Золкин, возвращая шинель, встретил начальника штаба, который наконец нашел применение этому бездельнику. От батальона в комендатуру на три месяца выделялся временный помощник военного коменданта. Им был назначен старший лейтенант Золкин О.Г.
Можете представить выражение лица коменданта, когда вышеозначенный утром доложил ему об этом.
Пижоны поправляют свой «Кис-кис»…
Назначение в комендатуру не могло изменить образа жизни Олега Геннадьевича. Только теперь на три месяца это стали проблемы не НШ, а коменданта. Золкин приходил на службу с устойчивым запахом перегара, всякий раз называя уважительную причину злоупотребления. Богатая фантазия позволяла не утомлять своего нового начальника однообразием. Какое-то время тот еще пытался бороться, но потом плюнул на эту затею. К концу срока командировки в комендатуре ее шеф перестал реагировать на нашего героя и даже давал ему в долг, как и многие другие доверчивые люди.
Лишь однажды Золкину удалось вновь вывести коменданта из состояния душевного равновесия. В ресторанной драке ему оторвали галстук. На шее остались только резинка и узел. Поскольку вернувшись из кабака, Золкин был не в силах раздеться, то и спал он, как и пришел домой, не раздеваясь. Утром, опаздывая, он слегка побрызгал на лицо водой и побежал в комендатуру. Увидев его, комендант дико захохотал: «Золкин, я тебя видел капитаном-летчиком, старлеем-танкистом и смог пережить это, узнав, что ты на самом деле старший лейтенант десантник. Однако в бабочке вместо галстука я даже тебя не чаял увидеть. Слава Богу! Скоро это закончится!».
Комендант заблуждался. После этой командировки Золкина частенько направляли в его распоряжение. Наверное, как «самого образцового офицера».
Эти горестные проводы…
В здоровом воинском коллективе, где, конечно, иногда могут и пошалить, в свободное от службы время Золкин не мог себя не ощущать инородным телом.
Даже с юмором относясь ко всему, что с ним происходило, он наверняка чувствовал себя деревенским дурачком в большом селе. Он не мог не хотеть стать равным среди равных. Желание добиться всего сразу и без заметных усилий свойственно русскому человеку. Вспомните сказки, где герой влезает в одно ушко лошади Иваном-дураком, а вылезает из другого Иваном-царевичем. Именно таким ушком и казался Золкину Афганистан. В связи с необходимостью замены офицеров и прапорщиков, уже выполнивших свой долг, ротация в части была довольно сильной. Человек, прошедший Афган, в коллективе пользовался неизменным уважением, ну, а если он еще имел и награду, то статус его возрастал еще больше. В конце концов, желание Золкина, командования батальона и бригады, поскольку он достал всех, совпали. Золкину объявили, что он едет в Афганистан по плану замены.
Несмотря на то, что к Золкину относились без особого уважения, проводить его собралось человек десять афганцев. Как-никак, а человек отправлялся на войну. Понимая, что у Золкина денег нет по определению, решили скинуться ему на проводы. Пить собирались в канцелярии седьмой роты. Мужики, собрав денег, вручили их Золкину, сказав, что хоть «выставляться» должен он, но уезжать на войну без проводов не принято, поэтому пусть он пойдет и купит водки, а закуску к его приходу соорудят. Зол кин растрогался, взял деньги и побежал в магазин. Спустя некоторое время принесли закуску, а Золкина все не было. Кто-то принес водки. Выпили без виновника застолья в надежде на его скорое прибытие. Время шло, надежды таяли, а Золкин все не шел. Часть офицеров, плюнув, ушла домой, но самые стойкие, в том числе и я, остались. Когда же на часах было уже около 22.00, решили расходиться и мы. Проходя через КПП и посмеиваясь над ситуацией и над собой, мы еще надеялись, что произошло что-то, что способно оправдать будущего интернационалиста в наших глазах. На улице надежды наши рухнули. Из кустов вышел изрядно поддатый Золкин. В руках как оправдание своего долгого отсутствия он держал бутылку пива.
И если до этого всерьез о нем никто плохо не говорил, то тут народ прорвало. В конце концов, за всех высказался я, не стесняясь в выражениях и применяемых эпитетах. Пламенная речь, где я называл вещи своими именами, длилась минут пять без перерыва. Золкин сел на ступеньку КПП и закрыл голову руками. Мужики как-то сами выстроились в одну шеренгу, и получалось, что я отчитываю Золкина перед строем офицеров. В конце, сказав, что такого морального урода, как он, даже Афган не исправит, я обратился к своим спутникам: «Я ничего не забыл ему сказать?». Мужики заверили меня, что речь была исчерпывающей. Плюнув в сторону Золкина, я развернулся, и мы пошли в город. Золкин остался сидеть на крыльце, закрыв голову руками.
