– Конечно, не назовешь, господин министр, – с готовностью подтвердил Бернард, хотя, как мне показалось, без особой убежденности.
Я промолчал. Но не в ожидании комплиментов. Избави бог! Наконец Бернард не выдержал.
– Господин министр, у вас… э-э… выходит нормально.
Но действительно ли он имеет это в виду? И если да, то что именно?
– По большому счету, кое в чем я добился безусловного успеха! И если Мартина передвинут в казначейство, мне в принципе может светить министерство иностранных дел.
Я сделал паузу. Никто не произнес ни слова. Время, казалось, тянется бесконечно. Затем Хамфри, на этот раз с явным сомнением, произнес:
– Хм-м, возможно.
– Что-то я не слышу в вашем голосе уверенности.
Надо отдать ему должное: он не стал отнекиваться.
– У меня в самом деле нет уверенности, господин министр, – сказал он, глядя мне прямо в глаза.
– Почему? Вы что-нибудь слышали? – всполошился я.
– Ничего, ровным счетом ничего, господин министр. Потому у меня и нет уверенности.
Я швырнул эту проклятую газету на пол и с горечью спросил:
– Ну как же так: Боб Карвер из «Стэндард» знает о перестановках все, а мы ничего?
– Может, он близок к ПМ? – предположил сэр Хамфри.
– Что правда, то правда. Все знают, что ПМ держит его в руках.
– В таком случае у ПМ должны быть очень длинные руки, – вставил Бернард.
Я бросил на него уничтожающий взгляд. И решил больше не думать об этом. Выкинуть из головы! Что толку попусту переживать? Да и о чем, собственно говоря?
Во всяком случае, пока.
Поэтому я перешел к вопросу о конференции по ЭВМ в Брюсселе. Мой постоянный заместитель считает, что мы должны принять в ней участие. Но ведь она может состояться до перестановок!
Я спросил у Хамфри, известно ли ему, когда ожидаются перестановки, поскольку от этого в значительной мере зависели мои дальнейшие действия.
Его ответ, как всегда, мало что прояснил.
– Видите ли, господин министр, ПМ не посвящает меня в свои планы перестановок, если, конечно, таковые произойдут, и потому я не в курсе относительно предполагаемой даты, если, конечно, таковая вообще определена. Во всяком случае, мне кажется, вам следует исходить из предположения, что никаких перестановок не будет, и соответственно планировать деятельность – свою или возможного преемника – на случай, если такая кандидатура существует.
Его совет мне не понравился, и я решил отклонить его. Мне уже приходилось видеть всякие заграничные балаганы. Сейчас не время по ним разъезжать. Сегодня тебя нет в своем кабинете, а завтра у тебя нет кабинета.
Вспоминает сэр Бернард Вули:
«Я хорошо помню тот нелегкий разговор. Хэкер по меньшей мере шесть или семь раз повторил, что перестановки его не волнуют, что переживать по этому поводу просто бессмысленно.
Затем долго грыз ногти.
Когда он стал собираться на заседание палаты, я посоветовал ему не терзать себя по поводу перестановок.
Он возмутился и сказал, что у него и в мыслях не было, он даже думать не желает о перестановках.
Однако уже на выходе из кабинета он вдруг обернулся: «Бернард, я жду вас в шесть часов в палате перестановок… э-э… то есть перетасовок… одним словом, в палате общин».
(На следующей неделе сэр Хамфри Эплби встретился с секретарем кабинета сэром Арнольдом Робинсоном в клубе «Атенеум»; несколько позже к ним присоединился Бернард Вули. Отчет сэра Хамфри об этой встрече мы обнаружили в архивах министерства административных дел. – Ред.)
«Встречался с Арнольдом. Он утверждает, что не мог сообщить подробности о предстоящих перестановках, так как является всего лишь секретарем кабинета, а не политическим редактором «Нью-Стэндард».
Тем не менее он сообщил мне, что Брюссель интересуется, собираемся ли мы предлагать Хэкера на пост комиссара ЕЭС. Похоже, он им подходит: хороший европеец, ну и все такое прочее.
За кофе к нам присоединился Б.В. (Бернард Вули. – Ред.) Арнольд спросил его, как он относится к перспективе иметь другого министра. Бернард выразил сожаление, чем меня очень удивил.
Конечно, личные секретари иногда относятся лояльно к своим министрам, однако не до такой же степени! Нельзя давать волю своим эмоциям! Проявление подобной слабости перед сэром Арнольдом может отрицательно сказаться на карьере Б.В.
