Спавшая старушка при упоминании долларов моментально проснулась.
— Чтобы это произошло… — Хренов опять скосил глаза на Маргариту, которая явно нервировала его своим прямым невинным взглядом. — Чтобы это произошло, каждому члену клуба достаточно будет привести на избирательный участок еще пять человек.
Активные старушки забеспокоились.
— Сынок, а если нету столько денег? — спросила одна из них. — Тогда как же?
— А сколько у вас есть? — спросил Хренов.
— Сто пятьдесят только с пенсии отложила.
Хренов лучезарно улыбнулся.
— Вы знаете, вам исключительно повезло. Я как раз собирался об этом говорить. Только сегодня и только для участников этой встречи вступительный взнос понижен до ста пятидесяти рублей. Сдать можно прямо сейчас. Мой помощник выдаст вам членские билеты.
Охранник засуетился и достал из кармана пачку цветных картонок. Старушки в нерешительности посмотрели друг на друга.
— Алё, вступать кто-нибудь будет или нет? — поторопил их охранник.
— Я вступаю, — решительно заявила Маргарита. — Причем беру все членские билеты. Все, сколько у вас есть. Очень выгодное предложение.
— Это как это — все? — моментально вскинулась одна из старушек.
— А вот так, — Рита достала из сумочки кошелек.
— Что ж это деется? — возопила вторая старушка. — Она последняя пришла! Пускай после нас берет! — Бабушка подскочила к охраннику. — Сначала мне давай.
— И мне! И мне! — обе оставшиеся слушательницы, включая ту, что досель мирно дремала в середине зала, ринулись к сцене.
Вокруг охранника немедленно возникло локальное столпотворение. Пока старушки отоваривались членскими билетами, Хренов спустился с трибуны и подошел к Маргарите.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Маргарита.
— И зачем, Маргарита, вы это сделали?
Рита смело посмотрела кандидату прямо в глаза.
— Люблю авантюристов. Сама такая.
Хренов пожевал губами и после некоторой паузы произнес:
— Мы можем встретиться с вами… в несколько иной обстановке?
— Конечно, — кивнула Рита. — Через пять дней, в ближайшее воскресенье. Отель «Рэдиссон». Бар. Шесть вечера. И ни минуты опоздания. — Она развернулась и покинула зал.
— Что? Так и сказала? — не поверила Юлия.
Маргарита довольно засмеялась:
— Так и сказала.
— Неужели пойдешь?
— Конечно.
— А почему именно через пять дней?
— Ожидание разжигает любопытство. И потом, пусть не думает, что я готова прибежать по первому его зову.
— Да-а… Слушай, а твой Хренов точно банкир? Чего это он по мелочам тырит?
— Настоящий, я проверяла. А что по мелочам тырит — так каждый банкир с этого начинал. И потом, ты знаешь, сколько у нас в городе старушек? Курочка по зернышку… — Рита бросила взгляд на часы и спохватилась: — Ой, что же это я болтаю. Мне в парикмахерскую бежать пора. Все, Юлька, пока! Потом позвоню, расскажу, как было дело.
— Сумасшедшая, — покачала головой Юлия, кладя трубку.
На избе Терентия белел аккуратно пришпиленный листок бумаги. Надпись на листке гласила: «Доктор Левинсон ведет прием амбулаторных больных с 12.00».
Перед домом с узелками в руках стояли Петровна, Семеновна и Салтычиха. Салтычиха первой заметила идущую по улице Марью — соломенную вдовушку, на лице которой так и светилось счастье.
— Ишь, лыбится, — злобно прокаркала Салтычиха, для которой чужая радость всегда была личным оскорблением.
— Чего ж не лыбиться? Энтот… служивый-то от ней уж за полночь ушел, — поделилась своим наблюдением Петровна.
— Служивый, как же. Аспид он, а не служивый. Бочку с отравой забрал. Энти, что первыми пришли, и то не польстились. — Салтычиха свирепо посмотрела на подошедшую Марью, вроде как и не виновную в реквизировании злосчастной бочки.
— Здравствуйте, соседки, — поздоровалась Марья.
— Доброго здоровья, — ответствовала Петровна.
— Здравствуй, Марья, — закивала всегда всем довольная по причине старческого маразма Семеновна.
Салтычиха предпочла промолчать.
— А ты, Салтычиха, чего ж не здоровкаешься?
— Много чести будет, — бабка демонстративно отвернулась.
— Ох и злющая ты баба, Салтычиха, — засмеялась Марья, которой в этот день, похоже, ничто не могло испортить настроения. — Гляди, лопнешь.
Салтычиха повернулась к ней.
— Зато стыда не потеряла. Под кажного мужика не кидаюсь.
Улыбка моментально сошла с лица Марьи.
