А Валера Шелегов дверь к себе домой кулаком открывал… Придешь к нему в гости, а у него в двери — дыра!
— Что такое?
А он только отмахнется.
— Да-а, ключ куда-то запропастился, пришлось кулаком сунуть… Потом уже с той стороны открыл… А то в комнату не войти… А мне, может, спать хочется? — кулак у него был небольшой, но — злой.
Валера у себя в Якутии егерем работал. Каждый, кто хоть мало-мало понимает, что это за профессия, должен ему руку пожать. Все время — как на передовой. Тайгу и зверя от браконьеров охранял. Шутка сказать! А в тайге каждый с ружьем, считай, браконьер. Закон — тайга. Вот и попробуй поохраняй!
Однажды пригласил он в Якутию одного московского парня, тоже студента, прозаика. Тот совсем еще молодой был, но хорошие рассказы писал, чистые, прозрачные, на Юрия Казакова похоже. Очень ему рассказы понравились, вот он и пригласил. «Приезжай, — говорит, — ко мне в Якутию, хоть отдохнешь и на настоящую жизнь посмотришь, а то совсем в Москве зачахнешь».
Тот и не замедлил, приехал к нему в гости, чтоб совсем в Москве не зачахнуть. Принял его Валера, как полагается, побыл с ним какое-то время, оставил ему еды, а сам на неделю в тайгу уехал, по работе… А москвич этот за хозяина остался. Он дом ему доверил. «Отдыхай, — сказал, — думай, пиши, набирайся сил до Москвы». Как с братом с ним поступил.
Через неделю вернулся… А в доме бардак, посуда грязная валяется, все разбросано, а на столе — нагажено. Наворотил прозаик! А он, как этих дел натворил, так сразу на самолет кинулся — и в Москву…
Убрал весь дом Шелегов, призадумался… И не стал больше с московскими говнюками возиться. Слишком гонору в них много и самого натурального дерьма.
А когда приехал в очередной раз на сессию, то, конечно, встретил его, прозаика-пакостника, и спросил:
— А зачем ты на стол-то нагадил?
А тот сразу отмахиваться.
— Это не я, не я!.. Это, наверное, медведь забрался и наворотил.
А сам: хи-хи-хи, ха-ха-ха, — и побежал довольный по своим московским делам…
Вот тебе и похож на Казакова! Хотел он ему в лоб щелкнуть, да пожалел… Еще убьешь ненароком.
А потом все они разъехались… Получили дипломы и домой вернулись… Здесь, в постылой Москве, им делать нечего. И правильно, что не остались. Перестройка тогда еще тогда только начиналась, всего главного безобразия они не захватили, там у себя уже захватили… Ну, хоть дома, и то ладно… Дома — и стены помогают.
Всем моим знакомым писателям — северянам и сибирякам — привет!
Зашел я как-то в гости к знакомым: мужу и жене… Они когда-то в Литинституте учились на поэзии, потом закончили, стали поэтами. А как поженились — семья поэтов получилась. Я тоже когда-то в этой богадельне учился, там с ними и познакомился. Ну, зашел и зашел… По гостям ходить всегда приятно, почаще бы только приглашали. Посидел с ними, поговорил… Сказал, что хотел и их послушал, чаю попил… Хорошо! Потом какой-то спор бестолковый разгорелся… О чем спорили? Неизвестно… Главное — что спорили. О литературе, скорее всего, о ней матушке. Вдруг жена — до этого она больше молчала — дождалась паузы и свое слово вставила. Тихо и внятно произнесла:
— Я — гений.
— Что-что? — воззрился на нее в тихом изумлении муж, — Ты — гений?
— Я — гений, — повторила жена и потупила глаза.
— Та-а-к… — Грозно приподнялся муж — и ладонью по столу! Только стаканы сбрякали. — Кто гений? Кто? Отвечай!
Навалился на нее, требует ответа немедленно.
— Ну ладно… Ты — гений… — вздохнула жена.
— А ты кто?
— А я — талант, — еще раз вздохнула жена и скромно улыбнулась.
— Вот так-то! — Сел разгоряченный муж. — Думай, когда говоришь! А то: я — гений. — А он иногда занозистый, особенно, когда чаю выпьет, любит отношения выяснять.
— Да ладно, ладно вам, — стал я их успокаивать. — Не надо спорить. Ты — гений. А ты — талант. Выяснили — и хорошо, — а слово «талант» я особо выделил, что он по значимости может быть никак не меньше, чем «гений», чтоб ей обидно не было.
С тем и успокоились. Распределили кому что — и слава Богу. И головной боли нет. А я домой засобирался… А то на дворе — ночь-полночь, пока еще доберусь… Кое-как оделся, стал прощаться, а жена сказала мне в дверях ласково, чтоб приободрить, а то я без всяких званий остался.
— Не волнуйся. Ты — тоже талант.
