– Что значит «отлажено»? – переспросил Штирлиц.
– Мы отлавливали никому не нужных пенсионеров, которых потом никто бы не стал искать. Документы уничтожали, так что человека, считай, что и не было. На них-то и проводили опыты, все равно ведь помрут! И государству польза, экономия на пенсиях, и нам удобно, – Борман заулыбался, что-то вспоминая. – Сначала ничего не получалось. Пенсионеры или просто загибались, или молодели, но впадали в старческий маразм. Вот, посмотри на Толика – этот хоть выжил. А ты, Штирлиц, пока наша единственная удача! Полный успех!
– Ну да, успех! Изрезали всего вдоль и поперек!
– Я же уже говорил! – обиженно воскликнул Борман. – Это только на первых порах резали. Сейчас мы работаем над созданием специальной таблетки. Уже почти закончили. Выпил одну – десять лет скинул, выпил две – двадцать. Стыдоба – гений!
– А ты – фашист!
Игнорируя замечание Штирлица, Борман хихикнул.
– Ты пойми, Штирлиц, я бы тебя выпустил, мне не жалко. Но тебя теперь изучать надо, чтобы других омолаживать. А выпусти тебя, так ты же можешь спутать Большую Игру. Кто знает, что тебе придет в твою умную лобастую голову?
Штирлиц пожал могучими плечами.
– Вот видишь! – воскликнул Борман и задумался. – Ладно, уговорил. Чего не сделаешь по старой дружбе. Дай честное слово старого коммуниста никому не говорить об этом секретном проекте, и я о тебе похлопочу.
– Я на сделки с предателями Родины не иду, – ответил морально устойчивый Штирлиц.
– Я – не предатель! – обиделся Борман. – Я работаю на представителей высшего эшелона власти!
– Вот и кати на своем паровозе в Тунгусскую степь! – ответил Штирлиц, лег на кровать и отвернулся лицом к стене, показывая, что разговор у него с предателями короткий.
Не тратя время на разговоры, Борман быстро ретировался за стальную дверь. Все равно он не собирался хлопотать, просто хотелось посмотреть на унижающегося Штирлица.
После разговора с Борманом Штирлиц тосковал до тех пор, пока у него не возник план. Он снова принялся бить столиком в стальную дверь, сопровождая свои удары громкими требованиями выполнить его личную просьбу.
Штирлиц злодействовал два часа, причем, орал он таким противным голосом, что достал даже Толика, который мучительно сочинял вторую неприличную частушку. Вдохновение у идиота ушло, оставив, впрочем, первую творческую удачу.
Наконец стальная дверь открылась и в проем заглянул Шкафчик.
– Ну чего тебе?
– Скажи, пусть мне вернут мои ботинки, у меня по ночам без них ноги мерзнут.
– Хорошо, – после минутной паузы ответил Шкафчик, – но только без шнурков.
– Это еще почему?
– Господин Борман сказал, что с тобой надо быть осторожным. Ты можешь веревочную лестницу сплести, как граф Монте-Карло, – ответил Шкафчик.
«Козел!» – подумал Штирлиц и прилег на кровать отдохнуть.
На следующее утро Шкафчик облазил всю помойку, пока не нашел грязные и дырявые ботинки Штирлица.
– На, дед, носи, – сказал он, бросая их в камеру через окошко. – Этим ботинкам, небось, лет триста.
Когда санитар ушел, Штирлиц кинулся к своим ботинкам. Это были та самая диверсионная обувка, в которой он побывал в Корее. Оторвав зубами подошву, Штирлиц достал то, что было под ней спрятано. Долгие годы в этой обуви у него сильно сбивались ноги, натирались трудовые мозоли, и вот только теперь мучения Штирлица были вознаграждены. Исаев высыпал добычу на кровать.
Проявляя чудеса изворотливости и изобретательности, из каких-то безобидных винтиков и проволочек, он быстренько собрал мощную рацию, действовавшую на расстоянии до пятидесяти километров. Из-под другой подошвы Штирлиц извлек напильник, гвозди, четыре метра прочной веревки и свой самый любимый кастет.
Толик зачарованно смотрел за работой Штирлица.
– Штирлиц? Ты че удумал-то?
– Побег. Рванешь со мной?
– А куда?
– Туда, – сказал Штирлиц, кивая на потолок.
– А на фиг?
– А фигля!
– А че там делать-то? Жрать нечего. Да и найдут нас все равно эти гекечебисты…
– Я же тебе рассказывал, что я засекреченный супер-агент. Я так сбегу, что меня ни одна собака не найдет!
– Тогда как же ты сюда попал? – спросил Толик.
– Я был на пенсии, – ответил Штирлиц. – Ну, так как?
– Нет. Мне и здесь хорошо, – ответил Толик. – Буду и дальше косить под идиота, а меня будут кормить-поить. Я вот новую неприличную частушку придумал. Хочешь, могу спеть.
– Не хочешь бежать, сиди тихо, придурок!
