Первое время я ничего не делал – просто лежал целыми днями, в потолок смотрел, телевизор не включал, книг не читал. Тебе этого не понять, как можно от людей устать. Ведь сначала Афган был, где друг у друга на головах жили, потом палата больничная… А здесь – ты один, и, главное, тишина. Вот по тишине я больше всего стосковался за эти месяцы. В лесу ещё хорошо было, там в одном месте старая вырубка под ЛЭП молодыми ёлками заросла, земляники там было…
И вот как-то утром сижу дома, и вдруг посыльный прибегает: «Товарищ старший лейтенант, вас в штаб вызывают!»
В кабинете замполита сидит какой-то незнакомый полковник.
– Товарищ старший лейтенант, вот тут один гм… документ поступил, ознакомьтесь.
Начинаю читать, и сначала ничего не понимаю. Потом на подпись глянул: ба-а-а, да это же моя Люсиндра постаралась! На двух листах, мелким почерком. Ну, там много чего было, я всё не запомнил. Но было там, например, такое. Дескать, я трус, и в Афгане специально гепатитом себя заразил, чтобы не воевать, а замполит наш, Ахмят Ильясович, меня прикрывал. А уйти ей от меня пришлось, потому что я импотент, и вообще жить со мной было нельзя, потому что я ей денег не давал, а работу она найти не могла…
Полковник дождался, пока я всё это прочитал, и спрашивает:
– Что можете сказать по поводу того, что вы прочитали?
– В сущности, – говорю, – ничего, товарищ полковник.
– Как ничего?!
– А так. Что я себя гепатитом не заражал, доказать не могу, а то, что я не импотент, доказывать не хочу, тем более, в штабе. Остальное всё в том же роде.
– Понятно, – говорит полковник, – вы свободны, а мы будем думать.
Больше я этого полковника ни разу не видел, кстати, до сих пор не знаю, кто он такой, но подумал он хорошо, крепко. После этого разговора служба у меня совсем странная пошла. На должность не ставят, летать не дают, и не говорят почему. И никто со мной разговаривать не хочет. Командир занят все время, замполит только плечами пожимает. И так полтора месяца.
А потом вдруг вручают мне выписку из приказа: «Назначить на должность офицера боевого управления», и – к вам. Кадровики всё сделали грамотно: при назначении с повышением согласия спрашивать не надо, вот они и не спросили. Командир, видно, всё с самого начала знал, но ждал, пока бумаги обернутся. Ну, вот, там я квартиру сдал, вещи, что смог, продал, остальное просто оставил, и в общагу, пока здесь жилье освободится. А когда оно освободится? Хорошо ещё вот с тобой в одну комнату попал…
И должность эта… – тут Николай впервые повысил голос, – не могу я! Понимаешь? Ну не могу! И боюсь! Один раз уже опасное сближение было, боюсь, столкну кого-нибудь. Они мне на разборе знаешь что сказали? Что я в уме теорему синусов неправильно решил, или косинусов, не помню…
– А ты к нашему командиру не ходил? – спросил я.
– Ходил… Только меня здесь никто не знает. Командир сразу личное дело моё взял, полистал и даже слушать не стал, говорит: «Идите, служите!» Видно, понаписали там, постарались на совесть…
– Что же ты решил?
– Завтра в гарнизон приезжает новый Командующий, знакомиться с полком. Он будет личный состав опрашивать, и я ему подам рапорт, чтобы на лётную вернули!
– А сможешь? К Командующему так просто не подпустят…
– Смогу! У меня другого выхода нет. Что скажешь?
– Что ж тебе сказать? Был бы верующим, сказал: «С богом!», а так просто удачи пожелаю… Ты всё правильно решил…
***
Как Николай подавал рапорт, я не видел – наш батальон стоял далеко на левом фланге. В общежитие он вернулся поздно вечером.
– Ну, как? Подал рапорт?
– Подал, подал, – устало улыбнулся Николай.
– И что?
– Да как тебе сказать… После построения прибежал какой-то подполковник, велел в штабе ждать. Прождал я часов до шести, потом вызвали. Командующий спрашивает: «Почему отстранили от лётной работы?». Командир полка с замполитом переглянулись, командир и говорит:
– Товарищ командующий, он после гепатита, есть сомнения, что летать сможет.
– Подготовить документы, завтра направить в ЦНИИАГ![81] Если врачи дадут добро, к полётам допустить!
Так что, завтра с утра еду…
Утром Николай уехал в Москву, а я по уши ухнул в служебные дела. Полк готовился к зимним учениям с выездом на полигон, поэтому я обычно ночевал на точке, а когда было свободное время, уезжал в Москву. Однажды вечером, проходя мимо общежития, я заметил в окне своей комнаты свет. Приехал!
