В одной из горьких комедий Ибсена влюбленные решают расстаться, пока молоды, и никогда более не видеть друг друга. В будущем каждый из них будет хранить образ другого – божественный, сияющий великолепием юности и любви; каждый будет лелеять память о любимом, который навсегда останется прекрасным. Чтобы их расставание не выглядело такой чепухой, как кажется поначалу, Ибсен показывает нам других влюбленных, поженившихся в традиционной манере.
Героиня воплощает в себе все, что должно быть в хозяйке дома. Пятнадцать лет назад, когда они только познакомились, все мужчины были у ее ног. Герой тогда был юным студентом. Он полон прекрасных идей и горит энтузиазмом ко всему человечеству.
Итак, они входят. И кого же вы видите?
Прошло пятнадцать лет – пятнадцать лет борьбы с суровой действительностью. Он толстый и лысый. Ему нужно содержать одиннадцать детей. Но высокими идеалами не заплатишь сапожнику. Чтобы существовать, нужно сражаться за скудные средства жалким оружием.
А прелестная героиня! Теперь она встревоженная мать одиннадцати сорванцов! Занавес опускается под сатанинский хохот.
Вот почему – и это одна причина среди многих – я люблю этот мистический утренний свет. Он обладает странной властью открывать красоту, скрытую от нас грубыми лучами дня. Эти потрепанные жизнью мужчины и женщины со своим нелепым видом, такие неромантичные; эти ремесленники и мелкие клерки, ежедневно надрывающиеся на монотонной работе; эти женщины с потускневшими глазами, бредущие на рынок, чтобы торговаться там из-за каждого су, спорить и ссориться над жалкой горсточкой еды. Волшебный утренний свет изменяет их тела, делает их просвечивающими. Они выросли красивыми, а не уродливыми, несмотря на годы тяжелого труда и лишений; их так терпеливо прожитые жизни посвящены служению миру. Радость, надежда, удовольствие – со всем этим покончено, да и жизнь их закончилась. И все же они трудятся непрестанно, не жалуясь, – все ради детей.
Однажды утром недалеко от Брюсселя я наткнулся на тележку с хворостом. Ее тащила столь тощая кляча, что погладь ее нежной рукой, можно и пораниться. Я был потрясен – и злился, пока не заметил такое же вьючное животное, толкавшее тележку сзади. Не старуха, а пугало огородное! Между ними почти не было разницы. Я прошел с ними немного. Она жила около Ватерлоо и целый день собирала хворост в большом лесу. Начав в три утра, два этих тощих существа тащили тележку девять миль до Брюсселя и возвращались домой, сразу как только продали свой груз. Если повезет, старуха могла рассчитывать на пару франков. Я спросил ее – разве нельзя найти какое-нибудь другое занятие?
Да, можно, но у нее есть еще и маленькая внучка. Люди не нанимают старух, обремененных внуками.
Вы, красивые изысканные леди, не знающие, что наступило утро, до тех пор, пока кто-нибудь не поднимет штору и не сообщит вам об этом! Хорошо, что вы не рискуете выходить в этот волшебный утренний свет. Рядом с этими прекрасными женщинами вы бы выглядели такими дурнушками – почти уродинами.
Любопытно, какой привлекательностью обладает церковь для торговцев. Христос выгнал их из храма, но до сих пор в каждом городе на континенте они собираются у его наружных стен. До чего очаровательная картина солнечным утром! Огромный собор, отбрасывающий тень, образует фон, а у его подножия, точно клумба, поросшая веселыми цветами, сидят со своими корзинками, полными зеленых овощей и блестящих фруктов, женщины и юные девушки в разноцветных нарядах.
В Брюсселе главный рынок расположен на Гран-Плас. Большие дома с позолотой вот уже четыре столетия смотрят сверху вниз на одну и ту же сцену. Летом торговля начинается примерно в половине пятого; к пяти утра это уже ревущий улей, а большой город вокруг еще спит.
Вот идет бережливая хозяйка из бедных, для которой разница в цене за капусту в десятую часть пенни чрезвычайно важна, а следом очень обеспокоенная управительница небольшого пансиона. В Брюсселе есть дома, где вас накормят, обогреют, уложат спать, будут вам прислуживать всего за два франка в день. Высохшие старые леди, древние гувернантки, готовые учить вас за сорок сантимов в час, собираются за шаткими деревянными столами, с жадностью поедая жидкий суп, ворча на водянистый кофе, с неподобающей для леди жадностью угощаясь картофельным пирогом. Приходится очень экономно вести хозяйство, чтобы содержать этих несчастных созданий на два франка в день и еще умудряться получать какой-то доход. Так что «мадам», на которую столько ропщут, ложится спать около полуночи, встает незадолго до пяти и идет с корзинкой на рынок. Так она может сэкономить несколько су. Иногда дом ведет еще совсем дитя. Тебе кажется, что, возможно, такое раннее обучение искусству торговаться не так уж полезно для нее. В детских глазах уже поселилось суровое выражение, вокруг маленького ротика собрались недовольные морщины. Возвышенные человеческие качества – дорогая роскошь, бедные не могут себе этого позволить.
