А чего стоило остальным членам экипажа гонка «за Стингером», когда движки вертолёта после приземления на аэродроме заглохли сами по себе из-за окончательной выработки топлива! После того полёта борттехник Ф. совсем слёг, это был явный нервный срыв, а не солнечный удар, как заключил врач.
Кошмаром для борттехника М. стал даже облёт вертолёта после замены двигателей с тем же командиром экипажа Смертиным. Что он вытворял в полете с только что установленными и не облётанными двигателями! Вопреки инструкции и программе облёта борта, он многократно перегружал силовые установки, делал недопустимые крены, а на высоте 5000 м. в режиме автопилота отпустил ручки управления и, не зная куда девать свою энергию, с криком «кия!» начал махать руками и ногами, изображая удары каратиста (он имел по этому виду спорта какой-то пояс). Жизнь кипела и бурлила в этом человеке, словно пытаясь вырваться и покинуть слишком тесное для неё тело. Ему бы за штурвал истребителя, да побольше небесного простора! В лице вертолётчика Смертина истребительная авиация потеряла много – это же настоящий камикадзе, готовый в любой момент врезаться в авианосец противника! Борттехник едва успевал записывать показания приборов и режимы работы двигателей для составления технического отчёта, у него даже возникло сомнение в благополучном исходе полёта. А штурман весь полет держался за красную ручку блистера, готовый к покиданию вертолёта. После этого полёта борттехник М. решил больше не летать с этим лётчиком, пусть это делают другие, вроде бывшего истребителя Коли-Рэмбо. Он ещё вспомнил полет с грузом для военных советников на предельно малой в кишлак Зарандж, когда во время случайного боестолкновения с духовским караваном осколок от собственного НУРСА прошил лобовое стекло вертолёта прямо перед носом борттехника М. и застрял в ранце парашюта. Командиром экипажа был тогда все тот же зам. комэска. Можно было ведь самим не вступать в бой, а спокойно сообщить Су-17-м[87] координаты каравана! «Больше испытывать судьбу нельзя, – твёрдо решил лейтенант, – есть у нас ещё дома дела!»
Но разве борттехник решает, чей экипаж полетит на его борту! Распределяет борта на задания инженер эскадрильи по своему усмотрению.
И вот, не прошло и недели после облёта борта с новыми двигателями, утром инженер объявляет, что на поисково-спасательное обеспечение бомбардировочных вылетов Су-17-х на борту №10 полетит экипаж майора Смертина. На этих вольных полётах камикадзе Смертин уж точно будет делать все, что взбредёт в его дурную голову, не жалея ни технику, ни нервы остальных членов экипажа!
После утреннего построения борттехник М. сразу же начал искать выход из ситуации. Времени для принятия какого-либо решения было всего 10-15 минут, пока свирепый командир экипажа не прибудет на стоянку со своим обречённым штурманом. Прикинуться больным и пойти в санчасть не получится: он был совершенно здоров. Лейтенант М. вспомнил историю, услышанную ещё в Союзе про одного бортового техника Ми-8, который, если не хотел летать, ослаблял хомут на воздуховоде пускового двигателя, и основные двигатели из-за травления воздуха не запускались. Он решил поступить также, открыл люки двигателей, но закралось сомнение, вдруг приём не сработает? Нет, надо придумать что-то другое. А если объявить, что борт не готов к полёту из-за неисправности. Но на что сослаться? Причина должна быть убедительной и касаться наиболее важного агрегата вертолёта. Борттехник откинул люк гидроотсека и внимательно начал осматривать систему, надеясь обнаружить хоть какой-нибудь недостаток. Но все агрегаты были исправны, контровки целы, рукава и трубопроводы высокого давления гидроусилителей были предательски сухие – ни одной капельки просочившейся жидкости, ни одного признака негерметичности! На прошлой неделе он сам добросовестно выполнил все регламентные работы на вертолёте. Стоп!.. А если… Борттехник в одно мгновение оказался внизу у контейнера, достал оттуда бутылку с маслом АМГ-10 и также быстро оказался наверху в гидроотсеке. Аккуратно, стараясь не пролить лишнего, он облил маслом рукав гидроусилителя автомата перекоса. Затем закрыл все откидные люки и спустился вниз. Когда он спрятал бутылку в контейнер и вытирал руки, экипаж Смертина уже приближался к стоянке. Командир шагал бодро, мыслями весь уже в предстоящем полёте. Борттехник М. сделал несколько шагов навстречу и, отчеканил перед командиром экипажа заранее составленный предполётный рапорт: «Товарищ майор, вертолёт к полёту не готов, во время предполётного осмотра обнаружено отпотевание рукава в гидросистеме, необходима замена!»
