— Надо подумать о том рекламодателе, — настаивал Клодд. — Я не собираюсь изображать Джорджа Вашингтона, но какой смысл говорить ложь, которая звучит как ложь, даже если ты сам ее говоришь? Если тираж двадцать тысяч, я, не испытывая ни малейших угрызений совести, могу убеждать других, что мы продаем сорок тысяч. Но когда на самом деле мы не дотягиваем до восьми… вот тут совесть, если она есть, дает о себе знать.
Давай им двенадцать полос хорошей, серьезной литературы, — продолжал Клодд, — но заворачивай их в двадцать четыре полосы чего-то полегче. Только так они ее переварят, и ты будешь идти к поставленной цели — развивать у публики литературный вкус, но без ее ведома. А если кормить их только серьезным — они не откроют рот.
Клодд знал, как добиться своего. Флипп Туител прибыл в назначенное время в дом двадцать три по КрейнКорт, чтобы получить место посыльного в редакции еженедельника «Добрый юмор». В действительности, чтобы стать, пусть он этого и не знал, литературной лакмусовой бумажкой. Рассказы, увлекавшие Флиппа, принимались. Питер стонал, но заставлял себя править грубейшие орфографические ошибки: эксперимент требовал чистоты. Юмор, смешивший Флиппа, печатался. Питер пытался задобрить свою совесть, увеличив пожертвования в фонд нуждающихся литераторов, но преуспел лишь частично. Стихи, выбивавшие у Флиппа слезу, набирались крупным шрифтом. Люди со вкусом и понимающие говорили, что еженедельник «Добрый юмор» их разочаровал. Тираж медленно, но устойчиво рос.
— Видишь?! — вскричал радостный Клодд. — Я же тебе говорил!
— Грустно думать… — начал Питер.
— Именно так, — прервал его Клодд. — Мораль: не думай слишком много. Могу сказать тебе, что мы сделаем, — продолжил Клодд. — Мы сделаем состояние на этой газете. А когда сможем позволить себе потерять немного денег, запустим другую, которая понравится интеллектуальной части публики. А пока…
Внимание Клодда привлекла приземистая черная бутылка с яркой этикеткой, стоявшая на столе.
— Когда ее принесли? — спросил Клодд.
— Час назад, — ответил Питер.
— С письмом?
— Думаю, да. — Питер порылся в бумагах и достал письмо, адресованное Уильяму Клодду, эсквайру, менеджеру по рекламе еженедельника «Добрый юмор».
— Бутылку ты не открывал?
— Нет, до восьми часов нельзя.
— Хорошо! Напиши мне абзац. Сделай сразу, чтобы не забыть. В колонку «Орехи и вино».
Питер пододвинул к себе чистый лист бумаги. Написал сверху «Для колонки „Орехи и вино“».
— И что это такое? — спросил Питер. — Для питья?
— Что-то вроде портвейна, — объяснил Клодд, — который не ударяет в голову.
— Ты считаешь, это достоинство? — спросил Питер.
— Конечно. Его можно выпить больше.
Питер продолжил писать: «Обладает всеми вкусовыми качествами выдержанного портвейна, но не вызывает вредных последствий…»
— Я его не пробовал, Клодд, — намекнул Питер.
— Не важно — я пробовал.
— Хороший?
— Великолепный. Напиши, что он «восхитительный и бодрящий». Тебя будут цитировать.
Питер написал: «Лично я нашел его восхитительным и бодрящим». И оторвался от листа.
— Думаю, Клодд, мне нужно его попробовать. Всетаки я лично рекомендую его.
— Закончи абзац, и я сам отнесу его в типографию. Потом положи бутылку в карман. Возьми домой и проведи с ней вечер.
Клодд вроде бы сильно торопился, и это только усилило подозрения Питера. Бутылка стояла под рукой. Клодд попытался помешать, но не успел.
— Ты не привык к безалкогольным напиткам, — убеждал его Клодд. — Для твоего нёба они внове.
— Я смогу сказать, «восхитительный» он или нет, — ответил Питер, вытаскивая пробку.
— Это рекламное объявление на полстраницы на тринадцать недель. Не будь дураком и поставь бутылку на место!
— Поставлю, конечно, но сначала попробую. — Питер налил себе полстопки и выпил — часть.
— Понравилось? — ухмыльнулся Клодд.
— Ты уверен… что это та бутылка? — выдохнул Питер.
— Та самая, — заверил его Клодд. — Попробуй еще.
Дай объективную оценку. Питер решился на еще один маленький глоток.
— Думаешь, им не понравится, если я порекомендую этот портвейн как лекарство? — спросил Питер. — Которое необходимо всегда иметь в доме и использовать при случайном отравлении?
— Лучше тебе пойти к ним и предложить эту идею. С меня хватит. — Клодд взялся за шляпу.
