— Моменто, моменто! Влюбиться влюбился, а вино не пьешь? Если ты еще ребенок, то зря влюбился, а если взрослый, то зря не пьешь… Бери рюмку!
Когда я с неохотой взял рюмку, он тихонько сказал мне:
— Вот еще что запомни: если хорошенькая женщина предлагает тебе даже смертельный яд, отказываться нельзя! — И немедленно занялся разговором с женой индийца, которую неизменно величал «леди». Мое присутствие нисколько ему не мешало. Он сыпал ломаными английскими словами, то и дело вставляя восхищенные возгласы на родном языке:
— Гуд вайн… Ох, эти глазки, эти губки!.. Вери гуд вайн.
Англичанка, глядя на него, смеялась и спрашивала, что значат те или иные слова, которые он повторял.
Через несколько минут вернулся и хозяин дома. Вначале, увидев Асадолла-мирзу в своей гостиной, он удивился и, вероятно, даже несколько обеспокоился, но князь мгновенно привел его в отличное расположение духа. Сардар знал персидский, но говорил на нем с забавным акцентом и делал смешные ошибки. Поговорив о том о сем и, в частности, о последних военных новостях, Асадолла-мирза изложил индийцу основную цель своего визита. Он сказал, что дядюшка Наполеон собрался съездить в Кум, а ему, то есть Асадолле, очень хотелось бы, чтобы, когда дядюшка будет садиться в автомобиль, сардар Махарат-хан подошел бы попрощаться и в разговоре упомянул город Нишапур.
Индиец с удивлением спросил, зачем это надо. Асадолла ответил, что от этого зависит один веселый дружеский розыгрыш, и немедленно принялся сыпать шутками и так рассмешил индийца, что тот отбросил всякую подозрительность и только спросил, как он узнает, когда именно дядюшка Наполеон будет уезжать.
— Да бог с вами, сардар! Можно подумать, наша улочка — это площадь Тупхане[23] и по ней автомобили тысячами раскатывают! Как увидите, что к воротам сада подъехала легковая машина, так сразу и поймете, что ага уезжает.
— Саиб, мне как раз сейчас пришла в голову одна вещь про Нишапур… Очень будет подходящий случай делать!
— Премного вам благодарен, сардар! Вы мне большая любезность делать!
— Саиб, а на сколько дней ага в Кум отъезд делать?
— Ей-богу, не знаю, но, думаю, дней на семь-восемь делать.
— Саиб, а как же ага разлуку с супругой переносить делать?
Асадолла-мирза расхохотался:
— Но ведь у аги давно уже сила отказ делать!
Вероятно, этому выражению Асадолла-мирза выучился у индийца, потому что я слышал его от князя и раньше, и по тому, в каких случаях или о ком он так говорил, я догадывался, что эта нелепая фраза означает, что человек больше не способен выполнять супружеские обязанности.
Продолжая смеяться, Асадолла-мирза добавил:
— А когда женщина уверена, что у мужа сила отказ делать, она против его отъезда возраженье не делать.
Индиец в ответ рассмеялся, и наш визит закончился под общий веселый хохот. Продолжая восхищенно поглядывать на высокую леди Махарат-хан, Асадолла-мирза поднялся со стула, и мы с ним вышли на улицу. Предварительно князь осторожно высунул голову за ворота, чтобы убедиться, что на улице никого нет.
Я немного проводил его до дома. По дороге он весело сказал мне:
— Можешь теперь не волноваться. Если все получится, как я задумал, дядюшка не уедет. По крайней мере, в Нишапур не уедет. И твоя ненаглядная Лейли останется с тобой. Но ты, конечно, должен подумать о Сан-Франциско.
— Дядя Асадолла, прошу вас, не надо так говорить!
Асадолла-мирза удивленно вскинул брови:
— Может, и у тебя, несмотря на твою молодость, сила отказ делать?!
Окрыленный надеждой, я вернулся домой. Отца нигде не было видно. На мой вопрос, где он, слуга ответил, что отец вместе с дядюшкой в гостиной.
Мне было необходимо узнать в мельчайших подробностях о планах и намерениях дядюшки — мое счастье висело на волоске. Лейли могла уехать, а разлука с ней была бы для меня невыносима, и я не имел права ни в чем полагаться на случай. Я снова влез через окно в кладовку. Дядюшка с озабоченным видом стоял перед отцом и давал ему последние указания:
— Я подпишу телеграмму фамилией Мортазави. Естественно, в телеграмме не будет никакого упоминания о семье. Если там будет сказано: «Высылайте вещи», — имейте в виду, что подразумеваются моя жена и дети. Сейчас мне ваша помощь особенно нужна, так как я решил, что Маш-Касем поедет со мной.
— Почему вы вдруг изменили первоначальный план?