– Обнаружил только что, можете сами проверить, – добавил он для пущей убедительности. Веселье на лице майора сменилось гримасой досады и огорчения, но он прекрасно знал, что с неисправной гидросистемой летать очень опасно, тем более, на предельно малой высоте. Он приказал вызвать техников из ТЭЧ и вместе со штурманом отправился к инженеру эскадрильи.
– Кажется, пронесло, – облегчённо про себя сказал борттехник М., теперь надо дождаться техников, но с ними уже попроще будет, подумал он.
Прибывших ремонтников даже убеждать не пришлось. Старший техник, увидев «отпотевший» рукав, сказал: «Молодец Феликс, вовремя обнаружил, а то с таким рукавом вы бы недалеко успели отлететь от Шинданда! – Вон сколько масла уже просочилось, рукав явно повреждён, нужно срочно его заменить. Техники отправились в ТЭЧ. Нужный рукав нашли только после обеда, к этому времени экипаж майора Смертина уже улетел на борту №33 бедолаги-борттехника Т.
После устранения «предпосылки» для срочного вылета за ранеными в Фарах на стоянку прибыл экипаж капитана Божко. И на душе лейтенанта М. стало легко,– с родным командиром Степанычем он готов лететь хоть в Фарах за ранеными, хоть в далёкий Чагчаран на сопровождение, хоть на самый край земли!
Поздно вечером во время обсуждения прошедшего боевого дня борттехник М. убедился, что внутреннее чутье его не обмануло. Борт №33, на котором сегодня летал майор Смертин, прилетел на аэродром с задания на одном работающем двигателе. Другой заглох, захлебнувшись брызгами воды, когда, пролетая на предельно малой высоте над оазисом, бравый майор решил то ли полюбоваться фонтаном от взрыва НУРСов в воде, то ли решил глушить рыбу. Об этом поведал борттехник Лёша Т., лицо которого все ещё было бледным после пережитого.
«А если бы вода попала в воздухозаборник и второго двигателя?– задал вопрос лейтенант Толя Л. Все замолчали, фантазировать насчёт последствий и лишний раз щекотать свои нервы, уставшие за длинный афганский день, вертолётчики уже не стали. Только борттехник М. произнёс таинственную фразу: «Есть только один способ спастись от камикадзе…»
Greesha Пуганый подполковник
Главным достижением военного зодчества в городе была гарнизонная гауптвахта. Строилась она, как и все остальные здания в военном городке, военными строителями, но, в отличие от офицерских домов, строилась на совесть. Оно и понятно: домов строили много и для чужих людей, а губу – одну и для себя.
Возводилась гауптвахта с учётом многовекового международного опыта. Не были забыты ни стены Бастилии, ни подвалы гестапо. Узкие пеналы камер с серыми шершавыми стенами, крошечные зарешёченные окошки под высоким потолком, полуметровые бугристые пороги – камера Штирлица по сравнению с этим была просто номером «люкс».
Впрочем, номера класса люкс здесь тоже присутствовали: две камеры для прапорщиков, дооборудованные дощатым топчаном, вмурованными в пол железными столом и табуреткой, а также пустым графином и книжкой Уставов. Пустой графин представлял собой изощрённое средство психологического давления на похмельных прапорщиков.
Однако недолго была губа базой отдыха стройбата. Начались известные реформы, в результате которых СССР перестал существовать. Военные строители разъехались по своим кишлакам и аулам. Опустели улицы города, опустели и камеры гауптвахты. Солдаты-срочники вдруг превратились в ценный дефицитный ресурс. Остались они только в местном батальоне охраны, который постоянно сокращался и которого едва хватало для несения службы в караулах.
Военная мысль, как известно, никогда не стоит на месте. И однажды она заявилась в голову начальника штаба гарнизона, с изумлением обнаружившему не использованный до сих пор грандиозный резерв в виде нескольких тысяч офицеров-испытателей, которым явно нечего было делать. Одним из результатов был приказ о комплектовании караула №1 (гарнизонная гауптвахта) исключительно офицерами и прапорщиками. Так и получилось, что губу, на которой сидели обычно один-два залётчика из батальона охраны, теперь круглосуточно охраняли 12 офицеров…
– Значит, так, Петрович, – сказал командир. – Документы твои в Москву отправлены, приказа теперь ждать не меньше месяца, сам знаешь. Ну а пока приказа нет, съезди-ка ты на юга, за арбузами. С Ибрагимом я созвонился, он ждёт тебя с машиной в пятницу утром. Ну как, неплохой я тебе дембельский аккорд придумал?
