Вот до чего доводят необузданные желания. И, может быть, знай наши герои эту притчу, ничего бы страшного не приключилось. Но персонажи не ведали, что творят, и события развивались с неумолимостью.
Бар «Кранты», оформленный в мавританской традиции турецкими сезонными малярами, работал до шести утра. Это было любимое место тех, кто решил покончить самоубийством. Неврастеники, ипохондрики, хронические неудачники со всей округи составляли девяносто пять процентов клеиентуры, остальные пять процентов приходились на долю находящихся под следствием.
И поскольку невезение – это состояние души, то есть невезучий человек подсознательно желает оставаться невезучим, лелеет свою любимую невезучесть, как дачник грядку картошки, обстановка и сервис в баре были соответствующие. Каждый день персонал мазал сиденья стульев резиновым клеем, подпиливал ножки стульев и красил долго сохнущей краской дверные ручки. Скатерти не только не менялись, а и добавочно намазывались толстым-толстым слоем липкого шоколада. В солонки насыпался сахар, в сахарницы – дуст. Ножи специально тупились, но на ручках искусный слесарь делал по несколько острых, как язык, зазубрин. Постоянным клиентам подавались столовые приборы, через провода подсоединенные к шокерам. Сюда, прикрыв лопухом саднящую задницу, заглянул сбежавший с позорного столба Кощубей. В эту трагическую минуту он был красив, как Папа Римский, голодающий третью неделю против распространения православия на Запад.
– Здравствуйте, садитесь, что будем пить? – сказал вежливый бармен, указывая на стул, в днище которого был вбит гвоздь «сотка».
– Нет, спасибо, – даже не глянув на стул, отказался маг, – стакан молока, пожалуйста. Ох, как я ей отомщу! Как отомщу! – странное дело, неудача в потешном многоборье раз и навсегда отучила Кощубея всюду соваться со своим любимым анекдотом и «Сагой о гипопотамах».
Бармен налил полную пивную кружку вермута. Звали бармена Шкалик. Его имя на древнем языке не значило ровным счетом ничего, да не встретится в его ночных приключениях Лихо Одноглазое.
– Как я ей отомщу! – колдун залпом опрокинул кружку. – Я превращу ее в дорожный знак «Осторожно, дети!», и каждый бродячий пес будет отдавать ей честь задней лапой! Рюмку вермута, пожалуйста.
– Одну минуточку, – вежливо кивающий головой бармен вышел из-за стойки, на цыпочках подкрался к задремавшему под табличкой «Танцовщиц с рук не кормить» клиенту, худому, жилистому фермеру, хозяйство которого на днях спалили завистливые колхозники, вставил в руку жертвы клочок бумаги и поджег зажигалкой «Крикет». Вернулся, опять же зажигалкой раскалил ручку подстаканника, в стакан которого налил антикварную водку «Распутин» (забадяженную из антикварного спирта «Рояль») и аккуратно, через тряпочку, протянул магу.
– Позвольте предложить тост: "Серый волк встретился с Красной Шапочкой. Девочка не удержала на аркане кобылицу своего языка и рассказала про бабушку. Волк побежал вперед, съел бабушку и стал ждать. Так выпьем же, с позволения бога Ослад[8], за тех, кто нас всегда ждет!"
Маг всей пятерней ухватил ручку подстаканника, пусть пальцы зашкварчали яичницей, маг выпил залпом, не чувствуя боли. Столь велика была его обида.
– Нет, я превращу ее в новобранца, распределенного в часть, где нет земляков! Рюмку водки, пожалуйста.
Бумажка в руке фермера догорела до пальцев. Фермер слабо вскрикнул, ничего не выражающими глазами посмотрел на пальцы, насыпал из перстня в рюмку яд, выпил и снова упал головой на стол. Сидевший за другим столом карточный шулер с правой рукой в гипсе (Угадайте с трех раз – почему?) встал, воровато оглянулся, подошел к мертвецу и, умыкнув из кармана худой бумажник, засеменил к выходу.
– Одну минуточку, – бармен выскользнул из-за стойки, ухватил за край ковровую дорожку и резко дернул на себя. Карточный шулер расколол череп о каменные ступеньки, а бармен вернулся на место и пододвинул колдуну бутылку уксуса. Колдун увидел, как за окном некто выводит на заборе белой краской: «Лидер либеральной партии – козел!»
– Точно! – Кощубей хлопнул рукой по усыпанной канцелярскими кнопками стойке, – я превращу ее в козу, и пусть она с утра до вечера блеет от горя! – колдун раскрутил винтом бутылку, вылил содержимое в пасть и, пошатываясь, побрел к выходу. Его развезло.