— Хорошенько подумав, я пришел к выводу, что мой отъезд без Маш-Касема может вызвать подозрения. Он ведь родом из-под Кума. Мы должны все обставить так, чтобы не насторожить англичан. И я вас особенно прошу, когда мы уже будем отъезжать, вы громко скажите шоферу, чтобы вел машину осторожнее, так как сейчас на дороге в Кум большое движение.
— Обязательно так и сделаю. Не беспокойтесь.
Подобно уходящему на войну римскому воину, дядюшка собрал в складки полу своей абы и перекинул ее через левое плечо, а правую руку положил на плечо отцу.
— Командование тылами я поручаю вам. В мое отсутствие назначаю вас своим заместителем. — И, повернувшись, он удалился размашистым шагом.
Через час машина бывшего начальника канцелярии уже стояла у ворот. В саду попрощаться с дядюшкой собралась вся семья. Матушка Билкис принесла поднос, на котором лежали Коран и зеркало[24].
Лейли ничего не знала об истинных планах своего отца, а у меня, несмотря на все старания оставаться спокойным, сердце готово было от тревоги выскочить из груди. И хотя Асадолла-мирза заверил меня, что теперь дядюшка вряд ли уедет в Нишапур, а даже если и уедет, то ни в коем случае там не останется, я все равно ужасно волновался и поминутно поглядывал на Асадолла-мирзу, который весело болтал с родственниками. Он украдкой ободрял меня многозначительными взглядами.
Дядюшка, одетый в дорожный костюм, вышел в сад, но прежде, чем начать прощаться, осведомился, где Маш-Касем. Того не было видно, и дядюшка, рассердившись, резко приказал матушке Билкис:
— Поставь свой поднос и поищи этого болвана! Где его носит, хотел бы я знать!
Но не успела матушка Билкис выйти из сада, как в ворота вбежал Маш-Касем и устремился прямо к дядюшке:
— Ага, как есть умоляю вас, откажитесь от этого путешествия. Сейчас на базаре говорили, что англичаны уже в пятнадцати километрах от Кума. А говорят, у них такие ружья и пушки, что и на двадцать километров бьют…
Дядюшка смерил Маш-Касема презрительным взглядом:
— Это меня-то пугают англичанами?! — И, устремив взор к верхушкам деревьев, продекламировал: Не смеешь ты жаловаться небесам! Рожденный героем, будь храбрым и сам!
Но Маш-Касем не унимался:
— Вы ж меня знаете, ага. Я ничего такого не боюсь. Но зачем ни за что ни про что кликать беду на свою голову!.. Да и святым будет не угодно, чтоб мы попались в лапы англичанов.
— Если трусишь, оставайся и вместе со старухами прячься в подвале!
Это, кажется, и вправду задело Маш-Касема. Он подхватил под мышку свой спальный мешок и заявил:
— Я не то что англичанов, самого черта не боюсь! — И зашагал к воротам.
В сад вошел запыхавшийся проповедник Сеид-Абулькасем.
— Я слышал, вы к святым местам направляетесь. Благое дело. Господь вам воздаст.
Мой отец, встречаясь с Сеид-Абулькасемом, старался сохранять спокойствие, но я каждый раз замечал, как в его глазах вспыхивает ненависть. Я понимал, что он до сих пор не может пережить катастрофы с аптекой. Сейчас, увидев проповедника, отец с деланной улыбкой воскликнул:
— Мое почтение преданному хранителю исламской веры! Как здоровье вашего сыночка?
— Премного благодарен, почтеннейший.
— Он по-прежнему питает те же чувства к супруге мясника Ширали или уже забыл ее?
Проповедник беспокойно огляделся по сторонам:
— Прошу вас, воздержитесь от подобных шуток. Мы собираемся с божьей помощью вскоре женить его на порядочной девушке. На дочке каменщика Хаджи Али-хана.
— Прекрасно! Прекрасно! — подхватил Асадолла-мирза. — Замечательная девушка, замечательная! К тому же из хорошей семьи! Ведь жена Ширали мало того, что замужем, так еще и по происхождению ниже вас! А вот дочь каменщика — чудесная девушка. Я ее несколько раз видел в доме моей сестры…
Тут дядюшка Наполеон сказал, обращаясь к провожавшим:
— Ну, до свиданья все! Я поехал. — И он начал целоваться с родственниками.
В эту минуту с улицы торопливо вернулся в сад Маш-Касем. Он отозвал дядюшку в сторону и что-то сказал ему на ухо. Дядюшка побледнел, но потом откашлялся и довольно бодро сказал:
— Ну и что. Ничего страшного.
Я догадался: Маш-Касем сообщил дядюшке, что возле автомобиля стоит индиец.
Шагая к воротам, дядюшка громко обещал детям привезти из Кума гостинцы, а взрослым говорил, что непременно за них помолится у святыни.
