Под его оттопырившейся больничной пижамой интимно звякнуло. Появление майора вызвало радостное оживление собравшихся, результатом которого явилось:
1.Моментально сдвинутые в проходе между койками две табуретки.
2.Стремительно образовавшийся на табуретках натюрморт: домашнее сало с чесночком, соленые огурчики с притаившимся в них ядреным хрустом, чуть подсохшие кривоватые жареные хеки, припасенные с ужина, и разрубленная на четыре части блестящая фиолетовая луковица (Петрович, ты что ль, лук резал? Ну, ты и намельчил!).
Дивным заключительным аккордом симфонии прозвучало звяканье водруженных вокруг натюрморта стаканов и занявшая свое почетное место в центре композиция из двух бутылок «Русской». Сладостно-нетерпеливые вздохи рвались на свободу из томящихся грудей.
– Ну, садимся!
– Та-ак!! Эт-то что еще?!
Блин. Ну, бл-лин!!! Представьте себе дембеля, оттрубившего от звонка до звонка два года в какой-нибудь распоследней собачьей дыре. Днями подыхал от жары, ночами отстреливался, трясясь от ледяного ветра в каменистом окопе. Два года жрал одни просроченные концентраты – не видел даже обыкновенной сырой картошки, а воду пил с пантоцидом вприкуску. Забыл, как выглядят телевизор и живая женщина.
И вот – прилетает, наконец, вертолет (прилет которого срывался раз пять). «… А впереди у нас – Кабул, а дальше – Родина…». Помятый завистливыми объятьями остающихся корешей, облизанный верной собакой Ханумкой, в кое-как разглаженной под матрасом парадке (утюга-то нет), с одинокой, но честной медалью «За отвагу», с «дипломатом», в котором – платок для мамани, да бритва для папани, купленные на несчастные солдатские копейки, да десяток мутных фоток – влезает наш парень в дюралевое нутро вертушки и, не веря себе, устраивается на откидной сидушке, вздрагивая от нервного озноба. Качнулись горы, затерялась внизу застава с выгоревшим красным флажком…
И в этот момент парень замечает пушистый хвост «Стингера», стремительно несущегося вслед вертолету со склона хребта…
Примерно такой вот «Стингер» явился нашим героям в образе старшей медсестры Марьпалны, грозы отделения и редкостной стервы.
– Иван Федорович, это что такое?! Вы старший по палате или кто?! Я предупреждала насчет этого?!
– Ну, Марьпална…
– Предупреждала, я спрашиваю?!
Народ безмолвствовал, угрюмо глядя в сторону. Кому, спрашивается, нужны залеты перед пенсией? Да и пораньше никому не нужны. Скандалить с этой дурой? Упрашивать? Да ну, пацаны, что ли…
– Иван Федорович, последний раз предупреждаю! Еще раз повторится – перед начальником госпиталя объясняться будете!
Толстый белый смерч пронесся по палате, сметя водку с натюрморта. Хлопнула дверь палаты. Мужики молчали, тоскливо глядя на осиротевшую закуску, которая стала теперь просто едой.
– Блин, как же это так, а? Ведь Маринка должна была дежурить!…
– Да фиг ли теперь… Семеныч, это ты виноват! Разведчик, называется – ни охранение не обеспечил, ни оперативную обстановку не уточнил…
– Ну чо… И на старуху… бывает порнуха…
– Не, это связист виноват: «БМП к старту готова!». Не фиг понтоваться было. Какая это БМП? Так только, душу чуток согреть…
– Простите, а БМП – это что? – подал от окна голос лейтенант-двухгодичник с загипсованной ногой, «пиджак», затесавшийся в палату старых зубров.
– БМП, студент – это Большая Мужская Пьянка, – со вздохом пояснил ему лысый полковник-разведчик. – И произошел, как видишь, её подрыв… Ну что, кто-то о бабах поговорить хотел?
Вот так подумаешь иной раз: и чего это они на Кавказе друг друга режут и режут? Чего им делить-то? Казалось бы, край такой, что живи да радуйся да другим жить давай. Климат – райский, там в окнах даже двойные рамы не вставляют. Земля такая, что и палку втыкать не надо – плюнь, и фруктовое дерево вырастет. Что? Культура? Вот насчет культуры давайте лучше не будем. В Грузии, к примеру, всем молодоженам книгу дарят, «Витязя в тигровой шкуре», такая традиция. А поэтов там называют по именам – как античных героев: Галактион, Шота, Важа… А Армению взять? Вот много кто знает, что это – первая в мире страна, в которой христианство стало официальной государственной религией? Или спроси любого солдата из Армении про Матенадаран – ого, сколько расскажет! Старейшая в мире библиотека, не хухры-мухры. А у нас не всякий командир и про Ленинку-то слышал. Так что – не будем насчет культуры. Но вот какого же дьявола они все-таки меж собой делят, раз они еще и культурные такие? Да просто – менталитет такой, по-умному выражаясь. А если по-простому, то вот пример.
Есть в Грузии, в Алазанской долине, знаменитая область – Кахетия. Там по дороге едешь – и словно звон бокалов слышится, такие названия у городков: Вазисубани, Напареули, Кварели… И тот самый Телави, в котором Мимино жил – как раз там.
А еще есть там такой город – Лагодехи. И стояла там десантная бригада. Служить в ней считалось довольно лафово (во всяком случае, до войны): ну, не арбатский округ и не Германия, зато – вино, фрукты, климат курортный – те офицеры, что после Забайкалья да Заполярья туда попадали, поначалу даже удивлялись, что им еще и платить за службу тут будут. И прыгать было хорошо: аэродром под боком, погода как правило устойчивая: прыгай – не хочу. Из Азербайджана к ним на прыжки приезжали, там у них постоянно ветра бешеные, особо не попрыгаешь. А однажды сборная Союза по дельтаплану на сборы приезжала, говорят: у вас тут условия – лучше, чем в Швейцарии.
Ну так вот, готовится как-то раз один батальон к прыжкам. Раннее утро, замкомбата по ВДП [28], капитан, с батальоном на воздушно-десантном комплексе предпрыжковой подготовкой занимается. Кто из макета самолета прыгает, кто в подвесной системе на стапелях болтается, кто на трамплине приземление отрабатывает. А сам капитан на парашютную вышку залез. Удобно: и бойцов оттуда скидывает, и общим процессом сверху руководит.
А утро летнее в Кахетии знаете, какое? М-м, сказка! Ночами там часто грозы проносятся – стремительные, бурные, с ливнями – как из брандспойта по городу прометает. А утром – все улицы как вылизанные, зелень сверкает, воздух – хрусталь! Стоишь так на вышке: ёлы-палы! Вся Алазанская долина перед тобой раскинулась, насколько глаз хватает – сады с лесами, как малахитовая пена на поля выплеснулась, река Алазани, как ртутная змея, под солнцем горит! И горы над тобой нависли – еще в утренней дымке, сизые, только снежные вершины уже розовым светом сияют. Ну просто – черт его знает! То ли запеть хочется, то ли полететь, то ли хотя бы в морду дать кому-нибудь!
И вот, стоит капитан на вышке, бойцов к куполу по очереди пристегивает, скидывает вниз – идет дело своим ходом. И вдруг слышит: кто-то орет внизу по-грузински: дескать, стой, сукин сын! догоню – убью, паршивец! Глядит вниз – несется прямо к вышке какой-то пацан, а за ним увесистый дядька пузом колышет и кулаками потрясает. В кулаке у дядьки зажат ремень, штаны у него без ремня сползают и бежать ему трудновато. А пацан – мелкий, ну, лет десять-двенадцать, летит как воробей, фиг за ним угонишься. Так воробьем он на вышку и взлетел. Выскочил на площадку, от высоты сперва заробел и за капитана ухватился.
Ну, дядька тоже было вслед за ним на вышку полез, но на десятой ступеньке раздумал, слез на землю и пытается вышку трясти. И визгливо требует от пацана слезть, чтоб дать возможность выдрать его как Сидорову козу. А пацан – он что, совсем дурак? Хоть на глазах слезы и блестят, но с высоты положения скандальным голосом требует гарантий неприкосновенности. А сам все за капитана держится.
Ну, что – надо кэпу конфликт улаживать, раз выпало вдруг стать ограниченным контингентом миротворческих сил. Вступил он с дядькой (как нетрудно догадаться, папашей этого пацана) в переговоры. И что выяснилось? Изначально, значит, истоки конфликта были в том, что Дато, этот паршивец, с самого своего рождения является родительским наказанием. Сначала на него воспитательницы в детском саду в один голос жаловались за непомерную строптивость, теперь вот учителя.
А вчера вообще что отмочил! Мало того, что схлопотал двойку по английскому, так еще и дерзко заявил учителю, что лично ему, Дато Банцадзе, этот чертов английский сто лет не нужен. Его, дескать, вполне устраивает родная Кахетия, и ни в какую Англию он отсюда уезжать не собирается. А если этим англичанам вдруг приспичит с ним поговорить – пусть сами учат грузинский и приезжают сюда, к нему в гости; шашлык, вино и кахетинское гостеприимство он им гарантирует.
Большой почитатель английской поэзии, учитель Гиви Автандилович был уязвлен и оскорблен в лучших чувствах. Помимо жирной двойки он накатал на целую половину дневниковой страницы гневное послание родителям. Это послание отец читал вслух, с выражением, все более и более проникаясь праведным гневом поклонника Шекспира и Байрона. А проникнувшись как следует, выдернул из штанов ремень и всыпал сыну по полной программе, – папа Сурен всегда был весьма скор на расправу.
