Но тут глашатая перебил крик всеми позабытого Грандье:
— А когда умрет кардинал Ришелье?
— Ха! Напугал ежа голой задницей, — откликнулся Грезий. — Посложнее ничего не придумал? В сорок втором году умрет твой Ришелье. Но ты не увидишь этого — на восемь лет раньше сдохнешь. Даже не сдохнешь — сгоришь!
Последняя лягушачья лапка стала у меня в горле колом. Я выиграл!
— Хвича! Слышишь? С тебя сотка!
— Согласен, — откликнулся глупый хачик.
Он пропустил мимо ушей уточнение к ставке. Ведь не исключено, что к сожжению Грандье приговорят не сейчас, а позже. А это уже «расход». Я так и предлагал, когда чернь сдергивала Хвичу со стола. А он не услышал. Сам виноват.
— А кто станет преемником Ришелье? — заинтересовался карьерист Л обардемон.
— Мазарини. Кто ж еще? Не ты же, — насмешливо подколол его Грезий.
И тут меня пробила догадка. К черту кардиналов! Бесов надо про результаты матчей спрашивать. Впрочем, так далеко они могут и не знать. Главное — не спугнуть их. Раз уж они так разохотились.
— Когда во Франции будет первая революция? — решился я перейти к активным действиям.
Все с ужасом вперились в меня, а Грезий громоподобно заржал из миниатюрного тела монахини:
— О! Да тут, как я погляжу, провидцы обнаружились. — Ну так получи… Тысяча семьсот восемьдесят
девятый год… От Рождества Христова, — с некоторым пиететом дополнил Грезий.
— Кто выиграет финал Лиги чемпионов две тысячи шестого года? А? Скажи, пожалуйста. Он у вас тут неподалеку состоится — в Париже. Семнадцатого мая. Ну хоть финалистов назови!..
— Надоел! — Настроение у Грезия переменилось. — Отстань!
— Нет уж, тварь бесовская, ты от меня так просто не отделаешься! — Я выскочил из-за стола и полез на помост. Все опешили, и никто мне не мешал.
Монашенка при моем появлении ушла в несознанку и заверещала по-птичьи. Грезий притаился на самом донышке ее души и планировал там отсидеться до конца мероприятия. Глашатай бросился ко мне, но я дернул его за бороденку, и он отстал. В моей натуре проснулась наглость. На кону финал Лиги чемпионов!
— Ты ответишь мне, развратная скотина!
И я дал монашенке приличную оплеуху. Она была самой молоденькой из всех троих, самой беззащитной и испуганной. Даже Грезий, убежден, в своем телесном убежище внутренне содрогался от цинизма моего наскока.
— Лейте ей прямо на лицо! — подстегнул я инквизиторов.
По долгу службы они должны были со стражниками скрутить меня после того, как я нахамил их руководителю. Но, по-видимому, их смутила моя необычная одежда, запах парфюма и огромный золотой перстень на пальце. Решили, что я иностранец и знатного происхождения. Вот и решили не связываться.
В результате монахи во всем мне подчинялись, но толку от их послушания было мало — Грезий, стиснув хищные человеконенавистнические зубы, шел на принцип. И тут меня осенило:
— Воронку! Принесите воронку! — крикнул я своей официантке, ожидавшей приказаний за балюстрадой кафе.
Она примчалась через минуту с нужным. Грезий, предчувствуя недоброе, затих в монашенке и даже перестал рассылать дежурные хуления.
— Кладите ее на спину. Так-так. Воронку в рот… Да по зубам ей, по зубам! Не стесняйтесь! И лейте святую воду прямо в глотку! Ничего, не захлебнется… А-а-а, не нравится? Отвечай, лузер бесовствующий! Чья взяла?
Монашенка сумела легкими покачиваниями головы в разные стороны показать, что ей не по душе водные процедуры. Я приказал ослабить поток. Она собралась с силами и сквозь бульк в воронке крикнула:
— Только один вопрос! Один!
В душе моей наступило облегчение — сейчас я обогащусь на несколько сотен тысяч долларов, и жизнь на некоторое время станет прямой и понятной, беззаботной и счастливой. Но лишь на секундочку меня посетило умиротворение. Вместо лаконичного вопроса про финал следующей Лиги чемпионов зашевелились странные воспоминания, эротические комплексы и тайные мечтания, самые сокровенные переживания, невысказанные и даже толком не сформулированные в период юношеского полового созревания.
Подозреваю… Нет, я даже уверен (за один и шесть уверен), что Грезий вышел через бульк в воронке и сбил меня с толку, проскочив в мой приоткрытый рот. Я забыл про Лигу чемпионов. Наплевал на нее! Наплевал на свой последний жизненный шанс. Совсем другой вопрос стал казаться мне наивысшей консистенцией человеческого опыта в его стремлении к истине. Монашенка даже приподняла голову, чтобы назвать лучший европейский клуб две тысячи шестого года, но тут-то я и выдохнул то, что меня мучило долгие годы:
— Знала ли Мария Медичи позу «69»?.. И пользовалась ли ею?
