Гнедовский наклонился к лежащему Виктору и показал деформированные хрящики ушной раковины. Это была его третья ошибка. Копыто осторожно, но с горящими от восторга глазами, пощупал уши Гнедовского и для сравнения свои. Уши Гнедовского ему явно нравились больше.
После обеда, в соответствии с распорядком дня, начиналось время самостоятельной подготовки. Появлялась возможность сделать домашнее задание, подготовиться к семинару, написать доклад, переписать конспект и много еще разных полезных дел. Это официальное предназначение, так называемой «самохи». Неофициально, на «самохе» писались письма на родину, записки знакомым девчонкам, расписывался преферанс или «тысяча», кто-то просто спал, и обсуждались интересующие всех последние новости и события.
В тот день, возмутителем всеобщего спокойствия в аудитории, отведенной нашему взводу для самостоятельной подготовки, был возбужденный Витя Копыто.
Сначала, с видом заговорщика и распирающим его чувством полного превосходства над всеми присутствующими, кроме Гнедовского конечно, Виктор просветил нас, бестолковых, что у них — настоящих борцов, самая распространенная и коварная травма — это перелом уха. Виктор поведал нам всем, по секрету естественно, страшную тайну о том, что какие бы заслуженные титулы и медали борец не заработал в своей карьере (да хоть, само олимпийское золото), он никогда не достигнет настоящего уважения и почитания среди своих коллег-борцов, если не познает радость обладания сломанным ухом. Во, как!
Развивая свою теорию, Копыто разглагольствовал, что настоящая иерархия среди мастеров ковра и татами, основывается и базируется на строгом подсчете количества, этих самых, зафиксированных переломов и травматических вывихов ушей. За подтверждением правдивости, этой ужасной и засекреченной от посторонних и несведущих ушей, тайны, Виктор обращался к Валере Гнедовскому, как главному и авторитетному свидетелю. Гнедовский угрюмо молчал и только недовольно морщился. Было видно, что эта ерунда его тяготит, и он жалеет о своей болтливости, и готов откусить свой собственный длинный язык.
Самое интересное началось дальше. Утомив всех нас, описанием сложной структуры тайной борцовской ложи, по сравнению с которой, масонская ложа — просто пионерский отряд, Виктор загорелся желанием немедленно приобщиться к обществу настоящих борцов.
Он начал просить всех и каждого помочь осуществить самую заветную мечту его детства — сломать ухо. Курсанты отнекивались, как могли, шарахались от Виктора, как от прокаженного. Но, он не давал играть в домино, мешал писать письма, ныл и канючил, мешал всем сразу и каждому в отдельности.
Первым сдался Лелик. Он тщетно пытался вздремнуть. Его огромному организму явно не хватало калорий, поступающих вместе с пищей и поэтому каждую зиму, его неумолимо тянуло в сон. Прямо, как огромного медведя.
— Все, это уже невозможно! Иди сюда, дурачина. Сейчас, я тебе сломаю все, что угодно, включая голову. Только дай покоя и тишины.
Витя послушно, на цыпочках, подскочил к Лелику и протянул ему голову. Гигант-киевлянин задумался.
— Ну, и чем же тебе, твои уши отрывать?
— Да, не отрывать! А сломать! Пальчиками, раз и все.
Лелик помял уши Копыто между пальцев, те скользили и распрямлялись, но ломаться не хотели.
— Не получается! Все, попробовали, не вышло. Угомонись!
— Как это не вышло?! У всех вышло, а у меня не вышло. Ломай!
Остальным ребятам стало любопытно, все оставили свои привычные занятия и стали подключаться к происходящему, по мере сил и желания. Рассудительный комсорг Филин, почесав свой внушительный нос, внес предложение.
— А давайте, попробуем ухо в дверном проеме зажать. Я так в детстве грецкие орехи колол.
Сказано-сделано. Картина, стоящего на коленях Виктора Копыто с ухом, зажатым в дверном косяке, иногда посещает меня по ночам. Чтобы Витя не расхотел и не передумал, его нежно поддерживают двое ребят, а еще двое добровольцев пытаются эту дверь закрыть. Витя жалобно верещит и трепыхается, но при малейшей попытке прекратить экзекуцию, немедленно настаивает на ее дальнейшем продолжении, с обязательным завершением в виде долгожданного результата. Так тянулось достаточно долго, пока не лопнуло терпение у Валеры Гнедовского.
— Все, хорош! Копыто, в последний раз, при свидетелях тебя спрашиваю. Ты, действительно этого хочешь?
— Да!
— Не пожалеешь?
— Нет!
— Хрен с тобой, держите его, только крепче!
Толпа навалилась на Витю и зафиксировала его, без малейшего шанса на движение. Гнедовский достал из своего планшета пассатижи, демонстративно поклацал ими в воздухе, перед носом Копыто.
— Не расхотелось?