Толик задумчиво посмотрел на своего сокамерника и покрутил пальцем у виска. Штирлиц менялся прямо на глазах. Например, на лице бывшего разведчика появилось злое и упрямое выражение, и он действительно стал похож на супер-агента.
– Прием! – сказал разведчик в рацию. – Как слышите меня, прием?
– Вам кого? – отозвался испуганный голос.
– Шлага!
– Какого «шланга», – ответил голос, в котором Штирлиц признал голос своего агента.
– Товарища Иванова! – поправился Штирлиц.
– Ах, директора! – обрадовался голос. – Он ушел кормить бегемота. Что ему передать?
– Директору или бегемоту?
– Директору…
– Пусть накормит бегемота как следует! – ответил Штирлиц и задумался: «Какие еще бегемоты?» – Прием, прием! Шлаг, это Штирлиц, отвечай немедленно, а то пожалеешь!
Рация замолчала, это опечалило супер-агента. Пастор Шлаг был единственным агентом Штирлица, который предположительно находился в Москве. Сразу после Кореи Шлаг приехал в СССР из ФРГ как турист, встретился со Штирлицем и, после недельной пьянки, попросил политического убежища и русскую фамилию «Иванов». Об этом писали газеты.
В пять вечера для вечерних экзекуций к подопытным заключенным снова пожаловал санитар Шкафчик. В руках у него был большой шприц с мутной жидкостью, который он нацелил на Толика.
– Снимай штаны, Толян, щас тебе успокоительное вколем! Ты, Исаев, тоже готовься.
– Послушайте, Шкафчик! – вежливо поинтересовался Штирлиц. – А что это вы все время одним и тем же шприцом колете? Вы про СПИД слышали?
– Тебя, старого козла, не спросили! – огрызнулся мордоворот Шкафчик.
Штирлиц ядовито усмехнулся.
– Ну ты и урод! – бросил он санитару. – Тебя надо было не Шкафчиком назвать, а, например, Лифчиком.
– Чего?! Нарываешься, козел? – рассвирепел грубый санитар. – А в рыло?
– Можно и в рыло, – не стал возражать Штирлиц и навесил санитару кастетом прямо в нос, отчего Шкафчик отлетел к стене, а потом, отпружинив, повалился было на Штирлица, но русский разведчик успел отпрыгнуть.
– В живых людей шприцом тыкать, да? – распалял себя Штирлиц. – Ах ты, фашистская морда!
Отдавшись волне энтузиазма, Штирлиц начал лихо пинать непрестанно поскуливающего санитара ногами, приводя Шкафчика в неузнаваемое состояние. На помощь Штирлицу коршуном подлетел Толик, ударивший санитара табуреткой по голове. Шкафчик затих.
– Что-то ты не подрассчитал, – заметил Штирлиц. – Он отрубился, и теперь ему не больно.
– Я же тебе говорил, я, если бью, сразу насмерть!
Штирлиц, пожимая плечами, внимательно посмотрел на Толика.
– Ну что, идешь со мной?
– Не, – отозвался Толик, таким же коршуном возвращаясь в свое гнездо.
– Тебя же за этого раздолбая убьют…
– Меня-то за что? – справедливо возмутился Толик. – Я им скажу, что это ты его уложил.
– Логично, – согласился разведчик.
Штирлиц обыскал образовавшийся труп и достал тяжелые камерные ключи. Кивнув на прощанье своему соседу, легендарный разведчик вышел за дверь из мрачной камеры, в которой он провел шесть долгих месяцев.
Штирлиц помнил код стальной двери, через которую его когда-то привели в подземную лабораторию, чего тут не запомнить – год смерти Ленина, Сталина, первый полет Юрия Гагарина: «24531961».
– Эй! – раздалось за спиной русского разведчика, пока он набирал код. – Ты что тут делаешь?
Штирлиц обернулся и обнаружил перед собой доктора Стыдобу с пистолетом в руке.
– Доктор, вы – гений! – признал Штирлиц. – Я просто восхищаюсь вами!
– Хм, – Стыдоба скромно потупился. – Ну, что вы…
Возразить доктор не успел, потому что Штирлиц резко выбросил вперед руку и нанес гению сильный удар кастетом. Лицо Мавра Феоктистовича превратилось в кровавую маску, и он упал бездыханный.
Стараясь не привлекать к себе внимания, Штирлиц вышел за дверь и плутал потом по подземным переходам всю ночь, выбравшись на поверхность только под утро. Эту дорогу он запомнить не смог, зато Бормана пообещал найти и пристрелить, как бродячего музыканта!
Глава 6
Партийные миллионы профессора Плейшнера
Штирлиц проснулся под забором, возле которого была свалена большая куча строительного мусора.
Оставшись без крыши над головой и без средств к существованию, Штирлиц приуныл, но ненадолго. В конце концов он получим «вторую молодость», крепкие мускулы и тридцатилетнюю внешность. А острый ум у него был всегда. Штирлиц снова был своим среди своих, но сейчас эти «свои» могли его забрать в любую минуту.
