Замученный страхами и фрустрациями, я развернул осеннее наступление по всему половому фронту. Мою первую атаку отбили, правда, без значительных моральных потерь с моей стороны.
Я увидел ее на выходе из метро «Шоссе Энтузиастов». И сразу забыл про троллейбус до кинотеатра «Слава» и проходящие троллейбусы до Балашихи. Последовал за девушкой моей текущей мечты. На трамвае, мимо грязных амбаров и дальше — пешком в «хрущобы». Пожирая глазами сильные икры «бутылочкой» и крепкую попу. Подыскивая слова. В контакт вступил только у ее подъезда.
Девушка оказалась работницей электролампового завода. Не помешает разнообразить свой стол, пардон, постель.
До постели дело не дошло. На третьем за две недели телефонном звонке я понял, что Инна — какое поразительное совпадение, но сколь разительный контраст! — боится незнакомых мужчин. К этому времени мой энтузиазм уже угас. Не потянул бы даже на три свечи. Пардон, палки.
На прощанье я рассказал девушке «именной» анекдот.
Мужик просыпается с дикого похмела и видит рядом голую бабу. «Ин-на!» Та наглухо заворачивается в простыню и отползает на противоположный край кровати. И снова, но уже громче: «Ин-на!» — «Я не Ин-на, я Лена» — «Ин-на фуй!»
* * *
Борщ, жареная рыба и кисель плотно легли в желудок. Я растянулся на широком финском «сексодроме» ответственного анестезиолога и почти задремал, когда в «дежурку», которую мы делим с травматологами, ворвался нестареющий душой Дурак Ильич (в миру Сергей Ильич Дарукин). Ворвался с рассказами о традициях русской медицины, корифеях послевоенных лет и теплом, отеческом (ныне безвозвратно утраченном) отношении к больному.
— Это несчастный человек, уже наказанный Богом неизвестно за что. Он испуган, ему больно. Вокруг незнакомые люди, казенные белые стены. В наших силах хоть немного облегчить его страдания. Поделиться любовью. Ведь любовь заложена в каждом. Любовь к Родине, любовь к матери, любовь к детям.
Надо любить больного…
Я изо всех сил кивал головой. Но Ильич, кажется, зарядил надолго. Свободному потоку глубоких мыслей помешало появление «гипсовой» сестры.
— Сергей Ильич, «лодыжки» привезли.
Травматолог удалился, а я вспомнил недавнюю байку Мефодиевой.
По пресловутому четыреста пятому приказу нельзя проводить наркоз и переливать кровь одной парой рук. Дарукина позвали в правый оперблок двадцать первого корпуса совместить кровь. Процедура несложная — в пределах программы медучилища. Сначала проверяют группу во флаконе. Для этого смешивают небольшое количество донорской крови со стандартными сыворотками. Для удобства стандартные сыворотки подкрашены: первой группы зеленым, второй голубым и третьей красным пигментами.
Сергеи Ильич исчез в предоперационной. Колдует пять, десять, пятнадцать минут… Заинтригованная Любовь Матвеевна отправилась на разведку и застала следующую картину: Дарукин ошалело чешет затылок, пузырьки из-под сывороток пусты, столик, пол и стены забрызганы кровью.
— ?!
— Люба, они у тебя испорченные. Все разного цвета.
Теперь, надеюсь, понятно, откуда взялась его партийная кличка. Вот откуда у него взялась высшая категория, ума не приложу.
Из «гипсовой», через две дубовые двери и десять метров коридора, донеслось:
— Расслабь ногу, сука! Нажрутся, а потом ноги ломают. Возись тут с вами, с алкашами!
* * *
В мое отсутствие «Панацея» позаимствовала из соседней «Денты» Гришу Корешкова. Гриша привел с собой клиентуру и закорешил с Разумовским. Недостатка в наркозах не испытывал. Уступать мне мое место не собирался. А я внезапно потерял вкус к мертвечине.
Не помню, кто принес мне газетный листок со злосчастным объявлением: «Малому предприятию требуются врачи со знанием иностранного языка». «Розыгрыш», — подумал я и позвонил по указанному номеру. «Нет, не розыгрыш», — ответили мне.
Собеседование проходило в каком-то бараке неподалеку от «Баррикадной». В тесную конусу с четырьмя стульями набилось человек пятнадцать.
Строго под шестидесятиваттной лампочкой сидел коренастый дядька лет сорока восьми в джинсах и свитере.
Дядька пустил по кругу тетрадный листок. Мы написали немного о себе.