Виктор зажмурил глаза и отрицательно мотнул головой. Гнедовский поднес пассатижи к уху Копыто, аккуратно сложил вдвое хрящик и сильно нажал на ручки инструмента. Все услышали слабый щелчок, который заглушил душераздирающий вопль Виктора Копыто. Гнедовский разжал пассатижи и небрежно махнул рукой.
— Все, отпускайте.
Руки, удерживающие борца-любителя, в этот момент перешедшего в профессионалы, разжались. Освобожденный Виктор подскочил до потолка и, подвывая, завертелся, его движения были хаотичны. Он то скакал и прыгал по учебной аудитории, то пытался присесть на стул, то запрыгивал на кафедру и бился головой о трибуну. Из его глаз брызгали и лились слезы. Именно, одновременно брызгали в разные стороны, причем на внушительное расстояние, и лились в два ручья. Слезы стекали по его пухленьким щекам, соединяясь в один мощный водопад на подбородке. Все попытки поднести руку и потрогать отекшее и посиневшее ухо, заканчивались громогласным приступом нового воя. Витя отдергивал руку, как при ударе током и продолжал свою хаотичную пляску.
Все курсанты, изумленно, смотрели на происходящее, только Валера Гнедовский невозмутимо убирал пассатижи в планшетку. Бросив мимолетный взгляд на прыгающего и завывающего Копыто, он спокойно произнес.
— За что боролся, на то и напоролся. Я предупреждал. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не писалось. Ладно, Копыто! Хватит скулить, не будь бабой. Я знаю эту боль. Вполне терпимо, только ухо руками не трогай.
Виктор перестал метаться и начал вытирать слезы и сопли, размазанные по лицу. По большому счету, его мечта сбылась. Ухо заживет и в процедуре наматывания лапши на соблазнительные девичьи ушки, появится новая легенда о великом мастере ковра и татами. Доказательство на ушах, пожалуйста, убедитесь, не стесняйтесь. Желающие пощупать становитесь в очередь.
Копыто попытался представить приятный эффект от ощупывания тонкими ласковыми женскими пальчиками его утолщенных хрящей на ухе. Ему должно это понравиться. Боль отступала, и Витя начал мечтать и грезить о будущих победах. Один раз потерпеть, зато всю жизнь пользуйся женским состраданием. Но странные слова Гнедовского вернули его в реальный мир.
— Витек, кстати, чуть не забыл. Будь ласка, прихвати с ужина в столовой кружку эмалированную.
— Зачем?
— Иначе, ты спать не сможешь. Ушко еще дней 5–6 будет бо-бо. Ночью, если тебе уснуть все же получится, ворочаться начнешь или еще чего. Короче, чтобы не орать от боли. Послушай опытного товарища, я дважды уши ломал, мой статус повыше твоего будет в секретной борцовской иерархии, имени Великого мастера Брюс-Копыто-Ли. Ха-ха! Настоятельно рекомендую кружку на ухо надевать и веревкой к голове привязывать. Чтобы не свалилось.
— А раньше чего не сказал?!
— А ты раньше не спрашивал, да и не слушал! Я тебя долго отговаривал. А ушко у тебя внушительное по размерчику, здесь кружкой не обойтись, кастрюля понадобиться. А лучше, бачок для первого.
— Очень смешно!
— Не, не смешно. Смешно будет, если отек не спадет. Тогда одно ухо будет больше другого. Вот, это смешно. Но, ничего, не ссы в компот! У меня пассатижи всегда с собой, обращайся, если что! Второе сломаем, для симметрии. Технология уже отработана.
Витя Копыто завыл от обиды, он не понял, что Гнедовский уже шутит и глумится над ним, отучая совершать безрассудные и необдуманные поступки. Отек с уха, разумеется, сошел, но пару ночей Виктору пришлось поспать с кастрюлей, привязанной к голове. В результате чего, некоторое время его называли «космонавтом».
Помогло ли ему сломанное ухо, при общении с представителями женского пола, не знаю. Скорее вряд ли, так как наступило время, когда Витя решился на пластическую операцию по корректировке формы своих ушей. Это уже отдельная история.
28. Пластическая хирургия
Описывая оригинальную и противоречивую внешность незабвенного Виктора Копыто, я упустил одну немаловажную, но очень выдающуюся и живописную деталь — уши.
Уши у Виктора были уникальные в полном смысле этого глубоко пафосного понятия. Ну, врать не буду, они были, конечно же, гораздо меньше, чем допустим у такого знатного представителя фауны, как слон. Или у того же ишака, уши тоже конечно длиннее, чем у курсанта Копыто. Но все же, что ни говори, а по своим геометрическим размерам и что характерно — по такому параметру как развесистость, у Витеньки ушки были более впечатляющими, чем у стандартного и среднестатистического курсанта любого рода или вида войск Красной армии.