Они перегружают работой своих терпеливых собак и недокармливают их. Два рыночных часа несчастные твари, запряженные в свои «маленькие колесницы», отдыхают на открытом пространстве около биржи. Они жадно хватают все, что вы им бросите; они даже хвостом не вильнут в знак благодарности. Благодарность! Вежливость! О чем вы? Мы о таком и не слыхивали. Мы только работаем. Некоторые из них спят между двумя оглоблями, несмотря на окружающий шум. Некоторые зализывают друг другу болячки. С ними бы следовало обращаться получше, но увы, их хозяева точно так же перегружены работой, недоедают и живут в таких же конурах. Однако если бы большинство людей в каждом обществе не было перегружено работой, не страдало от недоедания, не ютилось бы в жалких лачугах, меньшинство не могло бы работать мало, объедаться и жить в роскоши. Но конечно, это тема, к которой не пожелает прислушаться ни один респектабельный читатель.
Эти рынки – настоящий Вавилон. Покупательница выбирает цветную капусту. К счастью, у цветной капусты нет чувств, иначе она бы скорее всего разразилась слезами при виде выражения, с которым ее разглядывают. Просто невозможно, чтобы леди пожелала купить подобную цветную капусту. Но все же из чистого любопытства она бы хотела узнать цену – разумеется, если хозяйке капусты не слишком стыдно ее называть.
Хозяйка цветной капусты просит шесть су. Ну, тут даже торговаться смешно! Покупательница хохочет.
Хозяйка цветной капусты уязвлена. Она указывает на красоту своей капусты. Очевидно, из всех своих запасов она больше всего любит именно эту капусту; да лучшей цветной капусты еще не уродилось; если бы на свете вся цветная капуста походила на эту, мир стал бы другим! Она описывает жизнь своей цветной капусты от самого раннего периода ее существования. Как ей будет тяжело, когда настанет час расставания! Если леди недостаточно хорошо разбирается в цветной капусте, чтобы оценить эту, не будет ли она так добра и не положит ли ее обратно на место? А после этого она может идти дальше и больше не попадаться на глаза.
Вторая леди, скорее по-приятельски, чем как покупательница, указывает на недостатки цветной капусты. Она желает хозяйке только добра, поэтому готова немного поучить ее делу. Леди, думающая, что такая цветная капуста стоит шесть су, может даже не надеяться, что преуспеет в торговле цветной капустой. Она сама-то вообще рассматривала эту капусту или так ослепла от любви, что не замечает ее изъянов?
Хозяйка цветной капусты слишком оскорблена, чтобы ответить. Она выхватывает капусту из рук покупательницы, утешает ее и укладывает обратно в корзинку. Вторая леди искренне скорбит по поводу человеческого упрямства и глупости в целом, – если бы хозяйка цветной капусты обладала хоть толикой ума, она бы запросила четыре су.
В конце концов обе женщины столковываются на пяти.
Везде за границей это такой обычай – первая цена запрашивается только для того, чтобы начать разговор. Одна леди рассказывала мне, как, начав вести домашнее хозяйство во Флоренции, она отдала торговцу домашней птицей ту цену за цыпленка, которую он назвал, да еще и жаловался при этом, что теряет на сделке, но хочет (по семейным причинам) избавиться от этой курицы. Торговец с полминуты молча стоял, уставившись на леди, а потом, как честный человек, добавил к ее курице голубя.
Иностранные домохозяйки, начинающие дело в Лондоне, сильно обижаются, когда торговец отказывается принять полкроны за вещь, на которой стоит цена три и шесть.
– Зачем же писать всего лишь три шиллинга шесть пенсов? – вот главный аргумент иностранной домохозяйки.
© Перевод И. Зыриной
Следует ли женатым мужчинам играть в гольф?
Излишне говорить, что англичане придают слишком большое значение спорту – точнее, об этом говорилось так часто, что стало банальностью. Однажды какой-нибудь английский романист-реформатор напишет книгу, показав в ней дурное влияние чрезмерного потворства спорту: заброшенный бизнес, разоренное домашнее гнездо, медленное, но верное истощение мозга (если там что-нибудь имелось с самого начала), ведущее к частичному слабоумию и ежегодно растущему ожирению.
