– Саиб, мне как раз сейчас пришла в голову одна вещь про Нишапур… Очень будет подходящий случай делать!
– Премного вам благодарен, сардар! Вы мне большая любезность делать!
– Саиб, а на сколько дней ага в Кум отъезд делать?
– Ей-богу, не знаю, но, думаю, дней на семь-восемь делать.
– Саиб, а как же ага разлуку с супругой переносить делать?
Асадолла-мирза расхохотался:
– Но ведь у аги давно уже сила отказ делать!
Вероятно, этому выражению Асадолла-мирза выучился у индийца, потому что я слышал его от князя и раньше, и по тому, в каких случаях или о ком он так говорил, я догадывался, что эта нелепая фраза означает, что человек больше не способен выполнять супружеские обязанности.
Продолжая смеяться, Асадолла-мирза добавил:
– А когда женщина уверена, что у мужа сила отказ делать, она против его отъезда возраженье не делать.
Индиец в ответ рассмеялся, и наш визит закончился под общий веселый хохот. Продолжая восхищенно поглядывать на высокую леди Махарат-хан, Асадолла-мирза поднялся со стула, и мы с ним вышли на улицу. Предварительно князь осторожно высунул голову за ворота, чтобы убедиться, что на улице никого нет.
Я немного проводил его до дома. По дороге он весело сказал мне:
– Можешь теперь не волноваться. Если все получится, как я задумал, дядюшка не уедет. По крайней мере, в Нишапур не уедет. И твоя ненаглядная Лейли останется с тобой. Но ты, конечно, должен подумать о Сан-Франциско.
– Дядя Асадолла, прошу вас, не надо так говорить!
Асадолла-мирза удивленно вскинул брови:
– Может, и у тебя, несмотря на твою молодость, сила отказ делать?!
Окрыленный надеждой, я вернулся домой. Отца нигде не было видно. На мой вопрос, где он, слуга ответил, что отец вместе с дядюшкой в гостиной.
Мне было необходимо узнать в мельчайших подробностях о планах и намерениях дядюшки – мое счастье висело на волоске. Лейли могла уехать, а разлука с ней была бы для меня невыносима, и я не имел права ни в чем полагаться на случай. Я снова влез через окно в кладовку. Дядюшка с озабоченным видом стоял перед отцом и давал ему последние указания:
– Я подпишу телеграмму фамилией Мортазави. Естественно, в телеграмме не будет никакого упоминания о семье. Если там будет сказано: «Высылайте вещи», – имейте в виду, что подразумеваются моя жена и дети. Сейчас мне ваша помощь особенно нужна, так как я решил, что Маш-Касем поедет со мной.
– Почему вы вдруг изменили первоначальный план?
– Хорошенько подумав, я пришел к выводу, что мой отъезд без Маш-Касема может вызвать подозрения. Он ведь родом из-под Кума. Мы должны все обставить так, чтобы не насторожить англичан. И я вас особенно прошу, когда мы уже будем отъезжать, вы громко скажите шоферу, чтобы вел машину осторожнее, так как сейчас на дороге в Кум большое движение.
– Обязательно так и сделаю. Не беспокойтесь.
Подобно уходящему на войну римскому воину, дядюшка собрал в складки полу своей абы и перекинул ее через левое плечо, а правую руку положил на плечо отцу.
– Командование тылами я поручаю вам. В мое отсутствие назначаю вас своим заместителем. – И, повернувшись, он удалился размашистым шагом.
Через час машина бывшего начальника канцелярии уже стояла у ворот. В саду попрощаться с дядюшкой собралась вся семья. Матушка Билкис принесла поднос, на котором лежали Коран и зеркало[24].
Лейли ничего не знала об истинных планах своего отца, а у меня, несмотря на все старания оставаться спокойным, сердце готово было от тревоги выскочить из груди. И хотя Асадолла-мирза заверил меня, что теперь дядюшка вряд ли уедет в Нишапур, а даже если и уедет, то ни в коем случае там не останется, я все равно ужасно волновался и поминутно поглядывал на Асадолла-мирзу, который весело болтал с родственниками. Он украдкой ободрял меня многозначительными взглядами.
Дядюшка, одетый в дорожный костюм, вышел в сад, но прежде, чем начать прощаться, осведомился, где Маш-Касем. Того не было видно, и дядюшка, рассердившись, резко приказал матушке Билкис:
– Поставь свой поднос и поищи этого болвана! Где его носит, хотел бы я знать!
Но не успела матушка Билкис выйти из сада, как в ворота вбежал Маш-Касем и устремился прямо к дядюшке:
– Ага, как есть умоляю вас, откажитесь от этого путешествия. Сейчас на базаре говорили, что англичаны уже в пятнадцати километрах от Кума. А говорят, у них такие ружья и пушки, что и на двадцать километров бьют…
Дядюшка смерил Маш-Касема презрительным взглядом:
– Это меня-то пугают англичанами?! – И, устремив взор к верхушкам деревьев, продекламировал: Не смеешь ты жаловаться небесам! Рожденный героем, будь храбрым и сам!
