— Ага прав! Вполне возможно, что тут кроется такое… Лучше вам ограничиться телеграммой.
Тут с улицы донеслась шумная перебранка: спорили двое. Дядюшка Наполеон минуту прислушивался, потом повернулся ко мне:
— Сынок, сходи посмотри, что там за шум, что за крики?
Я выбежал на улицу. Маш-Касем, размахивая ручкой от метлы, наскакивал на чистильщика ботинок, который собирался расположиться со своим ящиком у садовой калитки.
— Это тебе не теткин дом! — кричал Маш-Касем. — Будут тут приходить всякие, каждый день новую лавочку заводить!
— А ты потише, чего так разоряешься?
— Мне и разоряться нечего: только попробуй разложи здесь свое барахло — все твои банки с ваксой, все щетки-бархотки в канаву покидаю!
Я предпочел не вмешиваться и, прежде чем чистильщик увидел меня, побежал сообщить обо всем дядюшке Наполеону.
— Ну, что там? — нетерпеливо спросил он меня.
— Ой, дядюшка, там один чистильщик пришел, хотел устроиться около вашей калитки, а Маш-Касем его выгоняет.
— Что?! — заорал дядюшка. — Маш-Касем? Чистильщика?… Не сметь!
И заторопился к садовой калитке. Асадолла-мирза подмигнул мне, но сам не двинулся с места. Когда мы вышли на улицу, Маш-Касем уже сцепился с чистильщиком, крича:
— Я тебе покажу, тварюга безродная! Это ты меня ослом обзываешь?!
— Касем! — строго окликнул дядюшка.
Маш-Касем, не отступая от чистильщика, продолжал вопить:
— Недаром я из Гиясабада родом, ты у меня узнаешь, откуда ноги растут, шантрапа проклятая!
Дядюшка влепил Маш-Касему затрещину:
— Успокойся, недоумок, тебе говорю! В чем дело?
— Да вот приперся сюда, желает тут хлам свой сапожный раскладывать. А я ему говорю, чтоб убирался, ведь от такого добра не жди…
Я старался не попадаться чистильщику на глаза. Но тому было не до меня. Тяжело переводя дух, он говорил дяде:
— Я сюда работать пришел, ага. А этот налетел, ругается, дерется… Ты что, не можешь по-людски разговаривать? — И, собирая свое хозяйство, добавил: — Раз эта улица у гиясабадцев на откупе, я пошел!
Побагровев, Маш-Касем опять завопил:
— Вижу я, к чему ты клонишь… Еще раз Гиясабад помянешь — я тебе так врежу, что ты собственными зубами подавишься!
— Замолчи, Касем, а не то я тебе своими руками глотку заткну, — дрожа от злости, хрипло зарычал дядюшка. — Да как ты смеешь препятствовать человеку заниматься своим трудом?… Он что — у тебя хлеб отбивает?
Лицо чистильщика просветлело, а Маш-Касем, вытаращив глаза, уставился на дядюшку:
— Да вы ведь сами говорили, ага, чтобы я этих бродяг-лоточников с их барахлом близко не подпускал! Разве не вы меня остерегали, что они тут ходят, вынюхивают все, выведывают, чтобы потом дом обворовать?…
— Дурак, я о подозрительных личностях говорил, а не о честных ремесленниках, которые своим трудом хлеб зарабатывают.
— Ах ты, господи, зачем врать, да я давно личностев хуже этой не видал: глянь, из него, проходимца, наглость так и прет.
— Понимаю, куда ты гнешь, — обиделся чистильщик. Он подхватил с земли свой ящик и продолжал: — Я-то уйду, да жаль только хозяина, которому такой ишак служит.
Маш-Касем было кинулся на беднягу, но дядюшка свирепо отпихнул его:
— Господин чистильщик… Вас как зовут?
— Хушанг, с вашего позволения.
Дядюшка несколько секунд с удивлением вглядывался ему в лицо, бормоча себе под нос:
— Странно! Очень странно… Хушанг!..
Чистильщик перекинул через плечо ремень от ящика:
— Если вам потребуется сделать что… почистить, подметки подбить, осоюзки поставить… Я в двух квартала отсюда сижу, возле лавки угольщика.
Он совсем собрался уходить, когда дядюшка с беспокойством сказал:
— Что это, уважаемый, куда же вы?… Здесь место хорошее… У нас тут целый день работы полно — и чисти и починка. Да одна наша семья вас работой завалит!
— Нет, ага, я лучше пойду. «Сто манов[28] охотничьей добычи не стоят того, чтобы вонь от собачьего дерьма терпеть!»
Дядюшка бросился за ним, схватил его за руку:
— Прошу вас… Слово даю, Маш-Касем будет тебе брат.
Маш-Касем пробурчал, так чтобы дядюшка не слышал:
— Точно, как брат… Я тебе такое дерьмо собачье покажу…
— Ты меня слышишь, Маш-Касем? — повернулся к нему дядюшка. — Ты ведь будешь как брат Хушангу?