Так и пошел я по морозу, по зиме со своим талантом… А от чая шумит в голове, а талант гнет к земле, пригибает, ноги — разъезжаются, насилу до дому добрался… Потом обнялся со своим талантом и спать завалился…
Ох, и смешной же у меня друг Старик! Бывало, сидим в общежитии, лечимся от гриппа, а чай — густой, крепкий, хорошо настоялся, настроение у нас романтическое, приподнятое. Вот и мечтаем о чем ни попадя… Я все больше про себя думы думаю, а он вслух, у него от меня тайн нет. Вот он и говорит:
— А что, Саня, давай с тобой на пару сценарий напишем и в Голливуд отправим.
— Да кому он там нужен! — отмахиваюсь я. — Голливуд — далеко, а мы здесь сидим… У нас и чая вон на одну заварку осталось.
— А вдруг пройдет? — глаза у Старика загораются огнем… Горит в них огонь мечты, а мечту у человека, как надежду, никто не может отнять. И, слава Богу!
— И дадут нам, Саня, — говорит Старик, — тысяч десять долларов, а может, и все сто! Надо узнать, приспроситься, какие там расценки…
Смешно мне на него, на такого, смотреть… Ну, ни дать ни взять мальчишка! А ведь у него уже полголовы седой. Я, конечно, тоже мечтатель, но не до такой же степени.
— Да нет, Старик, вряд ли… Все это сказки для дураков… У них там своих сценаристов — плюнуть некуда.
— Эх, жалко, а то бы мы написали… — вздыхает Старик, немного сокрушается, что с Голливудом промашка вышла. Но ничего! В голове-то — рой мыслей! И продолжает: — А давай тогда драму или трагедию сочиним, чтоб такую — как «Гамлет», только на современный лад, и в театр отдадим. Я же сам на драме учусь, знаю, что и как писать.
— Тогда уж лучше сразу — комедию, — я поддакиваю. — Потому что шибко смешно будет, если на современный лад, один смех получится, курам на смех.
Так мы и сидим, мечтаем… Хоть помечтать-то можно? Этого же никто запретить не может.
Старик зевнет, настроение — благодушное, умиротворенное, скажет:
— Ладно, я тогда сказку детскую напишу, в стихах… Ты мне поможешь кое-где, если я сам не справлюсь? Ты же в стихах понимаешь?
— Ладно, — говорю, — помогу, чем смогу. — Деваться мне некуда, надо будет помогать, а то вдруг обидится. А в стихах я, если честно, мало что понимаю, а уж как их пишут — и того меньше.
— А я уже и сюжет придумал, и название у меня есть: «Синий бантик». Ничего, нормальное?
— Ничего. Только слегка на «Красную шапочку» смахивает.
Старик вздохнул.
— Нy а что, Саня, делать? Они ведь, все эти названия и сюжеты сказочные, так или иначе повторяются…
Конечно, повторяются, это я знаю. Бывает даже, что в разных местах и в одно время… А бывает, даже и романы повторяются целыми кусками… То был один кусок у одного автора, то вдруг он, точно такой же, у другого обнаружился, всякое в жизни бывает… И сказочных сюжетов — полно, куда ни посмотришь.
И правда, стал Старик писать сказку и мне показывать… Я ему кое-где помогал рифмовать, если у него самого не получалось, а у меня стихотворного мастерства — никакого и у него — тоже. Так и пишем сказку в стихах — два мастера-ломастера. А главные герои там: Леший, Баба-Яга, Бабушка, ну и, конечно же, Синий бантик, девочка, которая, благодаря своей доброте и добрым поступкам, всех побеждает.
Вce это мы делали, когда еще учились и жили в общежитии. Сидели за чаем, предавались мечтам и сказку, между делом — пописывали… Потом писание сказки как-то само собой заглохло. Старик сказал, что пусть она отлежится, отлежаться ей надо. Было все это больше десяти лет назад.
И вот, с год назад, Старик звонит:
— Слушай, — говорит, — я решил сказку «Синий Бантик» восстановить, довести до ума и куда-нибудь пристроить. Как ты на это смотришь?
— Как-как? Нормально смотрю, только рад буду! — ну все, думаю, значит — отлежалась, больше десяти лет лежала… Молодец, Старик!
Потом он еще раз позвонил, сказал, что переделал ее, довел до ума. Вроде — ничего получилось, актуально, на современный лад, детям должно понравиться. Ну, ему виднее, у него у самого дети, две девочки, в детскую психологию он должен проникнуть. Еще сказал, что в театр ее отнес, в детский, вроде понравилось… Вроде берут… Ну, дай Бог, чтоб взяли. Я только за буду, руками и ногами. Только мне эти «вроде» не нравятся. Ну, хоть так… Хоть если и отказывают, то — не сразу, и на том — спасибо.
Да будь бы у меня свой театр, я бы его сказку в первую очередь взял. И гонял бы только ее все время, чтоб ему деньги капали. Я за Старика душой болею. Талант — талантом, а чтоб пробиться, стать богатым и известным, надо еще впереди себя стенобитную машину толкать, чтоб стены непонимания сокрушить. Уж как с изданием книг сложно, а с постановками пьес и сказок тем более.