Глянув, уходя, в его сторону, у меня мелькнуло даже ощущение жалости, и я спросил у ребят: «Не переборщил ли я?». Карен сказал: «Все правильно! Может, хоть после этого Золкин что-то поймет». Хотелось выпить, чтобы снять ощущение гадостности.
Тропа разведчика имени тов. Золкина
То, что из Золкина боец, как из говна пуля, в Афгане поняли сразу. Даже постарались, чтобы он минимально общался с боевыми подразделениями. Поэтому попал он на должность помощника начальника оперативно-планового отделения Джелалабадской бригады спецназначения.
Время от времени офицеры этой категории могли быть направлены в боевые части с проверкой. Особым уважением штабные в боевых частях не пользовались, и их нередко встречали откровенной фразой из «Гусарской баллады»: «Опять штабной! Прислали б лучше водки!». Многие из них вообще бы из штаба не выходили, если бы не начальство или не желание «оторвать» где-нибудь орденок «нахаляву». Влекомый этим желанием прибыл и Золкин в четвертый отряд, дислоцированный в Бараки. Отряд этот славился тем, что стоял прямо на караванном пути, и проехать, минуя батальон, духи никак не могли. За систематические обиды, чинимые спецназовцами отряда борцам за веру, духи еженочно обстреливали расположение батальона реактивными снарядами, умудряясь выпустить иногда по двести-триста снарядов за ночь. В следствие этого батальон соблюдал суровую светомаскировку, а личный состав и офицеры спали в блиндажах и землянках.
Представившись командиру отряда Анатолию Корчагину, Золкин сообщил, что прибыл для проверки боевой деятельности. Комбат, усмехнувшись, сказал, что у Золкина такая возможность имеется. Прямо сейчас одна из групп отряда ведет бой, и к ней на помощь отправляется бронегруппа. Если бы «представитель вышестоящего штаба» соизволил должным образом экипироваться, то «броня» готова немного подождать.
«Вот повезло! — подумал Золкин. — Первый же вечер и сразу на войну». Он бежал в кромешной тьме в направлении, указанном комбатом, к месту, где проживали офицеры, чтобы получить автомат и нагрудник с магазинами. Успешно достигнув цели, он быстро переоблачился и выскочил наружу.
У бойца, сидевшего с автоматом у входа, он спросил, где стоит броня. Боец махнул рукой в темноту и начал что-то объяснять, но конец фразы Золкин не дослушал, и напрасно. Пробежав в указанном направлении, он натолкнулся на ограждение из колючей проволоки. Поскольку обойти препятствие не было возможности, Золкин мужественно перелез через него. При этом он несколько раз срывался, порвав обмундирование и поранив руку.
Однако жажда подвигов влекла его дальше. Боясь, что «броня» уйдет без него, Золкин рванул, не разбирая дороги. Впереди оказался какой-то невысокий бетонный заборчик. В темноте Золкин налетел на него с такой силой, что неудержавшись перевалился через него и провалился во тьму.
То, что это колодец, Золкин понял не сразу, а лишь на третьем кругу, ползая по дну в поисках выхода. Вылезти из колодца без посторонней помощи он не мог. Сверху на него смотрело черное афганское небо, усыпанное звездами, и явно издевалось. Золкин позвал, но никто не откликнулся. Он попробовал дотянуться до верхнего края колодца, но безуспешно.
Может быть, он бы так и просидел до утра в импровизированном «зиндане», если бы не бойцы, отправленные комбатом на поиски пропавшего «проверяющего из вышестоящего штаба». Они и помогли ему выбраться.
Когда Золкин, убегавший на пять минут, вернулся через полчаса и предстал перед комбатом весь в пыли, оборванный и окровавленный, но с автоматом в руках, тот воскликнул: «Так вы что, уже с войны? Ну, и как там?». После этого он приказал Золкина на войну не брать ни под каким предлогом и сказал: «Хватит с него. Если человек в расположении отряда способен совершить такое над собой, то что с ним на войне будет».
Наутро выяснилось, что в темноте Золкин свернул не туда. В своем стремлении успеть он снес два ряда колючей проволки и, запнувшись, свалился в батальонный бассейн. Хорошо еще, что в нем в тот момент не было воды. Сохраняя серьезное выражение лица, Корчагин сказал, что теперь это памятное место будет называться «Тропой разведчика имени товарища Золкина».
