На совете присутствуют:
Дядя Гога — мамулин брат. Он же ее постоянный заместитель и ближайшее доверенное лицо. Дядя Гога — шишка в ремонтно-строительной конторе. Он уже пристроил к себе папулю и Вику.
Вика — моя богом данная сестра. Впрочем, она скорее дана чертом, чем богом. Раньше Вика была моей старшей сестрой. С прошлого года мы — близнецы. Если дядя Гога — правая рука мамули, то Вика, безусловно, левая.
Папуля — лицо в семье малозаметное.
Отсутствует сестра мамули — тетя Флавия (в прошлом Фекла), она лечится в Крыму.
…Повернувшись ко мне, мамуля гневно втянула носом воздух, покачала головой.
— Мне надоело одной толкать этого оболтуса в институт. Думаете, это легче, чем было Тамаре Пресс затолкнуть ядро в мировой рекорд? — (Мамуля иногда выражается очень оригинально). — Довольно кустарщины. Толчок должен быть мощным. Ядро (я имею в виду нашего милого Эдика) должно влететь в цель!
И она бросила на меня выразительный взгляд своих не менее выразительных глаз.
— Операция «Ядро» начата. Главные удары наносим мы с Гогой. Гога, доложи.
— У меня во всем ажур-порядочек, — дядя Гога ловким движением прикрыл чубом бородавку на лбу, погладил усики. — Мои мальчики на прошлой неделе разобрали полы в квартире этого профессора, как его… Опусова. Председателя этой самой… как ее… приемной комиссии. Разобрали, естественно, не как-нибудь, а согласно плану ремонтных работ. А как разобрали, я мальчиков в утильсырье отослал. Будочку там подремонтировать. Он, профессор-то, сначала все по телефону звонил, а вчера уже сам прибежал. Уговаривал… Ему-де наукой негде заниматься. Но чувствую я — не готов еще профессор, не созрел. Как дозреет — так я его и прижму: Эдька в списках принятых — у профессора конец ремонту. Нет Эдьки в списках — ремонт до зимы. Или до весны. Смотря, как материалы подвезут.
Дядя Гога, хохотнув, сел. Мамуля продолжала:
— Секретаря комиссии я взяла на себя. Я его придавлю руками его собственной жены. Она женщина и не устоит перед моей портнихой. Завтра мы едем делать первый заказ. Через неделю она будет готова сделать для меня все… Вика, ты возьмешь на себя преподавателя литературы. Не бойся, детка моя, он довольно симпатичен…
…Очарованный размахом задуманной мамулей операции, я взлетел на крыльях мечты. К сожалению, мамуля сразу вернула меня на землю.
— Эдик, — сказала она, — хотя ты у нас и не вундеркинг, но без дела не останешься. Надеюсь, ты способен проиграть в день две-три партии в шахматы преподавателю истории Ахилесову. По моим сведениям, он каждый день играет в городском саду. Не смотри, пожалуйста, таким симментальским взглядом, — прикрикнула вдруг мамуля, — это может понравиться женщине, а не экзаменатору. И помни — или ты станешь студентом, или пойдешь работать. Я не буду больше держать тебя на своей шее…
К сожалению, мамуля не может обойтись без угроз. Это привычно, но все-таки раздражает.
…12 августа.
С трудом преодолеваю отвращение к бумаге — она напоминает мне экзамены. Нет, до чего мы дожили! Если план мамули терпит крах, то… наверное, развалится мир. Такая была задумана операция и…
Профессор Опусов оказался очень вспыльчивым человеком. И плюс к этому — спортсменом-штангистом. Он поднял дядю Гогу за воротник и прочитал ему краткую лекцию. Жаль, что дядя Гога не запомнил ее содержания: я подозреваю, что в этот момент он легкомысленно дрыгал ногами и извивался. Домой дядя Гога вернулся в панике и весь вечер потирал синяк пониже спины.
Ахилесову вдруг взбрело в голову жениться, и он потерял интерес к шахматам. Я напрасно проторчал неделю в пивном киоске против шахматного клуба…
Жене секретаря вдруг приспичило вырезать свой аппендикс. А я знаю человека, который прожил без этой операции девяносто семь лет…
Черт возьми, когда будет наведен порядок в наших учреждениях?
Я не нахожу себе места…
…17 августа.
Место мне нашла мамуля. Все-таки она — гений! Где-то узнала, что в Москве, в районе Арбата, функционирует институт красоты.
