— Фаниль, я призываю тебя к терпению! — остановил его Тази.— Не порочь рыбную ловлю! Скоро потеплеет, и ты поймешь ее вкус и прелесть. Март — самый дорогой месяц для рыболова.
К нам подошла официантка. Тази, для проформы заглянув в меню, сказал:
— По такому случаю, хоть это и не совсем по-татарски, придется пропустить по сто граммов. Вы как, друзья!
Наши врачи и наши жены категорически против спиртных напитков. Мы и сами не прочь при случае говорить и писать о вреде алкоголя. Но ведь ресторан не клуб, не поликлиника и не дом родной!
— Придется! — сказали мы хором.
— Что вам принести — водки или коньяку? — спросила официантка.
— Коньяку, конечно.
— Какого?
— Пусть это будет пять звездочек.
— Хватит с вас и трех! — отрубил Мухаметша. Когда официантка удалилась, он посмотрел на наши недовольные лица и сказал:
— Вы знаете анекдот про коньячные звездочки?.. Так вот! Был как-то смотр-дегустация коньяков. И вот три звездочки получили почетную медаль, а пять — провалились. Самый главный коньячный начальник спрашивает директора винного завода: «Как же это получилось? Почему ты так опростоволосился, не сумел схватить медаль за свои знаменитые пять звездочек?!» А тот отвечает! «Сам удивляюсь! Из одной бочки наливали!»
Фаниль только улыбнулся. Видимо, он, как и мы, уже не раз слышал эту историю.
— Ну, так вот,— сказал Мухаметша, когда принесли коньяк.— Тази знает одну деревушку на Каме, прямо против нее прекрасное рыбное место. Едем туда.
— На Каме? Так это же шестьдесят километров, не меньше! — воскликнул с испугом Фаниль.
— Шестьдесят только до устья Камы,—спокойно ответил Тази.— А там еще километров тридцать — сорок надо накинуть до деревушки.
— Вот это командировочка! Как же мы туда подскочим?!
— На попутной, по тракту. Там ежеминутно машины пробегают, на любую садись.
Фаниль успокоился. Мне даже показалось, что он обрадовался. Мы тоже обрадовались. Что ни говори, а хорошо, отправляясь в трудную дорогу, иметь рядом с собой молодого, сильного и всегда готового тебе помочь попутчика.
Договорились, что поедем под выходной день, и мирно разошлись по домам. И никому из нас даже в голову не приходило, какие неприятности ожидают нас в этой поездке!
Не стану описывать наши дорожные мытарства. Скажу только, что ни у кого из нас не хватило бы решимости на ночь глядя, зимой, стоять на дороге с туманным расчетом остановить попутную машину, если бы все мы не были рыболовами. Страсть к рыбалке превозмогла все — и наш возраст, и наши хворости.
Сначала ехали в машине. Потом километра три в темноте плелись пешком. Наконец добрались до деревни, о которой говорил Тази. Вокруг темнота, ни одного светлого окошка, и только над входом в сельпо тускло светила маленькая лампочка.
Но Тази оказался на высоте и провел нас точно к тому дому, который был нам нужен. Гуськом мы вошли во двор. В окне избы горел яркий свет, а окна на улицу, надо полагать, были занавешены. Дверь в сени оказалась приоткрытой. Тази не стал стучать, а смело, как завсегдатай, распахнул ее настежь, и мы вошли в избу. Остановились в передней комнате, отгороженной фанерной перегородкой. Во второй комнате сидели и шумно ужинали за большим столом пять-шесть мужиков. Все они были заметно навеселе и не обратили на нас внимания. Тази тоже не обратил на них внимания и спокойно, негромко, будто звал свою собственную Лену, окликнул кого-то:
— Машенька!
Сейчас же на его зов к нам вышла улыбающаяся русская женщина — она была одета в цветастый сарафан, на плечах лежала теплая шаль. Мне она показалась очень молодой. Но, может быть, с точки зрения Фаниля она была и не такой уж молоденькой.
Увидев Тази, хозяйка просияла.
— Здравствуйте, Тарас Григорьевич! Милости просим!
Мы переглянулись, пряча улыбки. Мухаметша тихо по-татарски, чтобы хозяйка не поняла, сказал мне:
— А по фамилии он, надо полагать, Шевченко. Тази стал представлять нас Маше по очереди.
— Знакомьтесь. Это мой друг Мухаметша.
— А по-русски как это будет? — спросила Машенька.
— По-русски это будет Михаил Юрьевич! — сказал Мухаметша очень серьезно и пожал Машенькину руку.
Таким образом, в нашей компании кроме Шевченко оказался еще и Лермонтов! Я хотел было назваться Александром Сергеевичем, но язык не повернулся, и я сказал Маше мое заранее приготовленное на такие случаи русское имя Михаил. Вот так мы и стали с Мухаметшой тезками. Что касается Фаниля, то он назвал себя Федей. Просто Федя.