Кощубея испепелял терновый костер обиды. Аж самому удивительно: еще вчера он так гордился собой, что не замечал недостатки других. Еще вчера он легко бы перенес чужую неудачу. За что Небо сотворило с ним такую несправедливость, почему не с тем анонимным олухом, который в чатах подписывается «Мерлином»?! Кому Кощубей помешал, находясь на том месте под Солнцем, на которое никто не претендует, когда Солнце спрячется за тучи?! Разве часто Кощубей опаздывал на работу? Разве виноват, что хата с краю и в сезон дождей нет пожаров, чтобы старушку из огня вынести?! НЕ ВИНОВАТ, И КТО-ТО ЗА ЭТО ОТВЕТИТ!
Бармен выждал и нажал красную кнопку. Под ногами мага открылся потайной люк. Но Кощубея как раз здорово качнуло, и он, дыша духами и туманами, в люк не попал. Не попал он с первого раза и в дверь...
* * *
Было раннее утро. Зевота выворачивала челюсти. Наспех попискивали подзагулявшие комары. Делали последние виражи ночные бабочки. На трамвайной остановке топтался в ожидании первого трамвая одинокий гражданин. Он не ведал, что трамвай еще даже не изобрели. На востоке жаренным по китайскому рецепту апельсином загоралось светило, тормоша расползающиеся по небу тучи-улитки.
Двое стражников у ворот дворца травили анекдоты. Левый:
– Значит, так: поле боя, трупы, трупы, трупы. Идет солдат, трофеи шакалит. Вдруг из канавы: «Браток, помоги, раны болят, сил нет терпеть. Добей», «Нет проблем» – солдат шарахнул раненого шестопером... «Спасибо, браток».
Вместо засмеяться, крепко призадумался товарищ по оружию, и радость догадки, погодя, озарила его портрет. Через минуту правый стражник откликнулся:
– Ага, значит, раненый был в кольчуге.
Было раннее утро. В Славутиче-Днепре плескались бобры, голодные, бодрые и злые, хотя в приципе бобры – добры, а злы – козлы. Двое стражников у ворот дворца с интересом следили за приближающимся господином. Господин спотыкался, невнятно матерился и падал. Наконец подошел.
– Пароль? – весело рявкнул левый стражник, имя его не приводим из-за грифа «Секретно» на личном деле, а в переводе оно значило «танцующий с севшим картриджем».
– Я тебе, ик, ща, мать-перемать, такой пароль зафигачу! – с трудом выговорил Кощубей, медленно замахиваясь.
– Э, ты чего?! – отпрыгнул стражник на два шага, настроение у него явно испортилось, но пульс не участился, поскольку вместо левой руки болтался протез.
– А может, и ты, твою мать-перемать, хочешь, ик, пароль? – свирепо посмотрел колдун на второго и чуть не упал.
– Да нет. Не нужен мне никакой пароль. Я тут просто так стою. За команию, – на всякий случай отступив, опасливо пробубнил второй стражник. Парень был отважный и не мелочился.
– Ну, он же должен сказать, – начал виновато первый. – Мы должны спросить: «Пароль?», а он должен ответить: «У вас продается скифский шкаф» Тогда мы...
– Какой еще, на фиг, шкаф? – снова стал заносить для удара руку маг, но его вдруг стошнило. Пока колдун отплевывался, стражники подхалимски ловили его взгляд.
– Какой еще шкаф, на фиг? – Кощубей тяжело двинулся в атаку. По уровню трагического накала эта сцена более всего напоминала картину известного русского художника Ильи Репина «Бурлаки на Волге».
– Вот черти, – сам себе сказал наблюдающий в окно начальник караула. – Тот еле на ногах держится, свинья пьяная, а они от него драпака. Гнать таких из ВОХРы надоть, – злопыхатели шушукались, что начкараула ищет приключения на больную голову не по средам и даже не по понедельникам, а по субботам, а также подпольно коллекционирует мелодии для мобильников.
– Вот черт или, как это по-славянски, Ой, ты, гой, Чернобог побери, – сказал сам себе наблюдающий в окно начальник караула. – Никак эта пьяная свинья, разогнав стражу, сюда сунулась? Пройдусь-ка я, проверю южный пост. – Начальник караула имел боли в правом подреберье, тошноту, изредка рвоту. Короче, имел дискинезию желчных путей.
Так Кощубей снова оказался во дворце.
Ясное дело, ему пришлось поплутать в поисках княжеской опочивальни. Он то путался в портьерах, то подымался, то спускался ступеньками, часто падал. На кухне он спугнул лебедя, который колонковой кисточкой на мраморном полу рисовал мышиные следы от пустого мешка из-под гречи к норке, и опрокинул казан со вчерашними щами. В потемках кладовой столкнулся с крепко нагруженным столовым серебром мужиком, который посоветовал не соваться на третий этаж, мол, там не спят. Но однажды колдун оказался в просторном, затемненном сдвинутыми шторами зале.
Из мрака колдуну навстречу выступила пахнущая «Милки Вэй» женская фигура и дала пощечину:
