Пробежка по магазинам града Холстенборга. Обидно, что даже здесь, у черта на куличках, все забито товарами, а между тем в родных пенатах… почему?
Оказывается, запрещено ввозить собак (я, конечно, уложил в чемодан десяток дворняг), и не из антисобачьих соображений, а просто чтобы не подпортить породу знаменитого гренландского шпица.
Сколько воды вокруг, какое круглое солнце! Идем на всех парусах. Люблю тебя.
В обед отведал кусок сырого дельфина с солью, пища убийц-охотников, очень напоминающая угря.
Небольшая сенсация: мадам Дога, превосходная старушка в морщинистых складках, обогнавших даже мои несравненные брыдла, увидела в море живого моржа, призывно закричала, все мы возликовали и нацелились в зверя (или рыбу?) биноклями.
Вдруг начал ревновать тебя (видимо, к моржу). Море вздулось мгновенно, пошли девятые валы, сейчас они обрушатся на корабль и подомнут под себя всю Гренландию.
На ужин — креветки и оленье мясо (кстати, вчера в пику Антону Павловичу на ужин поджарили чаек, солоноватых, но сносных).
Продолжал мелкие распри с Гомо, доказывая все преимущества атеистического коммунизма, он отмахивался от меня, как от мухи, настаивая на том, что человек всего лишь пришелец в этом мире и жизнь его — лишь малый этап существования в вечности. А как насчет переустройства мира на нравственно чистых коммунистических принципах? Не желаете? Подобно Льву Толстому предпочитаете есть рисовые котлетки, творить добро, злу не потакать, но и не противиться? А как же военный режим в Пакистане? за что казнили Бхутто? почему голоден пакистанский люд? К топору нужно звать Пакистан, батенька. (Думал все время о тебе.)
В дискуссию вошел немецкий советник Курт, обеспокоенный советской военной угрозой (его я быстро утешил), затем встряла австралийская послица Энн, недовольная правами человека в СССР, а я, как учили, размахивал мечом и срубал им головы.
После ужина в лучах незаходящего солнца (вот уж белые ночи!) появился город Эгедсминне, в порту стояли толпы юношей и девушек в разноцветных куртках, наши дипломаты оживились, думая, что народ высыпал их встречать как посланцев западной цивилизации, но оказалось, увы, что удостоилась встречи гандбольная команда Гренландии, следовавшая вместе с нами.
Осмотр города, узнаем с грустью, что традиции рыболова-охотника предоставлять гостю на ночь жену ушли в прошлое.
Аккуратно приклеились к скалам, словно игрушечные, цветные домики, дремлют на белых камнях шпицы, то бишь лайки — основной транспорт зимой (катаются, гады, аж в Канаду!), они раскрывают лениво глаза, протяжно, назойливо воют и снова, устав от солнца, слепливают свои зенки.
5.9.79. Прозрачное утро. Проснувшись в пять утра (еще не думал о тебе), неожиданно для самого себя высунул взлохмаченную голову в иллюминатор и увидел — о, счастье! — первый в жизни айсберг, явившийся словно с картины прогрессивного и передового Рокуэлла Кента, выскочил на палубу, едва натянув штаны, и защелкал аппаратом, как будто расставался с айсбергом на всю жизнь. Однако другие айсберги возревновали и выплыли один за другим, высоченные айсберги — ледяные горы, айсберги— ледяные холмы и айсбергята-ледышки, бегущие как утята за мамой.
Торжественно бросили якорь в гавани Годхавна, а к городку добрались на катере — разноцветье домов на скалах, над ними холодно-голубое небо, под ними темно-зеленое море с дядями-айсбергами, заглядывающими прямо в окна домов.
Приказано нам хлебнуть науки и подняться в лабораторию по изучению ионосферы, затем деревянная протестантская церковь, прием у мэра, грустного чукчи, торжественное фотографирование в компании лаек, они начинают озверело лаять, что, впрочем, они и обязаны делать, если родились лайками.
Мэр раскрыл глаза на страну: индустриализацию гренландцы не жалуют, нефть завозят из Дании, классов нет, промышленность и земля — государственные, просто Страна Советов, народ честный, воров нет, но зато встречается сифилис, который, говорят, предотвращает рак, и это неплохо. Правда, от «сухого закона», оказывается, развиваются агрессивные инстинкты, разрываются сосуды и аорты, кровь пробивает сердце и мозги бедного эскимоса.
Вернувшись на борт, бельгийский посол задумался, выпил лишь стакан вина за обедом и грустно заткнул бутылку пробкой, Гомо вдруг проникся ко мне и подарил книгу о нирване.
И тут вошли мы в заросли айсбергов, со всех сторон окружали они нас, Рокуэлл Кент совсем сошел с колес и рассовал свои картины по всем волнам.
Фьорд города Якобсхавн (тут, милая, родился великий датско-гренландский полярный исследователь Кнуд Расмуссен, так и тянет рассказать его боевую биографию, но почему-то все сбивается перо на самого себя, почему так?), идем по фьорду, прилипли домики к скалам, прилипли собаки к скалам, и мне хочется прилипнуть к твоему сердцу, — тонкий и протяжный смех лаек, жарящихся на солнце, косоглазая девица вдруг присела пописать прямо на улочке, и не стыдно, а мы смотрим, едим форель, и я защищаю однопартийную систему, впрочем, всю жизнь приходится ее, любимую, защищать.
6.9.79. Достигли крайней точки — города Уманак, плавимся в солнечном зареве и уже привыкли к серебристым айсбергам и скалам, к бирюзово-голубым-серо-буро-малиновым меняющимся тонам моря, и я уже ничем не любуюсь и лишь скучаю по тебе.
Только растворился я, словно сахарный песок, в этих мыслях, как вынули нас из корабля и покатили к рафинэ-мэру, окруженному нерафинированными гренландцами, — зашла мужская беседа о свинцовых и цинковых рудниках и о том, что если раньше выбивали китов, то теперь изживают моржей. Тут австралийский посол, напоминающий в этот день не мышь, а скворца, который вот-вот запоет, толкнул прочувственный спич, всех умилил благодарностями за «предоставленные возможности», мы вернулись на «Диско» и отчалили, а мэр с мэрией махали нам с берега руками, а супруга посла, довольная мужниной речью, распространила среди нас вырезку статьи из газеты под названием «Жена австралийского посла рассказывает, как спаслась от страха», это очень важно — спастись от страха и потом об этом рассказать всему миру.
Но грянул белый, как обычно, вечер, потянулись из камбуза волшебные запахи (что ныне там? тушеные айсберги?), мужчины заспешили по коридорам, дамы залюбовались своими отражениями в стеклянных дверях, и все двинулись на праздник Нептуна. Ритуал включал стояние на одном колене перед священной кадкой со льдом и водой из Северного Ледовитого, из которой поливали на благородные головы, радость не знала границ, и датчане, взяв за ноги медсестру, аккуратно опустили ее головою вниз и слегка макнули.
Мне тоже окропили голову, чтобы я не думал о тебе, Таня.
7.9.79. Сегодня ты гуляла по моему сну, и я заскучал, когда тебя не оказалось рядом, и снова рухнул в сон, чтобы тебя увидеть, но увидел свой служебный кабинет и чью-то мрачную противную рожу.
Завтрак протекал вяло, а после вывезли нас снова в Якобсхавн, в долину (холодный труп лежал в долине той, в груди его, дымясь, темнела рана… и все из-за тебя!), она усеяна камнями, из которых великий скульптор Ветер создал шедевры, тут и потрясные горы, и по соседству фьорд, и уже совершенно пресловутые айсберги, и вьется по горам бархатнозеленая трава, бежит вверх по белым камням, и если приблизить к ней лицо, как к твоим губам, то можно рассмотреть в глубине ягоды черники.
Датчане и гренландцы. Проблема. Вроде и в голову не придет, что одни — колонизаторы, а другие— бедные индейцы, которые летом ловят рыбу и делают детей, а зимой рыбу не ловят. В раскосых глазах туземцев нет-нет да мелькнут недоверие и опаска, политика тут под датским контролем, но рано или поздно, товарищ, верь, взойдет она, звезда пленительного счастья, и воспрянет ото сна великая Гренландия, и подружится с великим и самым добрым соседом — Советским Союзом!
За ужином много шутили, и призрачный канадец, у которого оказались такие рытвины и ухабы на лице, словно по нему прошелся огонь войны, признался, что вчера намешал джина с черным ликером и видел на палубе ночью пьяного бельгийского посла, воющего на луну в компании двух датчан. Интересно, кого видел бельгийский посол.
Кто-то рассказал анекдот об арабе, для которого девушка — это по долгу, мальчик — для удовольствия, а дыня — для экстаза, немец вспомнил девицу, присевшую на улочке, а жена Дога, нашедшая вчера останки моржа, показала всем очередной трофей: два помятых гриба.
Что ты делаешь сейчас?
Проснулся в полночь от стука в дверь (стоянка в Эгедсминне, голоса взошедших на борт пассажиров), закутал свою наготу в пуховое одеяло, открыл и увидел юную гренландку, смутившуюся, словно перед ней стоял не Аполлон в тоге, а голый слон. Она ошиблась дверью, идея избавления от рака с помощью сифилиса провалилась.
8.9.79. Мы уже в Эгедсминне, на пристани торгуют мясом моржей, а нас везут на уникальную креветочную фабрику. Вокруг высятся горы самых крупных в мире креветок, их хочется всех посолить и поперчить и надраться под песни Высоцкого…