— Под кажного? А что, боюсь спросить, многие предлагают?
Петровна, не сдержавшись, издала короткий смешок.
— Ах, ты… — захлебнулась в бессильной злобе Салтычиха. — Да чтоб тебя… Да я…
— Но-но, — Марья погрозила ей пальцем. — Гляди, Алене скажу, она тебе устроит мужиков. Каждую ночь с кладбища приходить будут.
Поскольку в способности Алены все жительницы Семеновки верили беспрекословно, Салтычиха воздержалась от очередной обидной реплики. Лишь свирепо зыркнула в сторону Марьи и отвернулась.
— А вы чего это, бабы, здесь обосновались? — поинтересовалась та. — Опять какое собрание намечается?
— Так энта… как ее… анбулатория сегодня открыться должна, — пояснила Петровна.
— Чего? — не поняла Марья.
— Лекарня. Доктор городской лекарню открыть обещался. Вот, ждем.
— Ах, вон оно что, — Марья задумалась. — Надо будет как-нибудь зайти. А то что-то вчера в грудях стрельнуло. Алена обещала какой травки дать. Может, и доктор городской чего скажет?
Дождавшись, пока Марья отойдет на безопасное расстояние, Салтычиха пробурчала:
— Скажет он тебе. Я тебе сама скажу, от чего у тебя в грудях стреляет.
Дверь избы отворилась, на крыльцо вышел Терентий. Среди бабок тут же началось волнение.
— Как там, Терентий? Не открылась еще анбулатория? — спросила Петровна.
— Какая тебе анбулатория, коли дохтура нету? — недовольно бросил Терентий. С прибытием военных жизнь в деревне сделалась суетной. К тому же появление молодых мужчин мигом передвинуло его с центра внимания односельчанок на периферию, потому в последнее время Терентий большей частью был не в духе.
— Чего ж это он? Обещался в двенадцать прийтить.
— Может, и придет, раз обещался, — Терентий присел на скамеечку перед крыльцом и закурил. — А по мне б, так лучше и не приходил.
— Чего это ты? — удивилась Петровна.
— А то. В первый-то раз я к ним с дорогой душой. Стекло оконное возвернул, гвоздей ящик. Сетку еще… Чтоб Алене пусто было, — в сердцах добавил Терентий, вспомнив обстоятельства, сопутствовавшие сдаче маскировочной сети. — Так нет же! Мало им. Телевизер вот увезли, — пожаловался дед.
— А на што он тебе, Терентий, телевизер? — спросила Петровна.
— Как «на што»? Вещь дорогая. Двести пятьдесят рублёв в райцентре отдал, а эти — хлоп на телегу! — и поминай, как звали. И таз еще с ним прихватили.
— Какой таз?
— Новый почти. Я в ем яблоки вымачивал.
— Помню, мать мне говорила, — немедленно ввернула Салтычиха: «Белые пришли — грабют, красные пришли — тоже грабют».
— Так вроде нет уж ни красных, ни белых, — засомневалась Петровна.
— А привычка, видать, осталась.
Семеновна, по слабости ума, стояла рядом молча и тихо улыбалась.
Увлекшись беседой, сельчанки не заметили, как к дому подошли «партизаны».
— Здравствуйте, — поприветствовал их доктор.
Терентий вздрогнул, выронил окурок и расплылся в заискивающей улыбке:
— Здравия желаю.
— Здравствуйте, здравствуйте, — закивали Петровна и Салтычиха.
Семеновна молча поклонилась военным в пояс.
— Простите, что опоздал, — извинился доктор. — Было тут… одно дело.
— Так я пойду, Виктор? — спросил Сергеич, видимо, продолжая начатый в дороге разговор.
— Иди, конечно. Я, как прием закончу, за тобой зайду, — доктор скрылся в доме вслед за Терентием.
Петровна уважительно посмотрела вслед уходящему плотнику и заметила Салтычихе:
— Энтот вроде серьезный мужчина, обстоятельный.
— Обстоятельный, как же. Тоже вчерась у Никаноровны… засиделся.
— Иди ты? — поразилась Петровна.
— Точно говорю. Все они одним миром мазаны. Только о том и думают, как женщину обесчестить.
— Будет тебе, Салтычиха, — неожиданно вступила в разговор Семеновна. — Чай они пили.
— Как же, чай… — не поверила та. — Ты-то почем знаешь?
— Да знаю я, — Семеновна смущенно потупилась. — В окошко подглядела.
Виктор выглянул из дверей.
— Я так понимаю, тут все ко мне?
— К тебе, сынок, к тебе… — елейным голосом произнесла Салтычиха.
— Тогда, кто первый — прошу, — он скрылся внутри.
Между бабками немедленно вспыхнула перебранка.
— Моя очередь идти, — заявила Салтычиха.
