Впрочем, дело не в этом. Положение, которое я хочу развить, состоит в том, что ремесло современного врача очень несложно и научиться ему можно за две недели.
Вот как все это происходит.
Пациент входит в кабинет врача.
– Доктор, – говорит он, – у меня ужасные боли.
– Где?
– Здесь.
– Станьте прямо, – говорит врач, – и положите руки на голову.
Затем врач становится позади пациента, и, что есть силы, ударяет его по спине.
– Вы что-нибудь почувствовали? – спрашивает он.
– Да, – отвечает пациент.
Тогда врач неожиданно поворачивается к пациенту лицом и согнутой левой рукой наносит ему удар чуть пониже сердца.
– Ну, а сейчас? – спрашивает он злорадно, когда пациент как подкошенный валится на кушетку.
– Встаньте, – говорит врач и считает до десяти. Пациент встает. Врач молча и внимательно смотрит на него и внезапно наносит ему удар в живот, после чего пациент скрючивается от боли и не может вымолвить ни слова. Врач отходит к окну и углубляется в чтение утренней газеты. Потом он поворачивается и начинает бормотать что-то, обращенное не к пациенту, а скорее к самому себе.
– Гм, – говорит он, – здесь мы имеем легкую анестезию барабанной перепонки.
– Неужели, доктор? – спрашивает пациент, полу мертвый от страха. – Что же мне делать?
– Вам нужен покой, – говорит врач, – полный покой. Вы должны лечь, соблюдать строгий постельный режим и избегать волнений.
В действительности врач, конечно, не имеет ни малейшего представления о том, чем болен этот человек. Зато он твердо знает, что если больной ляжет в постель и будет лежать спокойно, абсолютно спокойно, то либо он спокойно выздоровеет, либо умрет спокойной смертью. А если в этот промежуток времени врач будет каждое утро приходить к нему, трясти его и колотить, то пациент сделается покорным и, может быть, врач, наконец, заставит его признаться, чем именно он болен.
– А как насчет диеты, доктор? – спрашивает пациент, уже совершенно перетрусив.
Ответы на этот вопрос бывают весьма разнообразны. Они зависят от того, как чувствует себя сам доктор, и давно ли он встал из-за стола. Если время уже близится к полудню и доктор зверски голоден, он говорит:
– О, ешьте побольше, не бойтесь. Ешьте мясо, овощи, крахмал, клей, цемент, что хотите.
Но если доктор только что позавтракал и еле дышит после пирога с черникой, он твердо заявляет:
– Я не советую вам есть. Ни в коем случае. Ни крошки! Голод вам не повредит. Напротив, небольшое самоограничение в еде – лучшее лекарство в мире.
– А как насчет питья?
И на этот вопрос существуют разные ответы. Доктор может сказать так:
– О, вы вполне можете выпить иной раз стаканчик пива, или, если вам больше нравится, джина с содовой, или виски с минеральной водой. А перед сном я на вашем месте, пожалуй, выпил бы подогретого шотландского виски, предварительно положив туда два кусочка сахара, лимонную корочку и немного растертого мускатного ореха.
Все это доктор говорит с неподдельным чувством, и глаза его блестят бескорыстной любовью к медицине. Но если доктор провел предыдущий вечер на небольшой вечеринке в обществе коллег, он, напротив, склонен категорически запретить пациенту алкоголь в любом его виде и отпускает беднягу с ледяной суровостью.
Разумеется, само по себе такого рода лечение может показаться пациенту чересчур примитивным и, пожалуй, не способно внушить ему должное доверие. Зато в наши дни этот недостаток возмещается работой клинической лаборатории. На что бы ни жаловался пациент, врач заявляет, что необходимо отрезать от него все, что только возможно, и отослать все эти частицы, куски и кусочки в какое-то таинственное место – на исследование. Он отрезает у пациента прядь волос и пишет на бумажке: «Волосы мистера Смита, октябрь 1910г.». Затем он отрезает нижнюю часть его уха и, завернув ее в бумагу, наклеивает ярлык: «Часть уха мистера Смита, октябрь 1910г.». Затем с ножницами в руках он осматривает пациента с головы до пят, и если ему понравится еще какая-нибудь частичка его тела, он отрезает ее и заворачивает в бумажку. И вот это-то, как ни странно, преисполняет пациента тем чувством собственной значительности, за которое и стоит платить деньги.
– Да, – говорит вечером того же дня забинтованный с ног до головы пациент нескольким встревоженным друзьям, собравшимся у его постели, – да, доктор полагает, что тут может оказаться легкая анестезия прогноза, но он отослал мое ухо в Нью-Йорк, мой аппендикс – в Балтимору, прядь моих волос – издателям всех существующих медицинских журналов, а пока что мне предписаны полный покой и подогретое виски с лимоном и мускатным орехом через каждые полчаса.
Проговорив это, он в изнеможении откидывается на подушку и чувствует себя совершенно счастливым.
И вот, нестранно ли?
И вы, и я, и все мы отлично знаем все это, – однако же стоит кому-нибудь из нас заболеть, как мы мчимся к врачу со всей быстротой, на какую способен наемный экипаж. Что до меня, то я лично предпочитаю санитарную карету с колокольчиком. В ней как-то спокойнее.
В вагоне они сидели напротив меня. Я, следовательно, мог слышать все, о чем они беседовали. Очевидно, эти двое только что познакомились и разговорились. Судя по выражению их лиц, они считали себя людьми необычайно высокого интеллекта. Видимо, каждый из них был убежден в том, что он глубокий мыслитель.
У одного из собеседников лежала на коленях открытая книга.
– Я только что вычитал несколько очень интересных статистических данных, – сказал он другому мыслителю.
– Ах, статистика! – ответил тот. – Удивительная вещь эта статистика, сэр! Я и сам очень люблю ее.
– Так, например, – продолжал первый, – я узнал, что капля воды наполнена крошечными... крошечны ми... гм... забыл, как это они называются... крошечными... гм... штучками, причем каждый кубический дюйм содержит... гм... содержит... Погодите, сейчас я вспомню...
– Ну, скажем, миллион, – сказал второй мыслитель поощрительным тоном.
– Да, да, миллион или, может быть, биллион... но, во всяком случае, очень много таких штучек.
– Да что вы? – удивился другой. – Право же, в мире бывают изумительные вещи. Например, каменный уголь... Возьмем каменный уголь...
– Отлично, давайте возьмем каменный уголь, – сказал его приятель, откидываясь на спинку дивана с видом ученого, готового насладиться духовной пищей.
– Известно ли вам, что каждая тонна каменного угля, сожженного в топке, довезет состав вагонов длиной в... гм... забыл точную цифру, ну, скажем, состав такой-то и такой-то длины и весящий, ну, скажем, столько-то, довезет его от.., от... гм! Не могу сейчас припомнить точное расстояние... довезет его от...
– Отсюда до луны? – подсказал первый.
– Вот-вот! Очень похоже на то. Отсюда до луны. Ну, не удивительно ли это?
– Да, сэр. Но самые поразительные вычисления – это все-таки вычисления, касающиеся расстояния от земли до солнца. Достоверно известно, что пушечное ядро, пущенное... мм... мм... в солнце...
– Пущенное в солнце, – одобрительно повторил его собеседник, словно он сам нередко наблюдал, как это делается.
– И летящее со скоростью... со скоростью...
– Трехсот миль? – высказал предположение его слушатель.
– Да нет же, вы меня не поняли, сэр... Летящее со страшной скоростью, просто страшной... Так вот оно пролетит сто миллионов лет, нет, сто биллионов – словом, будет лететь поразительно долго, пока не долетит до солнца.
Больше выдержать я не мог.
– При условии, что оно будет пущено из Филадельфии, – сказал я и перешел в вагон для курящих.
Парикмахеры имеют врожденную склонность к спорту. Они могут совершенно точно сообщить вам, в котором часу начнется сегодняшняя партия в бейсбол, могут, не переставая орудовать бритвой, предсказать исход этой партии, могут с тонкостью профессионалов объяснить, почему все здешние игроки никуда не годятся по сравнению с теми, настоящими игроками, которых они лично видели там-то и там-то. Они способны рассказать клиенту все это, а потом, засунув ему в рот кисточку, уйти в другой конец парикмахерской, чтобы поспорить со своими коллегами о том, кто придет первым на осенних скачках. В парикмахерских исход состязания между боксерами Джефрисом и Джонсоном был известен задолго до самого состязания. Возможность получать и распространять такого рода сведения и составляет смысл жизни парикмахера. А само по себе бритье является для него занятием второстепенным. Внешний мир состоит для парикмахера из клиентов, которых надо швырнуть в кресло, связать по рукам и ногам, обезвредить с помощью всунутого в рот кляпа из мыла, а потом уже снабдить теми необходимыми сведениями о текущих событиях в области спорта, которые могут помочь этим людям провести день у себя в конторе, не вызывая открытого презрения сослуживцев.
