Медсестра вызвала рентгенотехника. Андрон поставил центральную вену.
— Таз и оба бедра. Вроде, больше ничего.
— Отлично, — он сдернул перчатки, — Как гемодинамика?
Я подсоединил капельницу к катетеру и открыл роликовый зажим.
— Вашими молитвами.
— Как домолишься, напиши назначения.
— А ты историю. Как договорились.
— Сука мелочная.
— Халявщик фуев, — снова лязгнули железные створки, — Принимай следующего.
Я заполнил стандартный лист назначений. Андрон нашел внутрибрюшное кровотечение и вызвал хирургов.
Сколько времени теряем! Если бы сразу на четвертый этаж, уже бы разрезали.
В «шоковую» боком втиснулась Соболянская, что-то дожевывая на ходу. Подплыла к каталке. Вытерла руки об халат. Подавила зевок.
Повезло нам сегодня с ответственным хирургом.
Пока Соболянская пытала Андрона, какой у больного гемоглобин (он только через час снизится), какие лейкоциты (лаборант их еще сосчитать должен) и есть ли у нас набор для лапароцентеза (никогда и не было — ваше хозяйство), к нам подняли последнего пациента.
В коридоре возмущенно матюгнулся Федя. Мальчик лет шести.
Крайне тяжелый. Да что они, офуели там в диспетчерской?!
Нелли Алиевна любит поговорить об универсальности анестезиологической и реанимационной службы. Дескать, только в двух странах — Чехословакии и понятно какой — существуют особые «детские» анестезиологи.
Безобразие! Возрастной специализации быть не должно. Мы обязаны квалифицированно оказать неотложную помощь и недоноску, и долгожителю.
Но одного умения мало. Неплохо бы еще иметь клинки, трубки, венозные и мочевые катетеры соответствующих размеров.
— Решайте, — Куранов подтолкнул каталку к Соболянской и повернулся к мальчику, — К аппарату. Быстро!
Запыхтела «рошка». Андрон выудил из нагрудного кармана «шестерку»[54].
Сестры присвистнули.
— С веной хуже.
— У меня есть иголка под «единичку»[55], — я сорвался в «дежурку» за сумкой.
Когда вернулся, трубку уже закрепили бинтом. Андрон выслушал легкие.
— Слева гемоторакс. Может, тампонада — пульс только на сонных.
Он выпрямился и пододвинул к себе столик с использованными и чистыми подключичными наборами:
— Сейчас пунктирую.
Я кинул на живот больному одноразовую пеленку — Светин подарок — и дрожащими руками вытряхнул на нее иголку из портативного стерилизатора.
Андрон подсунул под левую лопатку мальчика кулак и вошел в плевральную полость. «Будет неудобно», — пронеслось у меня в голове.
В вену попал со второго захода. Когда клеил «подключичку», Андрон констатировал остановку сердца.
Я схватил фонендоскоп.
— Пневмоторакс!
— Справа? Ты проткнул здоровое легкое.
О, я мудак! Ведь это азы: доступ к ЦВ осуществлять только со стороны ранения.
Куранов оставил иглу торчать между ребрами — дренировать было некогда — и воткнул другую с моей стороны. Из левой плевральной полости струилась кровь, из правой под напором выходил воздух.
Я «качал» сердце, Андрон заряжал дефибриллятор. Сестры бегали с «троечками».
Одна врезалась лбом в «Арман-1»[56], который рентгенотехник бросил посреди «шоковой». И выбыла из игры.
— Где Соболянская? — ответственный хирург давно рассосалась, так ничего и не решив, — Зовите хирургов с торакотомическим набором. Непрямой массаж неэффективен.
— Дайте хоть какой-нибудь нож!
Федя оттащил легкораненую в угол и заполнил собой образовавшуюся пустоту. Распечатал трахеотомический набор со скальпелем.
Андрон обнажил сердце. Из полости перикарда хлынула темная кровь.
Подчиняясь пальцам Куранова, вялый мешок выбрасывал свое скудное содержимое в аорту и нехотя расправлялся.
— Первой отрицательной нету, — Федя виновато пожал плечами и положил трубку.
Реанимация зашла в тупик, но продолжалась еще около получаса. Мы залили кровью друг друга, пол и стены.
В шоковую заглянула Соболянская с операционной сестрой и Леной Молотило.
— Сами справляетесь?
Она понаблюдала за тупым автоматизмом наших движений. Мы хранили молчание.
— А крови сколько перелили?
— Всю, какая была и еще две банки собачьей.
Соболянская ответила мне протяжным коровьим взглядом, обиженно надула губки и, легко отодвинув «Арман» правой ягодицей, зашагала прочь.
Лена как бы невзначай потерлась грудью о мою спину.