Но Маш-Касем не унимался:
– Вы ж меня знаете, ага. Я ничего такого не боюсь. Но зачем ни за что ни про что кликать беду на свою голову!… Да и святым будет не угодно, чтоб мы попались в лапы англичанов.
– Если трусишь, оставайся и вместе со старухами прячься в подвале!
Это, кажется, и вправду задело Маш-Касема. Он подхватил под мышку свой спальный мешок и заявил:
– Я не то что англичанов, самого черта не боюсь! – И зашагал к воротам.
В сад вошел запыхавшийся проповедник Сеид-Абулькасем.
– Я слышал, вы к святым местам направляетесь. Благое дело. Господь вам воздаст.
Мой отец, встречаясь с Сеид-Абулькасемом, старался сохранять спокойствие, но я каждый раз замечал, как в его глазах вспыхивает ненависть. Я понимал, что он до сих пор не может пережить катастрофы с аптекой. Сейчас, увидев проповедника, отец с деланной улыбкой воскликнул:
– Мое почтение преданному хранителю исламской веры! Как здоровье вашего сыночка?
– Премного благодарен, почтеннейший.
– Он по-прежнему питает те же чувства к супруге мясника Ширали или уже забыл ее?
Проповедник беспокойно огляделся по сторонам:
– Прошу вас, воздержитесь от подобных шуток. Мы собираемся с божьей помощью вскоре женить его на порядочной девушке. На дочке каменщика Хаджи Али-хана.
– Прекрасно! Прекрасно! – подхватил Асадолла-мирза. – Замечательная девушка, замечательная! К тому же из хорошей семьи! Ведь жена Ширали мало того, что замужем, так еще и по происхождению ниже вас! А вот дочь каменщика – чудесная девушка. Я ее несколько раз видел в доме моей сестры…
Тут дядюшка Наполеон сказал, обращаясь к провожавшим:
– Ну, до свиданья все! Я поехал. – И он начал целоваться с родственниками.
В эту минуту с улицы торопливо вернулся в сад Маш-Касем. Он отозвал дядюшку в сторону и что-то сказал ему на ухо. Дядюшка побледнел, но потом откашлялся и довольно бодро сказал:
– Ну и что. Ничего страшного.
Я догадался: Маш-Касем сообщил дядюшке, что возле автомобиля стоит индиец.
Шагая к воротам, дядюшка громко обещал детям привезти из Кума гостинцы, а взрослым говорил, что непременно за них помолится у святыни.
Автомобиль бывшего начальника канцелярии стоял у ворот. Тюк с дядюшкиными вещами был уже на крыше машины. Рядом с воротами прогуливался индиец. Увидев его, дядюшка сказал:
– Хорошо, что вы здесь оказались, сардар. Теперь смогу и с вами попрощаться.
– Счастливого пути, саиб.
Дядюшка сел на заднее сиденье, а Маш-Касем устроился рядом с шофером. Дядюшка продолжал разговаривать с индийцем:
– Да, давно уже я не ездил поклониться святыне…
Индиец перебил его:
– А вы не боитесь, саиб, что дорога туда теперь мало-мало не безопасная?
– Нет, почтеннейший, это все слухи. Там давно уже спокойно. Ну а кроме того, мы верим, что святые сами охраняют паломников.
Родственники толпились возле машины, но индиец все не отходил. Асадолла-мирза, который, как я ожидал, будет особенно внимательно следить за этим разговором, строил глазки и подавал знаки леди Махарат-хан, глядевшей сквозь сетку окна на улицу. Я с волнением смотрел на индийца. А тот все продолжал задавать вопросы.
– Саиб, а жену свою вы с собой не брать?
Дядюшка, хотя внутри у него, наверно, все кипело, спокойно ответил:
– Нет. Я еду всего на несколько дней.
– Но, саиб, пусть даже ненадолго, а разлука всегда грустно. Как писал поэт: Зачем я покорился нас разлучившей буре?! В Лахоре я сейчас, но сердце – в Нишапуре.
Я впился глазами в дядюшку. Услышав от сардара Махарат-хана упоминание о Нишапуре, дядюшка дернулся, словно его ткнули оголенным электрическим проводом, и на секунду застыл с открытым ртом, остолбенело глядя на индийца. Потом, с трудом выговаривая слова, приказал шоферу:
– Мамад-ага! Поехали!
Шофер включил зажигание, нажал на газ, и все отступили на шаг назад. Машина двинулась по улочке, подымая пыль.
Я подошел к Асадолла-мирзе и заглянул ему в глаза. Он положил руку мне на плечо и тихо сказал:
– Дядюшкина песенка спета. Спи теперь спокойно.
В это время дядюшкина жена громко объявила:
