– Я этого не думаю, – сказал я.
– Зачем же ты пишешь?
– Я хотел украсить свою парту.
– И ты думаешь, что грубые слова являются украшением?
Я опять молчал.
– Чтобы больше этого никогда не было! А эти надписи любым способом сотри. Чтобы я их не видела.
По окончании уроков я с трудом стер надпись. Но что делать с вырезанной ножом фамилией? Я замазал ее черным карандашом, и она немного потускнела, но все-таки читалась.
На следующий день Елизавета Петровна перед началом первого урока подошла ко мне.
– Твоя фамилия осталась на парте, – сказала она.
– Я ничего не могу с ней сделать. Она не убирается.
– Ну что ж! – оказала она. – Может быть, это даже не так плохо: по крайней мере, все теперь будут знать, кто портит школьное имущество.
Я вышел из школы вместе с Леней Селивановым.
Примерно два квартала мы шли молча, а потом Леня сказал:
– Хочешь дружить?
– Конечно, – сказал я.
– А ты знаешь, что такое дружба? Это значит – всегда ходить вместе, не поднимать никогда руку раньше твоего друга, делиться всем: завтраком, конфетами, фантиками, защищать друг друга в бою и выполнять все просьбы.
– Я согласен, – сказал я.
– Тогда давай обменяемся ранцами.
– Но у тебя же нет ранца, – сказал я, – у тебя сумка, а у меня ранец из тюленьей кожи.
– Поэтому он мне и нравится, – сказал Леня.
– А что я скажу дома?
– Скажешь, что обменялся со своим другом.
– Мне не жалко, – сказал я, – но я боюсь папы. Он может не понять.
– Твой папа интеллигентный человек, он не может не знать, что такое дружба.
– Но он может не знать правил обмена.
– Ну, как хочешь. Только неужели тебе не стыдно, что ты носишь такой шикарный ранец, а твой друг ходит с такой задрипанной сумкой?
– Если у меня будут когда-нибудь деньги, я куплю тебе такой ранец.
– Пока ты накопишь деньги, мне отец купит.
– Вот и хорошо! – сказал я.
– Знаешь, кто мой отец? Он парикмахер. Это, конечно, хуже, чем врач или рабочий, но тоже не плохо.
У него знаешь кто стрижется и бреется? Народный артист Юрьев и писатель Шишков. Они к кому-нибудь не пойдут. Мой отец, может быть, даже лучший парикмахер на Петроградской стороне. А ты со мной не хочешь дружить.
– Я очень хочу, – оказал я. – Между прочим, мой отец лечит зубы артисту Самойлову и еще одной балерине…
– Ладно, – сказал Леня, – тогда давай поймаем по мухе и съедим их, чтобы закрепить нашу дружбу.
– Я не могу есть мух, – сказал я, – и люди не едят мух.
– Люди всё едят. Просто ты не умеешь дружить.
Важно только проглотить муху, а потом уже легко.
– Я не буду ее глотать.
– Всё! – сказал Леня. – Я с тобой больше не вожусь.
И он перебежал на другую сторону улицы.
Я был очень расстроен. Но я не мог отдать ему ранец, и я никак не мог съесть муху.
Впрочем, это не помешало нам вскоре стать большими друзьями.
Учительница Любовь Аркадьевна Раевская повела нас в Зоологический сад. Я уже был в нем десять раз с папой и с мамой, но я мог ходить в него сто раз и еще столько же.
Осмотр сада мы начали с верблюдов. Их было два.
Один одногорбый и один двугорбый. Оба они важно ходили по вольеру, хвастая своими горбами, нахально задирая головы и степенно переставляя ноги.
Бобка Рабинович подошел вплотную к сетке вольера и показал верблюду язык. Верблюду это, конечно, не понравилось, и он плюнул в Бобку.
– Точь-в-точь дворник нашего дома, – сказал Бобка. – Он также плюется.
Рядом были размещены яки. Огромные, неуклюжие, волосатые, с большими головами и толстыми рогами. Они стояли в своих вольерах и сонными глазами смотрели на нас, не проявляя к нам никакого интереса.
А рядом бегала маленькая, худенькая антилопа.
Пробежав несколько кругов по вольеру, она останавливалась, потом, изящно изогнувшись, делала прыжок и убегала в открытую дверь своего помещения.
– Совсем как Танька Чиркина, – сказал Селиванов. – Так же скачет без толку.
Таня Чиркина немедленно обиделась.
– Любовь Аркадьевна! Селиванов обозвал меня антилопой.
– Я ее не обзывал, а только сказал, что она похожа на антилопу.
– Это не обидно, – сказала Любовь Аркадьевна, – антилопа – красивое, грациозное животное.
– А он сказал, что я так же скачу без толку…
– А ты не скачи без толку, – сказала Любовь Аркадьевна.
Мы перешли к обезьяньим клеткам.
Здесь было много народу, и все смеялись, глядя, как обезьяны кривляются, чешут головы и играют своими хвостами.
– Вот эта желто-зеленая очень похожа на мою двоюродную тетю, – сказал Боря Смирнов.
– Как тебе не стыдно сравнивать обезьяну со своей тетей! – сказала Любовь Аркадьевна.
– А чем я виноват, если она так же крутится перед зеркалом и строит рожи?
– Все равно нельзя.
Мы не поняли, почему нельзя, и пошли дальше.
Миновав клетку с птицами, в которой стоял на одной ноге марабу, безумно похожий на нашего преподавателя географии, мы подошли к огражденному барьером вольеру, в котором возились медведи. Павлуша Старицкий, чтобы лучше было видно, залез на барьер, но засмотрелся, потерял равновесие и упал в вольер.
Мы все в ужасе закричали, Любовь Аркадьевна заметалась возле барьера, тоже закричала, и служитель Зоосада, бородатый старик, со словами "вот, пожалуйста!" побежал куда-то.
Между тем большой черный медведь пошел к лежащему в страхе Павлуше.
Мы все замерли.
– Лежи и не двигайся! – кричала Любовь Аркадьевна.
– Не поднимайся! – кричали мы.
Медведь подошел к Старицкому, обнюхал его и положил на него свою лапу.
– Мама! -: закричал Павел.
Но тут медведь увидел лежащую на земле закуску, оставил Павла и стал жевать булку. В этот момент из дверей помещения, находившегося в задней части вольера, вышел служитель и сказал:
– Ну, укротитель медведей, вставай, пока он тебя це съел вместе с булкой.
Павел поднялся и пытался улыбнуться, но у него из этого ничего не вышло. Он стоял и дрожал. А медведь с удивлением смотрел на него, а потом вдруг как рявкнет, и Павел опять упал на землю. Тут подошли еще два медведя и стали смотреть на Павла. Тогда служитель сказал им:
– А ну, пошли отсюда! – И все медведи разошлись кто куда.
Служитель взял Павла за руку и вывел через внутреннее помещение из вольера.
Павел появился возле нас сияющий, улыбающийся и гордый.
– И ничуть я не испугался, – сказал он. – Медведи как медведи. Очень спокойные и дисциплинированные.
А лежал я нарочно, чтобы они не видели моего лица и думали, что я тоже медведь.
Любовь Аркадьевна была бледная, у нее дрожали руки, и она даже не могла говорить. Но все-таки заговорила:
– Что бы я сказала твоим родителям? Что я повела детей в Зоопарк и там вашего сына загрыз медведь?
– Он бы меня не загрыз, – оказал Павел. – Он сам меня испугался. И вообще, еще минута – и, если бы не пришел сторож, я бы его загнал в клетку.
– А ну, герой, вставай в пару, – сказала Любовь Аркадьевна. – Пошли в школу. Больше смотреть зверей не будем, впечатлений более чем достаточно.
Мы шли в глубоком молчании. Я шел в паре со Старицким.
– Знаешь что? – сказал он щепотом мне. – Тебе я могу сказать правду: наверно, я совсем не герой, потому что я вообще думал, что я умер. Представляешь себе, если бы этот медведь меня кусанул! Видел, какие у него зубиши? Меня бы ему на один зуб хватило.
Но ты никому не рассказывай.
Наша гимназия больше не называется гимназией, она теперь сто девяностая единая трудовая школа.
Собственно, ничего не изменилось, все осталось, как было, но на здании у дверей повесили доску с числом "190" и в учительской перестал появляться батюшка – преподаватель закона божьего. И еще вскоре отменили буквы ять, и с точкой, фиту и твердый знак.
Особенно нас всех обрадовала отмена ятя и фиты.
И еще у нас вместо директора Владимира Кирилловича появился заведующий школой Александр Августович. Директора мы видели не часто. Он больше сидел у себя в кабинете и вызывал нас к себе, а заведующий все время сновал по школе и появлялся во всех классах. С ним было как-то проще.
Мы учились писать, решали задачи о поезде, шедшем из города А в город Б, узнавали о том, что есть юг, север, восток, запад, что цветок состоит из лепестков, венчика, тычинок и пестика, пели хором на уроке пения "Аи на горе мы пиво варили", приседали на уроках физкультуры и учили наизусть стихотворение Лермонтова "Белеет парус".
Рядом с нашим классом помещался первый класс, в котором учился стройный и, как мне казалось, очень красивый мальчик – Женя Россельс. Этот Женя был главнокомандующий первого класса. Он предводительствовал в войнах, которые первый класс вел с соседними.