— Эдик, ты — студент, — сказала мамуля. — Я знаю твои вкусы и уверена — в этот институт ты пройдешь вне конкурса…
Завтра я с мамулей еду в Москву, поступать в институт красоты. Пойду звонить Бобу и милашке Кэт — надо пригласить их на прощальный сабантуйчик…
Проблема — где сидеть? — давно занимает умы людей. В глубокой древности человечество любило сидеть вокруг костров. Потом настало время коллективного сидения на турнирах, в цирках, харчевнях и кабачках. Затем — эпоха концертных, театральных и кинозалов.
Круг вместесидящих расширялся до середины XX века, когда проявилась тенденция к его сужению: в наше время сидят, в основном, на службе и у домашних телевизоров.
Но это относится, так сказать, к человечеству в целом. Отдельными индивидуумами проблема сидения решалась и решается по-разному.
Шеф наш, Семен Кузьмич, убежден, что не важно в каком учреждении — научном институте или банном тресте — пребывать, важно в руководящем кресле сидеть. А если какое собрание или совещание — то или в президиуме, или нигде. В своем кабинете Семен Кузьмич сидеть никому не позволяет. А к подчиненным зайдет — на стол присаживается.
Иван Иванович этой теории не разделяет. На службе он место понезаметней ищет, чтобы спокойней было сидеть, бумажки перекладывать, а то и подремывать. На собраниях — в последний ряд стремится: там в шашки можно поиграть, кроссворд разгадать. А если народу мало собирается — на средние ряды садится. Знает, что с задних — вперед попросят пройти.
Петя у нас самый молодой, он места на виду ищет, на глазах у начальства, чтобы было кому рвение свое показать. А уж на собраниях — всегда в первом ряду, записывает что-то, аплодирует громко. Не всем, конечно.
Валентин Казимирович — самый большой эрудит наш — цельной теории пока не выдал. Но глубиной суждений поражает. Утром соберемся мы, за столы рассядемся, и Валентин Казимирович начинает:
— В троллейбусе следует садиться у окна, а рядом с собой, со стороны прохода, садить инвалида. Гарантия, что не придется уступать место женщине.
Или:
— В цирке не следует сидеть в первом ряду: даже дрессированная собака, если ей надоест бегать по барьеру, может цапнуть за ногу.
Валентин Казимирович любит ставить и дискуссионные вопросы:
— Где садиться на банкете? — вдруг спрашивает он. — Сядешь в центре — весь на виду: и не выпьешь от души, и не наешься вволю. Сядешь с краю — коньяку не достанется, тостов не услышишь, эрудицию не пополнишь.
После таких вопросов мы проводим коллоквиумы или симпозиумы.
У меня еще нет своей теории: я здесь недавно. Но работать в нашей фирме мне нравится.
Царившая в конторе тихая, полусонная атмосфера в этот день взорвалась. Вихрь действия подхватил всех.
В бухгалтерии передвигают столы, выстраивая их замысловатым вензелем — инициалами управляющего. Столы загружаются закусками. В углу озорно поблескивают бутылки.
В помещении планового отдела рядами расставляются стулья: здесь будет проходить торжественная часть.
В кабинете Ивана Фомича подбиваются последние косточки. Здесь все руководство: «с а м» — Иван Фомич Фортунов, представительный мужчина, обладающий столь многими достоинствами, что все их просто невозможно перечислить; его «з а м» — Семен Прохорович Кусакин, прославленный искусством маскировать свою обширную лысину за счет «займов» с висков и затылка (говорят, что именно это внушило высшему начальству мысль о необыкновенном даре Семена Прохоровича везде находить скрытые резервы); и, наконец, — завкадр — Илья Михеевич Изюмкин, человек маленького роста, но с громадным, поистине неистощимым запасом нежных чувств к слабому полу. Илья Михеевич — мечтатель, он мечтает о том, что «самого» перебросят на руководство трикотажной фабрикой, он конечно же возьмет «своего» кадровика, а там — тысяча работниц!..
Предместкома — Н. И. Куфейкина — отсутствует. «Сам» вызывает ее только подписывать принятые решения.
Контора успешно выполнила план: по заготовке пера — на сто и одну десятую процента, пуха — на сто и одну тысячную. Итоговый доклад звучит победно. Однако даже Иван Фомич, непревзойденный мастер отчетов, нынче не может придать докладу того алмазного блеска, который даст цифра двести.
Виной всему — новый директор треста. Странным человеком оказался этот новый директор. Когда 25 декабря Иван Фомич принес ему на подпись «скорректированный» план на прошедший год, этот новичок пожелал узнать, сколько же все-таки пера и пуха фактически заготовила контора. И крупно вписал эту мелкую цифру в плановое задание, безжалостно вычеркнув еще вполовину меньшую, любовно выведенную Иваном Фомичом.