Я уже собирался покрыть ее трехэтажным, когда Андрон с треском сорвал перчатки.
— Хватит! Ничего не поделаешь. Сам видел.
Не просто видел — сам яму выкопал.
Я сел на каталку и нашарил папиросу.
— Здесь не кури. И помой руки сначала. Людмила Михайловна! — Андрон бросился вслед за Соболянской извиниться за мою грубость и решить судьбу внутрибрюшного кровотечения.
Я поплелся в «дежурку».
— Олег Леонидович, ваша сумка, — сестра выставила мою «кормилицу» в коридор — Иголочку я помыла.
— Спасибо, Зина.
— Зоя.
Ах да, Зоя.
В дежурке я умылся ледяной водой. Прислонился лбом к залапанному зеркалу.
Скрипнула дверь.
— Олежка…
— Лен, уйди, пожалуйста!
— Лена, можно тебя на секундочку? — Андрон избавил меня от компании Молотило.
Через несколько секунд дверь скрипнула снова. Я нехотя оторвался от зеркала.
— Ну что ты скис?
— Так… Недавно читал американскую книжку про врачей, «Хирурги» называется. Там есть фраза: «У доктора на плече сидит Бог». С моего плеча он сегодня слез…
— Прекрати.
— Ну да, он так и так бы умер.
— Не обязательно. Я совсем другое хотел сказать. У тебя что, это первое осложнение?
— Нет.
— Нет… Ты выбрал самое простое решение. Оно показалось самым быстрым. Не обошел каталку с другой стороны — там стоял я. Ты… — Андрон осторожно подбирал слова, — Совершил ошибку. А ты видел медицину без ошибок?
Такое вообще возможно?
Я все глубже погружался в себя.
— Выше голову, — он потрепал меня по плечу, — Еще не вечер, а ты уже в нерабочем состоянии. Объявляю перерыв, — и вытащил из кармана двухсотграммовый пузырек.
— Не хочу.
— Командовать парадом буду я. И приведи себя в порядок.
Ожидаются гости.
— Это Ленка что ли? У нее сейчас наркоз. Ты ведь уломал Соболянскую?
— Уломал. Ничего страшного. Начнет, потом подменят. Так даже лучше. Мы пока тоже начнем.
Мы начали.
— Гостям оставь.
— Гости на самофинансировании. Кстати, загадка. Как теперь расшифровывается СССР?
— Соси сырой… э-э…
— Импровизатор. Самоуправление, самофинансирование, самоокупаемость.
— А «р»?
— Разруха.
Я криво усмехнулся.
— Уже лучше. Улыбайся, тебе идет.
Андрон снял колпак и пригладил свои три волосины.
— Тебе тоже идет.
Мы продолжили.
Лена пришла не одна. Привела анестезистку Катю Уткину. Тоже несчастную — разругалась с Кобылянским. Похоже, окончательно.
Леопольдыч для любой женщины будет ценным приобретением и, следовательно, ощутимой потерей. Высокий жилистый мужик, охотник, борец.
Спокойный, уверенный в себе, напористый. Не любит отступать. Рассказывают, когда работал в Подольской ЦРБ, на пустыре перед хирургическим корпусом одной левой раскидал троих хулиганов. Самого наглого отделал так, что парень отползал на четвереньках. А Кобылянский шел следом и пинками направлял его в сторону травмпункта. Где и обработал ссадины. Хорошее начало для дежурства.
Не лишен своеобразного шарма. Косматая борода, линялые джинсы и растоптанные кроссы. Тридцать пять лет — в самом соку. Как говорила покойница Лиля Давыдовна, могуч, вонюч и ефуч.
Последнее обстоятельство и послужило причиной разрыва. То есть, Уткину эти способности Леопольдыча вполне устраивали. Но девочка упорно не хотела признавать существования других баб. Четыре года не верила слухам. Но неожиданно заболела гепатитом — еще одна анестезиологическая профвредность — и загремела в нашу «инфекцию» — как раз напротив 21-о корпуса, где любимый служил травматологом.
С балкона второго этажа имела честь лицезреть его в процессе совращения смазливой практикантки.
Катя принесла с собой такой же пузырек. Андрон сбегал за сорокапроцентной глюкозой. Все-таки дамы. К слову, его рецепт ликера по
Склифосовскому мне тоже нравится.
* * *
Гете, Кант и Крафт-Эббинг — это просто здорово. Но Генрих прожил в Союзе больше двадцати лет и лучше Светы понимает «русскую душу». Сам такой.
Поначалу мы квасили в его подвальной рок-студии, которая располагалась неподалеку от моих апартаментов. И вскоре опустошили хозяйские погреба и бутылки, привезенные мною на продажу. Потом зачастили в пиццерию напротив. К пицце там давали хороший сушняк.