Оказывается, он запатентовал новые лосьоны для волосистой части головы. Вернее для того, чтобы она снова заволосилась. По своим параметрам лосьоны превосходят китайские аналоги, были успешно апробированы за рубежом.
Были представлены фотографии, иллюстрирующие эффект и гарантировавшие неимоверный наплыв богатых лысаков со всего света.
На протяжении всей этой тирады тусклые блики поигрывали на гладком, как коленка, черепе изобретателя.
Я подпирал стену, изучая очередных конкурентов.
Юля опоздала. Ее пепельная грива и большие серые глаза в тон короткому пальто заполнили душную комнатенку и последние полчаса собеседования.
Я нагнал девушку уже у метро. Мы разговорились.
Два года назад окончила медико-биологический факультет нашего института. Работает врачом-лаборантом в медсанчасти. Крутая медсанчасть, крутая лаборатория. Самое современное оборудование, компьютерное архивирование результатов исследований. Юля тоже крутая: два языка, в свободное время переводит порнуху. Верстает на служебной персоналке.
Безо всякой рисовки или тушевки девушка обозначила свое кредо: ни от кого не зависеть, рассчитывать на собственные силы.
И это правильно. Паша говорит, что кавказов, кооператоров и иностранцев на всех не хватит.
От «Ждановской» до ее дома в районе 15-й горбольницы шли пешком. Болтали про генетику, программирование и трансплантологию — в ее медсанчасти тоже пересаживают почки. Уверен, что без лицензии и не за «спасибо».
В чем-то Юля легко укладывала меня на лопатки. Я терпеливо ждал своей очереди.
Снова встретились через неделю.
По лицу хлестал противный октябрьский дождик. Юля водила озябшим пальчиком по афишной тумбе. Я нырнул к ней под зонт и прижался губами к пепельным волосам. Осторожно обнял за плечи.
— Ты такая теплая! А мне очень холодно.
Юля повернула ко мне свою очаровательную мордашку.
— Нашла! Феллини «А корабль плывет». И совсем рядом.
Мы ввалились в полупустой, зал, дожевывая мороженное. Когда выключили свет, я начал оттаивать.
Есть в этом что-то детское: украдкой гладить острую коленку, одновременно пытаясь найти в темноте ее губы. Детское и прекрасное.
После фильма зашли в пиццерию. Откровенная рыгаловка.
Я шутил. Юля смеялась. И наоборот.
Она рассказала, как в студенческие годы послужила на благо советской науки. Тогда ее тетка кропала «диссер». Не припомню темы, но срочно понадобилось пятьсот презервативов. Ох уж эти ученые — приспособят все, что попало, подо все, что попало.
Девочка смутно представляла себе внешний вид изделия и ткнула в напалечники. Покраснев до корней своих восхитительных волос — оригинальное предназначение презервативов ей уже было известно.
Случайно подвернувшаяся сокурсница исправила ошибку — имела некоторый жизненный опыт. Аптекарша метала громы и молнии — успела отсчитать триста штук.
Я хохотал.
Следующей историей девушка подобралась к самым истокам моего мужского естества.
Юля любит опаздывать. Этой типично русской чертой она очень похожа на меня. Как-то курсе на третьем опоздала на диспансеризацию.
В большом зале с расставленными по периметру столами специалисты уже застегивали портфели. Юля бросилась к старичку-терапевту.
Терапевт начирикал «здорова» и затрусил в гардероб. С интервалами в две минуты за ним отправились ЛОР, окулист и гинеколог.
Хирург — последний и самый молодой в бригаде — обследовал вдоль и поперек. Раздел. Ощупал. Интересовался профессиональными планами. Потом пригласил в гости. Только тогда девушка спохватилась, что сидит в одних трусах.
Если эта история рассказана с тайным умыслом, то завтра будет не рано?
Юлины глаза говорили, что и сегодня не рано. Я предложил поехать ко мне. Без лишних отговорок девушка согласилась. Никуда звонить не стала — живет отдельно.
У пиццерии мы остановили тачку и до самого подъезда моей двенадцатиэтажки страстно целовались на заднем сидении. Из лифта вывалились разгоряченные и счастливые от предвкушения, расстегивая друг на друге последние молнии и пуговицы.
Из тени, скрывающей мусоропровод, вынырнула Венера, смерила меня презрительным взглядом и зацокала каблучками по лестнице. Визг петель сорвался в фальцет, слившись с трескучим хлопком рассохшейся двери и смачной пощечиной.
* * *
Мимо нашей двери с грохотом провезли каталку.
— Олег Леонидович, операция!
Я встал, почистил зубы и нацепил на шею фонендоскоп.