Маш-Касем опустил голову:
— Ну, зачем врать? До могилы-то… Как вы прикажете… Коли вы забыли про фотографа…
Но, заметив сердитый взгляд дядюшки, он осекся:
— Ах ты господи, должно быть, я спутал этого чистильщика с тем, который на базаре…
Чистильщик опустил свой ящик на землю. Дядюшка облегченно вздохнул и сказал:
— А в обеденное время Маш-Касем тебе поесть принесет… Касем! Скажи ханум, если еда готова, пусть пришлет тарелку Хушангу… Да не забудь про зелень, лепешки и кислое молоко.
Чистильщик с довольным видом раскладывал свое добро, приговаривая:
— Да не оскудеет рука щедрого! У меня своя лепешка есть и винограду кисть — я перекушу, не беспокойтесь.
— Нет, нет, ни в коем случае… Вы сегодня наш гость! В обед приходите в сад кушать.
По дороге к дому Маш-Касем, который остался очень недоволен исходом дела, попытался было вразумить дядюшку, но встретил такой гневный отпор, что прикусил язык и явно приуныл.
Когда мы вошли в дом, Асадолла-мирза вопросительно посмотрел на меня. Я знаком показал, что все идет наилучшим образом.
Родичи опять начали обсуждать болезнь Пури, но не успели ничего решить: вбежала Лейли и объявила, что звонят из уголовной полиции, хотят побеседовать с Азиз ос-Салтане.
Азиз ос-Салтане подошла к телефону, а все присутствующие, пораженные, столпились вокруг нее.
— Алло! Слушаю вас. Кто?… А, здравствуйте, очень приятно. Я к вашим услугам. Как вам удалось меня разыскать? Ко мне домой?… Да-да… Нет, это Фати, дочка няни Гамар… Что?… Ах, боже мой, что вы такое говорите?… И вы поверили?!
Дядюшка изо всех сил делал ей знаки, чтобы она объяснила, о чем речь, и Азиз ос-Салтане проговорила:
— Не кладите трубку… Во дворе шумят, я прикрою дверь, а то не слышно!
Тут она зажала трубку рукой и шепотом сказала:
— Это начальник сыскного отделения… Тот, у которого я была в прошлый раз, друг покойного аги… Он говорит, сегодня ему позвонил какой-то неизвестный и сказал, что я стреляла в Дустали и что мы скрываем раненого у себя в доме…
Дядюшка трясущимися губами с трудом выдавил из себя:
— Это их рук дело!.. Ответьте ему… Скажите, что он может поговорить с самим Дустали.
— Алло? Так о чем мы говорили? Вы, конечно, шутите! Обождите у телефона, я сейчас позову самого Дустали. Нет-нет, вы обязательно должны с ним поговорить, пожалуйста!
Азиз ос-Салтане поспешно перетащила телефон в комнату, где лежал Дустали-хан, в двух словах растолковала мужу суть дела и приказала:
— Поговори-ка с ним, да не вздумай стонать в трубку!
Дустали-хану оставалось только повиноваться. Зычным голосом он приветствовал шефа уголовной полиции, обменялся с ним положенными любезностями и успокоил его, а потом вернул трубку Азиз ос-Салтане. Дядюшка тем временем уже дал ей необходимые инструкции.
— Алло, вы слушаете? Теперь вы убедились, что над вами подшутили? Дустали вчера патроны набивал, порохом слегка ногу обожгло… Благодарю вас. Вы очень любезны…
Дядюшка, жестикулируя, побуждал ее спросить то, что ему нужно. Азиз ос-Салтане также жестами давала понять, что помнит об этом. После обмена любезностями и обещаний повидаться в ближайшем будущем она проговорила:
— Да, я еще хотела спросить… Вы не могли бы описать человека, который вам звонил… Конечно, я сказала — голос, может быть, акцент какой-нибудь! Например, индийский? Нет?… Тогда… Что? Ширазский выговор?… Вы уверены? Ах так, вместе с семьей долго жили в Ширазе… Ну, я вам очень признательна… Ясно… Разумеется, если бы не вы, нам не избежать бы неприятностей. Ну, всего вам хорошего, спасибо.
Я не смел взглянуть на дядюшку. Но, даже не поднимая глаз, я прекрасно представлял себе, что выражали физиономии присутствующих. Наконец я исподлобья покосился в дядюшкину сторону: его окаменевшее, бледное лицо свидетельствовало об еще большем смятении, чем я ожидал. «Господи, смилуйся!» — твердил про себя. Ведь во всей нашей семье ширазский выговор был только у одного человека — у моего отца.
Дядюшка оставался недвижим. Наконец Асадолла-мирза сказал:
— Наверняка, это кто-нибудь из друзей-приятелей пошутить изволил… С тех пор как понаставили этих телефонов-автоматов…
Тут дядюшка прервал его, сдавленным голосом обратившись к Азиз ос-Салтане:
— Азиз-ханум, у вас есть его номер телефона?
— Телефон шефа сыскного отделения? — с изумлением переспросила Азиз ос-Салтане. — Есть, а зачем?