— Сожалею… очень сожалею, — вздохнул Питер. — Но я не могу с чистой совестью…
Клодд швырнул шляпу на стол.
— Ох уж мне эта твоя совесть! Ты не думал о наших кредиторах? Чего мне, надрывая голос, убеждать тебя в чем-либо, если ты только и делаешь, что ставишь мне палки в колеса?
— Не лучше ли обратиться к рекламодателям более высокого уровня, которые не просят тебя о подобном?
— Найди их! — фыркнул Клодд. — Или ты думаешь, что я не искал? Они — что овцы. Заполучи одного — придут все. Но пока нет ни одного, никто тебя слушать не будет.
— Это правда, — кивнул Питер. — Я разговаривал с Уилкинсоном из «Кингсли». Он посоветовал мне обратиться в «Ландор». Полагал, что сможет убедить своих боссов рекламироваться у нас, если я сумею получить рекламу у «Ландора».
— А если бы ты пошел к «Ландору», тебе пообещали бы дать рекламу, если у тебя появится реклама «Кингсли».
— Они появятся. — В голосе Питера слышалась надежда. — Наш тираж устойчиво растет. Они прибегут.
— Им бы лучше прибежать побыстрее, — вздохнул Клодд. — Пока устойчиво растет поток счетов.
— Эти статьи молодого Мактира привлекли всеобщее внимание. Он пообещал написать еще один цикл.
— Нам нужна реклама от Джоуэтта, — размечтался Клодд. — За Джоуэттом остальные последуют, как гуси за старым вожаком. Если бы мы получили рекламу от Джоуэтта, все стало бы проще.
Джоуэтту принадлежала знаменитая компания «Мраморное мыло». Джоуэтт каждый год тратил на рекламу полмиллиона, так, во всяком случае, говорили. Рекламой от Джоуэтта грезили все периодические издания. Новые газеты, получившие рекламу «Мраморного мыла», жили и процветали. Новая газета, оставшаяся без этой рекламы, чахла и умирала. Джоуэтт и как подобраться к нему, Джоуэтт и как уговорить его. Эти темы живо обсуждались на редакторских совещаниях всех новых периодических изданий. Не составлял исключения и еженедельник «Добрый юмор».
— Я слышала… — начала мисс Рэмсботэм, которая вела раздел «Письмо Клоринде», занимавший две последние страницы «Доброго юмора». В нем Клоринде, уединенно жившей в провинции, пересказывались события светской жизни. Мисс Рэмсботэм не пропускала ни одного значимого мероприятия, так что Клоринда получала информацию из первых рук. — Я слышала, — слова эти она произнесла на утренней планерке, где речь, как обычно, зашла о рекламе от Джоуэтта, — что старик подвержен женскому влиянию.
— Мне всегда казалось, что рекламный агент-женщина может добиться неплохих результатов, — кивнул Клодд. — Во всяком случае, пинками ее не выгонят.
— Могут, знаешь ли, — возразил Питер. — Если их станет много, в швейцары начнут нанимать мускулистых дам.
— Но первая, конечно, получит фору, — указал Клодд.
Заместитель редактора навострила уши. Когда-то давным-давно заместитель редактора добилась успеха там, где потерпели фиаско все журналисты Лондона, взяв интервью у одного очень известного политика. Заместитель редактора этого не забыла… и не позволяла забыть другим.
— Думаю, я смогу добыть для вас эту рекламу, — предложила заместитель редактора.
Редактор и исполнительный директор ответили одновременно. Решительно и веско.
— Почему нет? — удивилась заместитель редактора. — Когда никто не сумел добраться до него, именно я взяла интервью у принца…
— Мы все об этом слышали, — прервал ее исполнительный директор. — Будь я тогда твоим отцом, ничего бы ты не взяла…
— А как я мог ее остановить? — спросил Питер Хоуп. — Она ни слова мне не сказала.
— Ты мог бы приглядывать за ней.
— Приглядывать за ней! Когда у тебя будет дочь, ты больше о них узнаешь!
— Когда у меня будет дочь, я с ней справлюсь.
— Знаем, чего стоят утверждения холостяка, — фыркнул Питер Хоуп.
— Предоставьте это мне, — вернулась к основной теме заместитель редактора. — До конца недели рекламное объявление будет у вас.
— Если и будет, я его выброшу, вот и все, — заявил исполнительный директор.
— Ты же сам сказал, что рекламный агент-женщина — хорошая идея, — напомнила ему заместитель редактора.
— Возможно, и хорошая, но ты этим рекламным агентом не станешь.
— Почему нет?
— Потому что не станешь, вот почему.
— Но если…
— Увидимся в типографии в двенадцать, — сказал Клодд Питеру и вышел.
