[6] Лесной южноамериканский орел-гарпия имеет размах крыльев до 2 м.
46. Келли.
Приподнятое настроение Апони передалось мне, и я проснулась, полная энергии. Возможно, Апони ни при чем. Я просто выспалась. Впервые за эту неделю я нормально выспалась, на удобной кровати, в тепле, без насекомых и угрозы изнасилования. А может, во мне всё еще бурлили гормоны вчерашнего вечера. Вопрос Брайана о наличии у меня жениха будоражил воображение. Я пыталась загнать его в дальний угол носком новых туфель. Туфли от местного производителя были крепкие и остроносые, но воображение не унималось. Оно вырисовывало одну несбыточную сцену за другой, все приторно сладкие, как маршмеллоу. Даже думать не хотелось о том, каким примитивным оказалось мое внутреннее «я». В последний раз я чувствовала себя так, когда просила у папы купить мне на семилетие розовое платье в пол, как у принцессы. На что папа спросил, куда я его планирую надевать. А мне хотелось просто так. Не чтобы «надевать», а чтобы было.
Вот куда мне «надевать» свои розово-ванильные мечты в рюшечках?
Я умылась, натянула свежекупленные джинсы с удобным худи и поскакала завтракать. С блокнотом наперевес. Разбуженная девушка-портье лучезарно улыбнулась и запустила кофемашину. Под привычными по европейским отелям металлическими крышками обнаружились фрукты, кукурузные лепешки арепы, которые использовались здесь вместо хлеба, сыр, колбаски неясного содержания, зелень и авокадо, местный эквивалент огурца. Соорудив из аппетитной снеди бутерброд, я и моя кружка капучино направились в патио. Сделанные под старину деревянные столики и лавочки прятались под навесами в окружении живописных кустов и клумб. Рассветное небо бледнело, и последние звезды терялись под напором наступающего светила. Я вдохнула свежий утренний воздух с легкой ноткой свежей сдобы и кофе. Открыла блокнот и взяла в руку карандаш. На листке появился людо-пум, напугавший Апони. Ее старший брат, лицо которого окружали перья орла-гарпии. Матхотоп с протянутой чашей. Голубоглазый брат Августин со сверкающим иезуитским крестом на груди. Удивительно, что во сне я не узнавала слова испанцев. Но понимала речь индейцев. Причудливы выверты подсознания.
Утреннюю тишину нарушил стук обуви по камням, выстилавшим внутренний двор. Я подняла глаза. Эндрю шел со стороны мини-часовеньки. Внутри нее был небольшой алтарь со статуэткой Девы Марии и подушками под колени. Вчерашний паренек-портье с гордостью демонстрировал нам это уединенное место. Надо же, американец тоже ранняя пташка.
— Доброе утро, Келли! — поприветствовал он. — Приятного аппетита. Как спалось?
— Замечательно, спасибо! И вам доброго утра, — ответила я.
— Чем нас порадуют на завтрак? — поинтересовался американец, разглядывая мою тарелку.
Забавно. Здесь, среди цивилизации, он уже не казался мямлей. Взгляд был спокойным и твердым. Если вдуматься, то и в лесу он не создавал проблем. Да, он оказался абсолютно не готов к экстриму сельвы. Но кто из нас был готов? Кроме меня. Даже колумбиец Отавиу не был приспособлен к автономному выживанию. Что говорить об оторванном от жизни американце, который видел дикую природу только на канале National Geographic. Но он не терял присутствия духа даже в самых рискованных ситуациях. Не лез с глупыми советами, что столь характерно для его соотечественников. Он гасил вспыльчивые характеры британца и колумбийца. Именно благодаря ему поддерживался шаткий мир в нашей непростой компании. Если Брайан был нашим командиром, то Эндрю — капелланом. Ненавязчивым и уместным. Этого человека окружала аура уверенности и… Я пыталась подобрать слово. Благопристойности, добропорядочности… Чего-то такого. Далекого от гормонов и страстей.
— Вы не будете возражать, если я составлю вам компанию? — спросил он.
— Конечно, — я показала на свободные места за столиком.
Додсон на какое-то время исчез в помещении ресторана и вернулся с тарелкой деталей для сборки завтрака и стаканом местного фруктового напитка. Здесь у каждого свой рецепт сока.