Николай собирал вещи. Две большие сумки стояли у двери. А третья, раскрытая, занимала пол-кровати.
– Ну, как? – не здороваясь, прямо с порога спросил я.
– Годен! – протягивая мне руку, улыбнулся Николай.
– Как прошло?
– Сейчас расскажу. Чай будешь?
Мои документы в штабе мне почему-то в запечатанном конверте дали. Но сначала я на это внимания не обратил. Ну, мало ли? У штабных везде свои порядки. А потом задумался: углублённый медосмотр я проходил много раз, знаю, как это делается. А тут как-то странно всё пошло. Какие-то беседы непонятные, тесты, вопросы задают левые, не было ли у меня в роду психов или припадочных… И тут до меня начало доходить, что в том конверте было. Решили меня по «дурке» списать, а то и в психушку устроить.
Что тут сделаешь? Решил я со своим лечащим врачом поговорить. Дождался, когда он в ординаторской один остался, ну и рассказал ему всё, вот как тебе. Он помолчал, а потом и говорит:
– Это хорошо, что ты мне всё рассказал, а то меня твои документы, признаться, удивили.
– И что теперь со мной будет?
– Знаешь, у нас тут военный госпиталь, а не бордель, и проституток нет, ну, почти нет… Что твои анализы покажут, то в заключении и напишем. Это я тебе обещаю. Ну, и написал «Годен к лётной работе на вертолётах без ограничений». Сдержал слово.
Я как только документы получил, сразу в штаб ВВС округа позвонил, направленец меня знал.
– Товарищ полковник, старший лейтенант Костин, есть заключение ВВК.
– И что там?
– «Годен без ограничений»!
– Хм… Ты где сейчас?
– В Сокольниках.
– За час до меня доберёшься?
– Так точно!
– Ну, давай, пропуск я закажу.
Ну, собрал я вещи, и ходу! Даже врача поблагодарить не успел, не нашёл его. Взял такси на последние, и на Хорошёвку.
Направленец меня уже ждал.
– В Торжок поедешь?
– На лётную?
– Да, на Ми-8, на правую чашку.
– Поеду!
– Как на правую?! – перебил я, – это же всё сначала!
– Неважно. Главное, летать буду, а там налетаю, что моё. Ну, всё, вроде собрался, полчаса до автобуса, надо идти.
– Термос забыл…
– Нет, не забыл. Это тебе. На память и на удачу. Не бойся, на нем зла нет.
– А как же ты?
– У меня там всё будет по-новому. Старая память и старая удача пусть останутся здесь…
Я помог ему донести сумки до автобуса, и он уехал.
Я оставил ему свой московский адрес и телефон, он обещал написать мне в гарнизон или в Москву, когда устроится и обживётся, но не написал и не позвонил.
Вскоре я получил новое назначение и уехал их этого гарнизона. Серо-голубой китайский термос с металлической ручкой поселился у меня на кухне.
Однажды я простудился и не пошёл на службу. В шестом часу вечера, в самый тревожный час суток, я стоял на кухне и смотрел на красное закатное небо, перечёркнутое дымами заводских труб. Вдруг за спиной что-то громко щёлкнуло. Я оглянулся.
Под термосом на скатерти расплывалось тёмное, в сумерках похожее на кровь пятно.
У меня перехватило дыхание, неожиданно и страшно дало перебой сердце, и я вдруг понял, что с этой минуты писем и телефонных звонков от старшего лейтенанта Николая Костина ждать бессмысленно.
Кадет Биглер Случай на пустой дороге
Проехали Тулу.
Небо на востоке начало светлеть, и стена дремучего леса, подступившего к дороге, на глазах стала распадаться на неожиданно жидкие деревья и кусты полосы снегозадержания. В предутреннем сумраке редкие встречные машины шли с дальним светом, от которого у близорукого старлея уже давно саднило под веками.
Батальон связи и РТО возвращался с учений. Тяжёлая техника ушла по железной дороге, а подвижную группу, чтобы потренировать водителей, отправили в ППД[82] своим ходом.
Ведущим в колонне шёл новенький «Урал». Дизель, в который ещё не ступала нога военного водителя, сдержанно порыкивал, как бы не замечая тяжеленного кунга с аппаратурой и электростанции, которую он тащил на прицепе. В кабине, привалясь к правой дверце, дремал ротный, а между ним и водителем, держа карту на коленях, боролся со сном старлей. Ротный недавно перевёлся из Польши, подмосковных дорог не знал, поэтому взял в свою машину москвича-старлея. В кабине приятно пахло новым автомобилем – кожей, свежей краской и ещё чем-то неуловимым, но очень уютным. Втроём в кабине было тесновато, и старлей сидел боком, чтобы не мешать водителю переключать скорости.
