— Да какая мне разница, зачем? — закричал Савушкин. — Как вообще можно обращаться с подобными просьбами? За кого меня эта лягушка принимает? Что я, болван какой-нибудь, что ли, чтобы целоваться с лягушкой? Вы сами лягушку поцеловали бы?
— Лягушку — нет, но если бы она была кошкой или собакой, поцеловала бы. Я вообще люблю животных, — пояснила Оленька и снова учащенно застучала на машинке.
— Ну, а что потом все-таки было? — спросил я.
— Ничего не было. Выбросил я ее — и все.
— Ах, я понимаю Евгения Севостьяновича! — проговорила, отрываясь от бумаг, Мария Михайловна. — У нас на даче в этом году тоже очень много всяких лягушек развелось…
Но тут снова зазвонил телефон, и Мария Михайловна сказала:
— Слушаю. Ваклушина, к сожалению, нет. Он только что вышел.
Мы продолжали свои занятия. Только Савушкин никак не мог успокоиться и отправился в отдел капитального строительства, где снова рассказал о наглой лягушке, которая, по-видимому, считала его законченным кретином, если надеялась, что он исполнит ее просьбу. Потом Савушкин перешел в плановый отдел, потом в отдел лимитов, и к концу дня вся наша контора была поставлена в известность, что старший экономист Савушкин отнюдь не такой дурак, как думают некоторые. Более того, из рассказов Савушкина получалось, что он каким-то образом ловко перехитрил эту лягушку и просто оставил ее в дураках. Одним словом, пальца ему в рот не клади, он этого не любит!
А спустя неделю в газете «Малаховские новости» появилось сообщение о том, что некий работник общественного питания Свирелькин, проводя за городом свой воскресный досуг, случайно нашел лягушку, которая попросила ее поцеловать. Будучи человеком отзывчивым и добрым, Свирелькин эту просьбу исполнил. И каково же было его удивление, когда лягушка тут же превратилась в принцессу. Заметка называлась «Благородный поступок» и кончалась уведомлением, что свадьба работника общественного питания и принцессы состоится в ближайшую субботу.
Весь наш приходно-расходный отдел сочувствовал старшему экономисту Савушкину. А он, кровно обидясь на неблагодарную лягушку, всем своим видом показывал, что ему нет дела ни до принцессы, ни до счастливчика Свирелькина.
— Все-таки эта лягушка могла бы как-то намекнуть Евгению Севостьяновичу, что она не просто лягушка, — сказала, быстро щелкая на счетах, Мария Михайловна.
— Ха! — презрительно воскликнул Савушкин. — Намекнуть! Вы полагаете, я сам не догадывался, что она принцесса?
— А чего ж ты в таком случае растерялся? — спросил я. — Сейчас бы мы на твоей свадьбе гуляли…
— Ха! — повторил Савушкин. — Да если хотите знать, я потому и не стал целовать ее, что не хочу жениться.
— Ну и глупо! — воскликнула, грохоча на машинке, незамужняя Оленька.
— Принцессы на улице не валяются! — объявил Николай Федорович и, покрутив раз десять ручку арифмометра, добавил: — На то они и принцессы.
— Ха! — только и смог сказать старший экономист.
— И правильно! Евгений Севостьянович еще молод. И в конце концов, не одна ведь принцесса на белом свете, — поддержала Савушкина сердобольная Мария Михайловна и, подняв телефонную трубку, ответила: — Слушаю. Нет, Ваклушин только что вышел…
А в среду расстроенный Савушкин взял за свой счет недельный отпуск и исчез. Говорили, что он всю неделю с сачком в руках бегал по лугам и рощам, безуспешно целуя всех встречных лягушек. Но сам он об этих поисках умалчивал, и все мы видели, что он стал мрачным, задумчивым и еще более недоверчивым и нудным. Только один раз он развеселился. И было это тогда, когда он рассказал нам, как его пытались перехитрить, а он не попался.
— Забросил я удочки, сижу, вдруг вижу — клюет! Вытаскиваю рыбу, снимаю с крючка, а она мне говорит: «Савушкин, а Савушкин, отпусти ты меня обратно в речку!»
— А ты на что ловил, на червячка? — поинтересовался, крутя арифмометр, Николай Федорович.
— На мотыля. Но не в этом дело. «Отпусти меня, — говорит она, — а я за это исполню любое твое желание». Представляете?
— Буквально любое? — спросила Оленька.
— Ну да. А я ей говорю: «Нашла дурака! Я тебя выпущу, а ты — поминай, как звали! Нет уж, сначала исполни мое желание, а там посмотрим». А она говорит: «Нет, я, к сожалению, умею исполнять желания, только находясь в реке. Так что ты сначала выпусти меня, а потом — не пожалеешь».
