– Не буду спорить, я действительно пью антидепрессанты, но насчёт идиота вы это, кажется, слишком строго… – несмело возражу я.
– Нет, насчёт идиота – я это совершенно серьёзно. Решить, что написание романа в стиле похождений Винни-Пуха, с претензией на достоевщинку, это и есть дело вашей жизни, – идиотизм, клинический случай, и кончен разговор!
Глава 50
Маськин сизифов труд
Я так себя обругал в предыдущей главе, что даже сам на себя обиделся и целый день сам с собой не разговаривал. Вот как бывает… Вы хотите сказать, что разговаривать с самим собой – это не совсем нормально. Ну, в таком случае можете считать, что я провёл один день как полностью нормальный человек.
Зато теперь критикам можно отдыхать. Так, как я сам себя обложил, вряд ли другие стали бы связываться… Уж больно в неэтичных выражениях припечатал, хотя по сути я, пожалуй, уловил основные линии возможной критики.
Мне не хотелось возражать на каждое обвинение строгого читателя, ибо все мои книжки подробно разъясняют, что я думаю по всем обсуждённым со следователем поводам. Единственное, что я вам хочу сказать, что писать «Маськина» – это счастье неземное! У меня после каждой главы улучшаются настроение и пищеварение, я весел и много шучу с домашними, и даже не записываю своих шуток, как это делает большинство писателей-многотомников, потому что они обычно, исписав, как и я, сотни, если не тысячи страниц, страдают дефицитом идей. Мне же хорошо. У меня есть Маськин, он просто генератор всякой масечности, и поэтому мне приходится брать его с собой и в другие книги, потому что стоит мне написать имя «Маськин», как в моей голове начинают вертеться плюшевые идеи.
Однако если я – счастливчик, которому выпало во мраке жизни повстречать Маськина, этот настоящий источник светлой жизнерадостности во вселенной, то самому Маськину приходится не сладко, ибо выдержать Маськин образ жизни непросто.
Вы только на минутку представьте, какой это сизифов труд – быть Маськиным для всех времён и народов! Маськин сизифничал не на шутку! Если вы думаете, что я применил слово «сизифов» как аллегорию, это не так. Маськин совершенно конкретно занимался сизифовым трудом, ибо, как рассказывала мать Тереза, однажды она нашла на стене дома для бездомных детей в Калькутте надпись, в соответствии с которой Маськин и жил, а чтобы так жить, можете мне поверить, нужно засизифничать по самые уши.
Надпись гласила, что люди часто несправедливы, иррациональны и эгоцентричны. Всё равно прощай им! И Маськин прощал. Люби их всё равно! И Маськин любил. Он любил не только людей, но и букашек всяких, он любил даже неодушевлённые предметы, а любовь, что бы там ни говорили, – это работа.
Если ты добр, – гласила надпись, – люди могут обвинить тебя в эгоизме и утилитарных мотивах. Будь добрым всё равно! И Маськин был добрым, несмотря на самые нелепые обвинения, которые мир иной раз ему предъявлял.
Если ты успешен, – предсказывала надпись, – у тебя появится много ненастоящих друзей и много настоящих врагов. Будь успешным всё равно! И Маськин был самым успешным Маськиным из всех Маськиных, которых я знал, хотя друзья его нередко подводили, а вот враги неотсутпно следовали по пятам.
Если ты честен и искренен, люди легко могут тебя обмануть, однако будь искренним и честным всё равно! И Маськин всегда говорил всё как есть и никогда не кривил душой.
То, на что ты потратишь годы, чтобы построить, другие могут разрушить за одну ночь. Всё равно строй! И Маськин строил…
Если ты счастлив, многие будут тебе завидовать, но будь счастлив всё равно! И Маськин был счастлив!
Добрые дела, которые ты делаешь сегодня, будут скоро забыты. Делай их всё равно! И Маськин делал!
Сколько бы ты ни давал людям, им никогда не будет достаточно, даже если ты, как Данко[76], отдашь им своё сердце. Всё равно давай им! И Маськин давал всё, что мог.
В конечном счёте всё это между тобой и Богом, частичка которого живёт в тебе, а вовсе не между тобой и людьми, – подводила итог надпись.
Вы не пробовали жить в соответствии с надписью на сиротском приюте в Калькутте? Вы попробуйте. Это возможно. Вы говорите, это сизифов труд? Ну что ж, вы правы. Вот Маськин, осознав это, решил пойти к Сизифу и поделиться с ним опытом.
Подойдя к квартире Сизифа, Маськин с интересом осмотрел табличку на его двери.
гласила табличка.