— Да, знала! — заревел Грезий. — Она знала позу «69», но я не скажу тебе, употребляла ли ее! Потому что я обещал ответ на один вопрос, а ты задал два. Сеанс окончен, дружок!
И тут я ей врезал по уху… За жадность, за хитрость, за обман, за крушение всех надежд, наконец! На! Получи! Еще! Еще! В момент удара стражники отпустили девушку, и она смачно долбанулась затылком о помост. Изо рта, носа и ушей полилась кровь. Инквизитор наклонился, брезгливо потрогал ее, склонил ухо к груди и констатировал:
—- Совсем не дышит. Померла вроде бы…
— Ну и хорошо, — попытался я поддержать дух бодрости в церковном воинстве, — унесите эту падаль, чтобы не воняла. Может, остальные ведьмы расскажут нам о финале Лиги чемпионов в славном Париже?
Остальные находились в замешательстве. Всех выручил Лобардемон. Он очнулся от потрясения и постановил:
— Процесс переносится на неопределенный срок. Церковному суду необходимо уточнить некоторые детали ведьминских шабашей!
Тела одержимых монахинь погрузили в повозку, инквизиторы набились в карету, разочарованный люд запрудил лестницу, ведущую из «Вертепа» на улицу. А я остался один на помосте —- в полном унынии. Из этого состояния меня вывели работяги, пришедшие разбирать конструкцию. Меня без церемоний согнали. Со своей задачей они справились мастерски — всего за десять минут. За это время толпа окончательно освободила букмекерский сектор от своего присутствия. Футбол вместо публичной казни — по-моему, не такая уж плохая замена.
Появилось несколько наших. Клипа помахал ручкой и отчего-то сразу юркнул к ближайшему автомату. Стесняется, предатель. Подошел грустный Хвича и расплатился за проигрыш — вот дурачок, сам себя надул! После этого стало совсем тоскливо, и я углубился в «линию», чтобы распихать по подходящим ставочкам неожиданную сотку. Смехотворную в сравнении с тем, что я мог получить от бесов следующей весной.
И какой выигрыш может дать сотка от такого лузера, как Хвича? Она даже в руках Абрамовича обернется убытком. Лучше ее тут же просадить. Потому что если купить на нее еду, то она окажется просроченной, и потом с поносом мучайся. А тут проигрался за один вечер — и никакой боли в желудке. Только дерьмовость в душе.
Фрагмент 71. Пришла беда — отворяй дверь ментам.
Поспать не удалось. В девять часов ни один уважающий меня человек звонить не мог. Поэтому я и не подходил к телефону. Просто кто-то ошибся номером. Но этот кто-то упрямился в своем заблуждении. Он звонил и звонил напропалую. И все же вытащил меня из постели.
Я взял трубку и услышал глас. Это был не голос, не бормотание, не крик и не лепет, не стон и не вопль, а именно глас. Глас представился оперуполномоченным с неразборчивой фамилией и попросил задержаться дома. Да пожалуйста! Я воспринял его визит как естественный факт. Не самый радостный, но естественный. И только в ванной в процессе чистки зубов из всполошившейся души вознесся вопрос: а собственно, с какой стати?
Действительно, что я такого сделал или чему стал свидетелем, чтобы ко мне на чай захаживали менты? Он так сразу и сказал, как пришел: «Давайте попьем чай, и я у вас кое-что спрошу». Нормально?! Чай попьем… Он категорически отказался от черного, остановился на зеленом и попросил добавить туда изрядное количество сливок. Гурман. Мент — гурман. Совсем тревожно.
Выглядел пришелец, на мой взгляд, совсем не так, как выглядят даже не то чтобы оперуполномоченные, а просто уполномоченные на какое-либо дело. Говорил с большими паузами и как будто все время куда-то улетал мыслями. Полетает где-то —- и обратно. Он был чрезвычайно сутул — лопатки странновато торчали из-под мундира. Светлые волосы, точно у детей, не приобрели окончательной окраски. Большие губы намекали не на чувственность, а на недотепство. Короче, весь нелепый — снизу доверху. Смущается… Похож на ряженого мента. Настоящие менты не смущаются. Или это мент новой формации?
— Меня зовут Михаил.
— А я Глеб. — Глупый ответ, ведь раз он пришел ко мне, то наверняка знает имя и фамилию.
— Я хотел с вами поговорить…
— Да я уж понял. Если вы ко мне пришли, то не просто же так, а чтобы узнать…