— Ну и как, выпустил? — спросил я.
— Да что я, идиот, по-твоему, что ли? — закричал, обидевшись, Савушкин. — Что я, кретин, чтобы живую рыбу в речку выпускать?! Зажарил я ее в сметане, и все!
— Вкусная рыбка? — деловито поинтересовался бухгалтер.
— Так себе. Костей много.
— В следующий раз вы, пожалуй, такую рыбу лучше сварите, — мягко посоветовала Мария Михайловна.
Разговор о жареной рыбе раздразнил мой аппетит. Я достал из портфеля бутерброд. Как обычно, моя жена завернула его в «Малаховские новости». И теперь, разворачивая газету, я сразу же увидел напечатанное жирным шрифтом объявление: «Пропала говорящая рыбка. Особые приметы: исполняет чужие желания и собственные обещания. Нашедшего просим вернуть за крупное вознаграждение».
Я прочитал это объявление вслух. И тотчас умолкли счеты, стих арифмометр, резко оборвала очередь пишущая машинка… Мы молча смотрели на Савушкина. И небывалую тяжелую тишину нарушил только телефонный звонок и вежливый голос Марии Михайловны:
— Слушаю. Ваклушин только что вышел…
В тот же день Савушкин взял за свой счет двухнедельный отпуск и уехал. Не знаю, чем он занимался эти две недели: то ли тщетно пытался поймать еще одну золотую рыбку, то ли, отдыхая, приходил в себя после страшного потрясения. А может быть, старший экономист просто вспоминал всю свою жизнь, пересматривая свое неправильное мировосприятие и недоверчивое отношение к окружающим…
И вскоре произошло новое событие, показавшее всему приходно-расходному отделу, как изменился наш Савушкин.
Случилось вот что. Ровно в полночь старшего экономиста разбудил громкий стук в дверь. Поспешно натянув полосатую пижаму, он выбежал из дачи и в неясном призрачном свете луны увидел какого-то короля. Трудно объяснить, почему Савушкин решил, что перед ним именно король. Однако он не ошибся.
— Нас предали! — воскликнул король, устало опустившись на крыльцо и вытирая лоб кружевными манжетами. — Армия разбита, а мой верный конь пал, не выдержав бешеной скачки. Коня! Полцарства за коня!
— Сколько? — переспросил старший экономист.
— Пол.
— Но, знаете, у меня нет коня. У меня есть только мотоциклет «Ява».
— Ладно, подайте мне «Яву», — поспешно согласился король. — О небо, небо! — И, ловко вскочив на мотоцикл, он включил зажигание, дал скорость и скрылся в ночной тьме.
Все это Савушкин на следующее утро рассказал нам, страшно гордясь своей находчивостью и широтой натуры.
Бухгалтер Николай Федорович спросил только, в кредит или за наличные был куплен этот мотоцикл.
Оленька поинтересовалась, как король был одет.
Мария Михайловна похвалила Савушкина за то, что он помог попавшему в беду человеку.
А я сказал, что полцарства за мотоциклет «Ява» очень хорошая цена.
В общем, все мы одобрили действия Савушкина, а он отправился бродить по конторе, рассказывая в каждом отделе про свой благородный поступок и мешая работать, потому что все были заняты квартальным отчетом.
В обеденный перерыв мы попробовали прикинуть, что наш Савушкин сделает со своей половиной царства. Но оказалось, что у старшего экономиста есть уже конкретная идея. Он решил завести конный завод специально на тот случай, если и другим королям вдруг срочно понадобятся кони. Савушкин будет снабжать королей конями, а они с ним будут расплачиваться по стандартной таксе — полцарства за штуку.
Савушкин стал уже почитывать специальную конную литературу и похаживать на бега. Но дни шли за днями, а король не подавал о себе никаких вестей. Савушкин начал нервничать и наконец заявил в милицию, что какой-то жулик угнал у него «Яву». В милиции обещали помочь. И в результате долгих поисков в каком-то овраге нашли совершенно разбитый мотоцикл.
Так мы узнали, что старший экономист Савушкин поплатился за свою доверчивость.
— Вот не умеют ездить, а потом разбиваются! — в сердцах сказала Оленька и яростно затарахтела на машинке.
— Хоть мотоцикл твой разбили, а кредит с тебя все равно удержат, — не преминул напомнить Николай Федорович.
— Да вы, Евгений Севостьянович, не переживайте. Живут же люди и без мотоциклетов, — попыталась утешить Савушкина добрейшая Мария Михайловна.
И тут зазвонил телефон. И я подумал, что это опять звонит тот человек, который, веря в чудеса, надеется, несмотря ни на что, надеется поймать неуловимого Ваклушина…