– Интерестно, это имя или фамилия? – спросил себя Маськин, но ответил ему интеллигентный Правый тапок (так часто случалось, что Маськин заговаривал сам с собой, а отвечали ему тапки. Вы никогда не пробовали говорить с собственными тапками? Попробуйте. Только убедитесь, что вас никто не застанет за этим занятием, а то госпитализации в психушку вам, пожалуй, не избежать).
– Сизиф – сын повелителя ветров Эола, отец Главка и дед Беллерофонта, строитель и царь Коринфа, после смерти (в Аиде) приговорённый богами вкатывать на гору тяжёлый камень, который, едва достигнув вершины, каждый раз скатывается вниз. Отсюда выражения «сизифов труд», «сизифов камень», означающие тяжёлую, бесконечную и безрезультатную работу и муки, – дал свою энциклопедическую справку Правый Маськин тапок.
– За что же боги его так наказали? – предусмотрительно поинтересовался Маськин, прежде чем позвонил в дверь Сизифовой квартиры.
– Сохранились разные варианты мифов, дающие объяснения причин столь тяжёлой кары, постигшей Сизифа (разглашение тайн богов и других). Если верить Гомеру, Сизиф был мудрейшим и осмотрительнейшим из смертных. Правда, согласно другому источнику, он промышлял разбоем, – пояснил Правый Маськин тапок.
– Ну что ж, одно другому не мешает, – возразил Левый Маськин тапок, который, как и все левые, был в душе отъявленным разбойником, если разбой был необходим для пополнения кассы партии.
Маськин решительно надавил своим масечным пальчиком на звонок.
Сизиф открыл не сразу, потому что Маськин как раз застал его на последних шагах к вершине, и тот не мог отвлечься, пока не затащил камень наверх. А пока камень скатывался, у него появлялась минутка-другая сбегать открыть дверь.
Стоило Маськину в тапках войти в квартиру Сизифа, как к его ногам скатился камень довольно внушительных размеров. Сизиф тяжело вздохнул.
– Никак не могу найти общего языка с этим камнем, – пожаловался он, поздоровавшись. – Я пытался его вразумить, что не надо так картинно и внушительно скатываться каждый раз обратно. Полежи, мол, на вершине хоть с полчасика, отдохни, и мне дай чаю попить. Ведь гравитация для мёртвых – это всего лишь иллюзия, привычка долгой жизни, полной скитаний по земле.
Сизиф был явно рад гостям, потому что к нему боялись заходить, опасаясь, что он попросит покатать за него камень часок-другой, как это случалось с Атлантами, которые держат небо. Стоило к ним подойти, как они тут же начинали клянчить подменить их, и ты сам не замечал, как оказывался с небом на своих плечах.
– Гравитация – это иллюзия и для живых, – глубокомысленно заметил Правый Маськин тапок, и для подтверждения своих слов слетел с Маськиной ноги и подпрыгнул до потолка.
– Возможно, – согласился Сизиф, посмотрев на говорящий тапок с некоторым удивлением. У них в Древней Элладе тапки встречались редко, они всё больше щеголяли в сандалиях.
Маськину стало жалко Сизифа, и он решил ему помочь. Сначала он испёк ему плюшек и заварил чай, а потом отпустил его попить чаю, а сам с тапками принялся закатывать камень на гору.
– Однако неплохую квартирку отхватил себе Сизиф, что в неё входит такая большущая гора, потолки-то высокие, видимо, квартиры строились ещё при Сталине. Сейчас таких потолков не делают, – прохрипел Левый Маськин Тапок, пыхтя от напряжения.
– Чтоб этим горе-строителям неладно было, – отвечал сквозь зубы Правый Маськин тапок.
Так они весь день за Сизифа камень и толкали, пока Маськина не разыскал Шушутка. Он изготовил приспособление вроде домкрата, и с тех пор Сизиф мог делать свою работу, вертя рукоятку Шушуткиного приспособления. Поскольку Сизиф всё же привык к сизифову труду, он решил стать писателем, ведь писательский труд мало отличается от толкания всё время скатывающегося вниз камня.
Вы скажете, что я кривлю душой, и, прикрываясь Маськиным, пытаюсь изобразить себя, без конца толкающим свой камень на вершину? Писать «Маськина» – это сизифов труд? Возможно, со стороны так может показаться. Попытку вместить философию мира в деточные истории иначе как сизифовым трудом не назовёшь. Однако я счастлив, и если это наказание богов, то я славлю их за это наказание.
Помните, Сизиф у Камю – это человек, который поднялся над бессмысленностью своего существования, который в этой бессмысленности обрёл свой смысл и свою гордость. Как бы тяжела и бесцельна ни была жизнь – это наша жизнь, и мы должны её прожить достойно, и Маськин нам в этом подмога.