— Мамаша как, ничего? — спросил Тази приветливую хозяйку.
— Жива-здорова, что ей сделается. На своем посту — вон, на печке.
Тази показал глазами на галдящих за столом мужиков:
— А это кто? Уж не пир ли по случаю возвращения вашего Вани?
— О Ване ни слуху ни духу! А эти... такие же рыболовы, как вы.
— Если ничего плохого про Ваню не слышно, значит, он скоро вернется к вам!
— Зачем ему я? Наверное, нашел себе какую-нибудь кралю помоложе!— сказала Машенька со вздохом.
— А вы разве не молодая и не красивая?- Ты что думаешь на этот счет, Михаил Юрьевич?
Михаил Юрьевич, он же Мухаметша, растянул рот до ушей и сказал:
— Я лично, как только перешагнул порог этого дома, так глаз не могу отвести от прекрасной Маши! Почему это так всегда бывает на свете: как чужая жена, так обязательно она и молодая, и красивая?
Машеньке тирада нашего Михаила Юрьевича пришлась не по вкусу, она нахмурила брови и сказала:
— Будет вам! Чай станете пить? У меня в печке я каша есть, и молоко, может быть, покушаете?
Мы отказались. Тази достал из дорожного мешка копченую колбасу и вручил этот гостинец нашей хозяйке. Сами мы кое-как перекусили и устроились на ночлег тут же, в передней комнате.
Мухаметша сделал еще одну попытку поухаживать за Машенькой, но Тази, когда Маша ушла, сказал ему очень серьезно:
— Выброси из головы дурацкие мысли. Она не из таких!..
Мухаметша осклабился и подмигнул мне и Фанилю.
— Ревнует меня! Клянусь честью, ревнует! Ай да Тарас Григорьевич! Небось у самого с ней налажен романчик, признавайся! У тебя губа не дура.— Мухаметша закатил глаза и пощелкал языком.
— Пошляк!
— А почему от нее ушел муж? — вмешался в их разговор Фаниль.
— Ревновал сильно. Как-то пришел домой выпивши и говорит: «Чем так самому мучиться и тебя мучить, лучше в Каме утопиться!» — сказал Тази.— Вскоре после этого ушел из дома и пропал. Так и нет его до сих пор.
— Давно это случилось?
— Прошлой осенью.
— Наверное, он неспроста ее ревновал! — заметил Мухаметша.— С виду-то она скромница, воды не замутит, а на самом деле...
— Помолчи! — оборвал его Тази.— Маша не какая-нибудь там вертихвостка. И в колхозе она одна из лучших доярок, и на людях упрекнуть ее никто не может.
Мухаметша только улыбнулся. Фаниль сказал, что хочет вникнуть в эту историю поглубже.
— На обратном пути заглянем сюда, вот ты и поговоришь на эту тему с самой Машенькой,—сказал Тази.
В эту минуту Маша появилась в нашей комнате — ей нужно было выйти в сени. Она увидела, что мы еще не спим и сказала, обращаясь к Тази:
— Тарас Григорьевич, а что же ваш товарищ не приехал с вами?
— Кто, Машенька?
— Харитоном вы его называли. А по отчеству не помню.
— Занят он.
Маша прошла в сени, потом вернулась к себе. Мы прекратили разговоры и уже сдали засыпать, как вдруг в соседней комнате кто-то пьяным басом заорал песню:
Па-а-а-роход идет, Анют-а-а!..
Тази не выдержал:
— Эй, ребята, прекратите! Вам же самим утром на рыбалку.
— А ну, тихо у меня. А то выгоню на мороз! И больше ноги вашей в моем доме не будет!
Буйная компания сразу притихла. Ни звука, ни шороха. И мы тоже затаились. Я лежал и думал об этой женщине с сильным, судя по всему, характером. Очень русским, крестьянским. Вон она татарские имена и те на русский лад переиначивает. А ведь она молодая женщина. В ее избе и телевизор, и холодильник. А над телевизором икона. Отличная доярка у себя в колхозе. И, очевидно, хорошо зарабатывает. Но для чего тогда мы ей? И эти буяны? Широта гостеприимней души? А зачем тогда она деньги берет за ночлег? Тази говорил — по пятьдесят копеек с носа. А те, кто пощедрее, и рублик отвалят. Может быть, у нее и с мужем были нелады на этой почве?
Вот так, размышляя об этом, я незаметно заснул.
Уже светало, когда мы добрались до места. Тази, как всегда, сильно преувеличил, говоря, что «самое рыбное место» находится «как раз напротив деревни». Идти пришлось довольно далеко. Да и не похоже оно было на рыбный заповедник. Хорошо еще, что на долбление лунок мы потратили не много времени: лед был толстый, но с прорубями, едва покрытыми тонким ледовым панцирем.