Затем, усугубляя свой промах, Б.В. добавил, что всем нам будет не хватать Хэкера, поскольку тот, видите ли, только теперь начинает по-настоящему руководить министерством.
Впоследствии в личной беседе я разъяснил Б.В., по каким принципиальным соображениям производятся перестановки внутри кабинета, и посоветовал крепко их запомнить.
1. Когда министр начинает по-настоящему руководить, он становится помехой, потому что:
а) спорит по каждому поводу;
б) требует конкретных фактов;
в) интересуется, выполнены ли его распоряжения полугодовой давности;
г) когда мы настаиваем на исключительной сложности того или иного вопроса, откапывает старые докладные, в которых мы утверждали, что это очень просто сделать.
2. Если министра смещают, можно спрятать концы в воду и начать новую жизнь с его преемником.
3. Перестановки по душе премьер-министрам – помогают держать всех на коротком поводке.
4. Перестановок панически боятся только министры.
По мнению Б.В., любопытно посмотреть, что было бы, если бы министры оставались на местах, а постоянных заместителей переставляли туда-сюда. Полагаю, он сказал это исключительно из мальчишеского озорства. Пора ему понять, что подобные идеи подрывают саму основу системы, которая сделала Британию тем, чем она является в настоящее время.
Для вящей убедительности я процитировал три заповеди Уайтхолла:
– Сила в постоянстве!
– Непостоянство ведет к бессилию!
– Ротация – это кастрация!
Кстати, эти мудрые мысли и меня наводят на мысль: не пора ли подыскать Бернарду новое место?»
(На следующий день сэр Хамфри получил от сэра Арнольда короткую записку с исключительно важной информацией. – Ред.)
Дорогой Хампи!
Не спеши открывать шампанское. Не хочу тебя расстраивать, но, если Хэкер отправится в Брюссель, к вам могут назначить Б.К. (Бейзила Корбета. – Ред.)
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.) 9 июля
По-прежнему никаких известий о перестановках.
Весь вечер корплю над красными кейсами. Сегодня их всего три.
Газеты все еще полны намеков на предстоящие перемены в кабинете. Энни спросила, насколько им можно верить.
Я признался, что не знаю.
Она очень удивилась. По ее понятиям, кому же и знать, как не мне: ведь я – член кабинета. Но в том-то и дело – мы всегда узнаем обо всем последними!
Энни с присущей ей непосредственностью предложила спросить у ПМ.
Само собой разумеется, этого ни в коем случае делать нельзя. У него может создаться впечатление, будто я не уверен в собственных силах.
Главное же – я до сих пор не знаю, чего ожидать. Хорошего или плохого.
– Не знаю, куда я передвинусь – наверх или вниз, – объяснил я Энни.
– Скорее, как всегда, будешь ходить вокруг да около, – пошутила она.
– А скажи честно, по-твоему, как у меня выходит?
– По-моему, у тебя выходит нормально, – ответила она, немного подумав.
– Да, но достаточно ли?
– Не знаю. А что достаточно?
– Откуда я знаю?
Мы переглянулись. Внезапно меня осенило.
– А может, ПМ просто боится моего успеха? Боится открытого вызова своему лидерству?
Энни удивленно заморгала.
– Твоего?
Собственно, я не имел в виду себя лично, но мне все равно было неприятно, что она была настолько удивлена.
– Не моего, а Мартина. Но при моей поддержке. Так что, если ПМ решил избавиться от конкурентов и не может безболезненно убрать Мартина, а он этого не может – кого угодно, только не министра иностранных дел, – то… главной мишенью бесспорно становлюсь я. Понимаешь? Ему необходимо оставить Мартина в изоляции.
Она спросила, что меня ожидает.
– О, лорд-президент, лорд-хранитель печати, министр искусств, министр спорта, заодно отвечающий за наводнения и засухи… Бесполезных, никому не нужных постов хватает. И не надо забывать: на меня ополчился Бейзил Корбет!
– Да он давно уже ополчился на весь белый свет, – заметила Энни.
Так оно и есть.
– Корбет – это красноречивое, бездушное, жестокое, двуличное ничтожество, – стараясь быть объективным, сказал я.
Мои слова ее несколько озадачили.
– Чем же тогда объясняется его успех?
– Именно тем, что он – красноречивое, бездушное, жестокое, двуличное ничтожество, – объяснил я.
К тому же он умеет подать себя, пользуется поддержкой множества рядовых членов партии (хотя рядовые члены парламента все его ненавидят) и каким-то образом сумел убедить общественность в своей искренности.