— Как хорошо вернуться в привычный мир, — светским тоном, сверкая белозубой обаятельной улыбкой, отметил Эндрю.
Он взялся за столовые приборы и с невероятным изяществом, которому мог позавидовать даже Уэйд, расправился с продуктами. Я знала, что цивилизация преображает людей. Но чтобы настолько? Впрочем, это лишь подчеркивает, что Додсон — резидент мира стекла и бетона. Где среди лиан и москитов он мог продемонстрировать свои манеры?
— И не говорите, — согласилась я.
— Неловко было расспрашивать вас при всех, вы не стремились откровенничать, но откуда у вас такие потрясающие познания о живом мире Колумбии? — отточенным движением он отправил в рот кусочек арепового сэндвича.
Теперь, когда мы выбрались, я могла отвечать честно. Мне не нужно было делать вид, что меня ждет толпа родственников-головорезов, которые отомстят за меня.
— Мой отец был ученым. В детстве я часто сопровождала его в экспедициях.
— Почему же он бросил это увлекательное занятие? — спросил Эндрю, отрезая очередной кусочек.
— Почему вы думаете, что он бросил?
— Вы же сказали «был»? — удивился мой собеседник, и доставил отпиленный кусочек к месту пережевывания.
— Мой отец ушел [1], - ответила я и, заметив недоуменный взгляд американца, поняла, что американский английский и posh — не одно и то же. — Покинул наш мир. Скончался, — поправилась я.
— О, соболезную. Такая ранняя утрата. Наверное, он был еще молод. Вам сколько, лет двадцать пять? — сделал он мне легкий комплимент.
— Нет, он был не молод, ему было семьдесят. Точнее, должно было исполниться семьдесят. Я поздний ребенок, — мне почему-то захотелось выговориться. Рассказать обо всем, что мучило меня эти дни. — Но мне все равно кажется, что он ушел очень рано.
— Мужчины обычно осознают роль родителя в зрелом возрасте. Поэтому поздние дети всегда любимы, — утешающее улыбнулся Эндрю. — Вы говорите об отце с большим теплом. У вас были хорошие отношения?
Я вздохнула. Хотела возразить. Но поняла, что возразить нечего.
— Да. Только раньше я этого не понимала.
Может, мэтра Роя нельзя было назвать Отцом года, и всё же он не стал спорить с моим решением. Не он выгнал меня, это я психанула в сердцах. Он не разделял мой образ жизни, однако не выносил мозг назиданиями.
— Думаю, ваш отец гордился дочерью, — подбросил американец дров в костер моей вины.
— Не думаю, — хмыкнула я. — Я не оправдала его надежд.
— Думаю, вы заблуждаетесь. Если бы у меня была такая дочь, я бы ею гордился, — возразил Додсон.
— У вас есть дети, Эндрю?
— Нет, к сожалению, я не женат.
— Почему? Вы такой… — я постаралась подобрать правильное слово, чтобы не быть неправильно понятой, — привлекательный мужчина.
Американец польщенно хмыкнул и смущенно отвел глаза в сторону:
— Спасибо, очень приятно это слышать от такой очаровательной девушки, — он деликатно притянул мою ладонь и коснулся губами воздуха над нею. — Когда-то я был молод и глуп, и не женился потому, что был непозволительно беспечен. А теперь я поумнел, надеюсь, и мне гораздо сложнее найти пару.
Он бросил на меня лукавый взгляд и вернулся к завтраку.
Я вернулась в ресторан за фруктами. Когда вернулась, то заметила, что взгляд американца прикован к моему блокноту. И незаконченному наброску брата Августина на верхней странице.
— О чем рассказывалось в новой серии вашего сно-сериала? — легко спросил он.
— Мои сны вам не кажутся странными?
— Они мне кажутся удивительными. Знаете, говорят, больше всего в других людях нас привлекают противоположные черты. Бог не дал мне воображения, — Додсон интеллигентно отпил сок из стакана. — Я, к сожалению, слишком приземленный человек. Поэтому меня ваши сны и рисунки восхищают.
— И вы не считаете меня ненормальной?
Отец считал. И считал бы полной извращенкой, наверное, если бы рассказывала ему всё. Впрочем, я и своим спутникам всего не рассказывала.
