А у реаниматологов не бывает светлых и черных полос — одно говно… Вон как набычились и молча надираются.
Подтягивался нобилитет — профессура, доцентура (Паша бы продолжил: политура, хронитура) — из близкородственных институтов.
Нобилитет приветствовали сдержанно — без вставания и громких продолжительных аплодисментов. Демократия-с.
Подносили новые и новые ящики со спиртным, меняли закуску.
Постепенно набирая силу, заморосил дождик. И откуда он только взялся? Наверное, с неба.
Вода с непроверенным уровнем радиоактивности разбавляла напитки и салаты. Нобилитет позвали в дом. Мне поручили сколотить бригаду носильщиков для частичного перемещения внутрь мебели.
Внутри высокая стройная девушка в легком платье колдовала над стареньким катушечным «Грюндигом». Она просунула зачищенный проводок в паз на задней панели и грациозно повернулась к немому динамику.
Я тоже онемел.
В «дачной форме одежды» (цитирую текст официального приглашения) моя былая соперница и — в скором будущем — соседка по оксфордскому общежитию смотрелась просто потрясающе. Наверное, вчера мне что-то помешало ее толком рассмотреть.
— Инночка, оторвись на минутку. Все равно дождь. У нас хлеб закончился. Тебе, как самой трезвой, Петр Алексеевич доверяет свою машину, — Нелли Алиевна протянула прекрасной нимфе ключи и деньги.
Пьяненький лауреат Государственной премии отвлекся от собеседников, которым впаривал что-то про метеориты и параллаксы. Энергично помахал Инне ручкой.
Ишь как лыбится, кобель старый.
— Магазин на станции, дорогу помнишь, — шефиня перехватила мой взгляд, — Возьмешь двадцать белого и двадцать черного. Тебе понадобится грузчик. Этот подойдет?
Пронзительные голубые глаза изучили мои антропометрические данные.
— Вполне.
— Тогда марш за мешками. Спросишь у Надии Алиевны.
Я оторвался от земли и, шумно хлопая крыльями, полетел на второй этаж.
Белая «Тойота Лендкруйзер» неслась по узкому гладкому, как стеклышко, шоссе. Сто десять. Инна вела машину, как заправская гонщица. Брала повороты, практически не сбавляя скорости. Выбираясь из лужи перед ларьком на асфальт, переключила короткую ручку справа от рычага трансмиссии. Нет, я знаю, что у джипов есть такая штука, но весьма смутно представляю себе ее функции.
На обратном пути Инна исследовала августейшую фонотеку и выудила кассету Уитни Хьюстон.
— Ну, старичок дает!
Я русский только наполовину, поэтому не люблю быстрой езды.
На дорогу старался не смотреть. Косился на ноги, которым и при самой задней позиции сиденья не хватало места. Которые сильно и уверенно выжимали педали, все выше и выше задирая платье.
Я обдумывал следующий шаг. Возьму телефончик, ведь она наверняка остановилась у родственников или знакомых, значит, пробудет в Москве еще несколько дней. Встретимся, далее по ситуации. А можно начать наступление уже сегодня. Главное — никакого прессинга.
— Хороший агрегат. Хотел бы такую?
Видимо, это относилось к «Тойоте».
— Пожалуй. Только куда мы так торопимся?
— Куда? Например, вот сюда.
Она опять переключила эту штуку возле моего бедра, скользнув по нему рукой. И врезалась в высокую мокрую траву.
Я стукнулся виском о боковую стойку. Джип снова стал на четыре колеса и откатился от шоссе метров на пятнадцать.
— Не возражаешь? — Инна заглушила мотор и откинула спинку сиденья, — С твоей стороны тоже опускается.
Солнце выглянуло из-за туч. Над лугом повисла радуга. Капли на ветровом стекле сверкали, как бриллианты.
Я подчинился.
Продолжение удивило меня еще больше.
Мы медленно раздели друг друга. Время умерло. Мир вокруг нас обрушился в бездну. Осталась только белая «Тойота» на вершине отвесной скалы.
На пятачке, на острие — качни посильнее, и последнее очарование во Вселенной оборвется и исчезнет.
Я не ожидал от Инны такой трепетной нежности. И синхронности — она уперлась пятками в переднюю панель и угадывала каждое мое движение.
Наши стоны слились с умопомрачительным вокалом из динамиков.
Да, она разбирается не только в анестезиологии, аудиотехнике и автомобилях. Но и я показал себя далеко не с худшей стороны. Готов поспорить, ей понравилось.
Инна погладила меня по руке, как бы невзначай развернув к себе часы.
— Нас, должно быть, потеряли.
— Не нас, а машину.
— В любом случае… — одним движением она натянула платье через голову и повернула ключ зажигания.
Уже на шоссе я положил руку на бархатистую коленку.
— Когда ты уезжаешь?
— Завтра.
— Давай убежим отсюда. Ко мне.
— Не могу, меня будут ждать.
— Когда ты приедешь в Москву в следующий раз?
Инна пожала плечами и вдавила в пол акселератор.
Она лихо зарулила в распахнутые ворота и выпрыгнула из салона. Между сиденьями остался лежать белый кружевной комочек. Я сунул его в карман.
Так мы и предстали пьяным взорам честной компании: Инна с высоко поднятой светло-русой головой, поигрывая крепкими ягодицами, которые отчетливо вырисовывались под тонкой материей, и я с двумя мешками за спиной — где-то сзади.
Шефиня возвышалась на балконе. Бесформенное «сафари», кеды (ноги быстро устают) и нелепая белая лента через лоб. Микадо, собирающиеся обратиться с речью к своим верным самураям.
— Где же вы запропастились? Прошу любить и жаловать: Олег Мальский и Инна Верховская — первое и второе места на конкурсе ВФОА соответственно. Без пяти минут оксфордские стажеры.
Надия Алиевна приняла мешки и попросила наточить нож.
Я порезался и, получив первую медицинскую помощь в виде «бандэйда», был отпущен на все четыре стороны.
Молодежь собиралась на речку. Непредусмотрительные особи сгрудились вокруг большой картонной коробки с невостребованными купальниками прошлых лет. Всем не хватит. Я-то знаю, ведь история повторяется…
Инны нигде не было видно. Я бесцельно побродил по территории и подсел к «гэбистам».
Люсия Абрамовна рассказывала, как в молодые годы ей по дежурству привезли алкаша-задохлика. Стакан крови и пригоршня костей. Больному докторша понравилась. «Дай, — говорит, — А то помру».
И помер. Люсия Абрамовна до сих пор себе простить не может.
Доцент кафедры гинекологии Мухамедов громко поведал о беременной учительнице, которую спросили в женской консультации: «Какой у вашего мужа резус?» Та густо покраснела и показала распространенным жестом: «Вот такой».
Веселья не омрачила даже выходка Зайчука — главного антисемита Боткинской.
Зайчук с трудом оторвал голову от тарелки с курицей и, пошарив мутным взглядом, изрек:
— Куда я попал? Одни жиды!
Зайчука отвели на автобусную остановку. Минут пять профессорша алкала крови.
— Кто привел сюда этого мудака?
Естественно, никто не сознался.
Нэт Кинг Коул, Френк Синатра и «Карпентерс» помогли даже ярым сионистам забыть прискорбный инцидент.
Динамик работал исправно, только немного дребезжал и повизгивал.
Ко мне подвалила бухая Лена. Самостийный белый танец. Мы потоптались между тремя соснами перед домом. Молотило слегка шатало с уклоном в кусты.
Инна появилась так же внезапно, как исчезла. За ручку с Гошей Лупихиным. Они обнялись и закружились под «Seems it never rains in Southern California» Альберта Хаммонда.
Мокрое платье облепило ее, как вторая кожа. С полотенцами тут тоже напряженка.
Руки Лупихина съехали куда ниже талии и вжимали набухший пульсирующий член в просвечивающий темный треугольник (чего не увидел глаз, дорисовала фантазия). Я отодрал от себя протестующую Лену и направился к парочке. Гоша заметил меня и расправил плечи. Подмигнул. За спиною Инны оттопырил большой палец и скосил глаза на ее растрепанную прическу. В русых волосах девушки запутались сухие травинки.
Кто-то хихикнул.
Я вынул из кармана бежевые трусики. «Бандэйд» отклеился, и трусики начали менять цвет.
— Принимай эстафету. А это — в твою коллекцию.
Гоша часто возит баб на отцовскую дачу. Кстати, она расположена неподалеку отсюда. Рассказывают, там скопилось огромное количество забытого в горячке женского белья всех размеров, цветов и фасонов.
Гоша заиграл хилыми бицепсами.
— Ну и дурак, — Инна крепче обняла засушенного Геракла за шею.
Я разжал пальцы и зашагал прочь, смещавшись с язвенниками и трезвенниками, которые дезертировали первыми.
В электричке язвенники и трезвенники скучковались.
Безлошадный преподавательский состав, несколько городских докторов — довольно приличная компания для заплеванного вагона.
Стали травить анекдоты.
Я сидел через проход и не слушал. Кровотечение потихоньку остановилось.
