— Э-э…
— И кстати, от вас ужасно пахнет. Вы что, пили?.. Вы водите корабль пьяным?
Капитан нервным движением дернул полу своего камзола, пытаясь прикрыть висящую на поясе флягу с ромом.
— И вообще, вам следует помыться, — заключила герцогиня. — От вас разит, и в бороде крошки.
Капитан отряхнулся.
— Вы свободны, идите, — махнула ему рукой герцогиня. — Распорядитесь, чтобы в каюте прибрали. На обед пусть подадут баранину, тушеную с овощами, и салат. Вино красное.
— Что? — удивился капитан.
— Я говорю: обед через час, — сказала герцогиня.
Она достала из складок платья маленькую записную книжку в переплете из телячьей кожи и перелистнула несколько страничек. Потом перевела взгляд на капитана и приподняла бровь.
— Вы еще здесь?
Капитан открыл рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли где-то на половине пути. Так, с открытым ртом, он развернулся и покинул каюту. Вслед ему донеслось:
— И не хлопайте дверью!
Он аккуратно притворил за собой дверь.
На палубе к нему подскочил боцман.
— Сэр! Матросы интересуются, когда мы начнем дележку добычи.
— Отставить, — огрызнулся капитан. — Дележку начнем, когда я скажу. Для начала отправь кого-нибудь на камбуз, передай коку, чтобы не позже, чем через час, накормил пленницу. Да пусть постарается, как следует, жратва должна быть — первый сорт, а не эти его обычные помои. У нас тут герцогиня, а не какая-нибудь хавронья.
Боцман вытаращил глаза.
— Это с каких пор мы кормим пленников, словно королей, сэр? — спросил он.
— С этих самых! — огрызнулся капитан. — И еще отправь к ней в каюту юнгу, пусть подметет там.
Боцман раскрыл рот.
— Уж не влюбились ли вы часом, сэр? — с ужасом спросил он.
— Что? — вздрогнул капитан. — Тьфу ты! Конечно нет, осел! А ну, отставить разговорчики. Выполнять!
Он окинул взглядом паруса, задержался на рулевом, скользнул глазами по носовому такелажу. Оставшись довольным увиденным, капитан зашагал, постукивая деревянной ногой, к баку.
За его спиной послышались удивленные голоса и какой-то шум. Обернувшись, он увидел, что с юта поднимается герцогиня. Матросы зашушукались и прекратили работать. Плотник Каннингем, чинивший фальшборт, брезгливо сплюнул в море. Герцогиня, в свою очередь, бросила презрительный взгляд на команду и прошла уверенным шагом к борту.
— Эй, человек! — не оборачиваясь, она поманила пальцем матроса Бинса. — Что это за безобразие?
Ножкой в замшевой туфле она поддела бухту тонкого каната, небрежно сваленную рядом с бортом. Бинс заморгал, не зная, что ответить. Спас его капитан, подскочивший к пленнице.
— Сударыня, — начал он. — У нас не полагается, чтобы пленники разгуливали по палубе…
— А, вот вы где! — перебила его герцогиня. — Я спрашиваю, почему такой бардак на корабле? Столько бездельников, и некому прибраться?
— Мадам…
— Паруса грязные. Вы вообще стираете когда-нибудь паруса?
— Мы собирались, но…
— Перила борта исцарапаны, и все в занозах.
— Это называется планшир, сударыня…
— Я сама знаю, как это называется, — гневно отрезала герцогиня. — Почему не отполировано?
Капитан оглянулся, ища поддержки у матросов, но те смотрели на него и герцогиню, раскрыв рты. Каннингем опустил молоток, боцман закурил свою трубку, даже рулевой на шкафуте обернулся, чтобы лучше видеть происходящее.
— Это все из-за абордажных крючьев, — промямлил капитан. — Они, знаете ли, царапают борта…
— Ничего не хочу знать, — махнула рукой герцогиня. — Эй, вот вы, который с молотком!
— Я? — удивился плотник Каннингем.
— А кто же еще! — рявкнула герцогиня. — Когда закончите там с ремонтом, потрудитесь отполировать перила.
Плотник выронил молоток себе на ногу.
— А вы почему курите на борту? — накинулась герцогиня на боцмана. — Вам что, не объяснили, что вы находитесь на деревянном судне? Вы вообще знаете, что курение — главная причина пожаров?..
— Я… — начал было боцман, но договорить ему не удалось. Герцогиня выхватила трубку у него из рук и швырнула за борт.
— Каждый, кого я застану за курением, будет строго наказан, — сообщила она. — Вы, любезный, останетесь сегодня без ужина. Вам ясно?
Боцман непонимающе посмотрел на капитана. Капитан счел необходимым вмешаться.
— Я прослежу, сударыня, чтобы боцмана оставили без сладкого на неделю, — заявил он, отчаянно подмигивая боцману. — Может, вам удобнее будет у себя в каюте?
— Чепуха, — сказала герцогиня, снова поворачиваясь лицом к открытому морю. — Мне необходим свежий воздух, у меня моцион.
Неторопливо она прошествовала вдоль всей палубы, устраивая выговор то одному матросу, то другому. Смитсон получил от нее замечание за неопрятный вид, а Бинс, снова подвернувшийся под горячую руку, был отчитан за плевок в море. Капитан следовал за герцогиней по пятам, то и дело оправдываясь за некрасиво натянутые снасти и смолу на такелаже.
— А это еще что такое? — возмутилась герцогиня, указав на якорь, подтянутый к борту. — Почему весь в водорослях?
— Но это же якорь! — развел руками капитан.
Герцогиня отмахнулась.
— Оставьте свои оправдания, милейший, — заявила она ледяным тоном. — Чтобы к утру был начищен до блеска.
Лишь через четверть часа герцогиня наконец покинула палубу. Спускаясь по лестнице, ведущей на ют, она обернулась и добавила:
— А палубу подмести! — и скрылась в своей каюте.
Капитан вытер лоб рукавом камзола.
— Я же говорил, — громко сказал плотник Каннингем. — Баба на корабле — к несчастью. Говорил я, или нет?
— Точно, говорил, — подтвердил матрос Бинс.
— Помните тот бриг, на котором она плыла — как его? «Южная звезда», что ли?.. — продолжал плотник. — Сами видели, что с ними случилось.
— А что случилось? — непонимающе спросил боцман.
— А то! Пираты на них напали, вот что!
Боцман на секунду задумался, а потом неуверенно спросил:
— Мы, что ли?
— Ну да, мы и есть, — сказал Каннингем. — Это что, большая удача, по-твоему?.. Эх, прогнать бы ее по доске!..
— Точно! — поддержал боцман. — Привязать к ноге ядро, и отправить к морским дьяволам.
— А ну, заткнуться всем! — рявкнул капитан.
— Боцман дело говорит! — сказал матрос Бинс. — Выбросьте ее за борт, сэр!
— Тихо ты! — зашипел капитан, зажимая рот Бинсу своей огромной лапой. — Я даже представить себе боюсь, что она с нами сделает, если мы выбросим ее за борт.
Он оттолкнул Бинса и окинул команду мрачным взглядом.
Боцман снял с головы матросскую шапочку и мял ее в руках.
— Кэп, — сказал он. — Мы вас все уважаем, но… Надо что-то делать.
— Сам вижу, — огрызнулся капитан.
Он отвернулся от команды, уцепился рукой за ванты и уставился в море. Рука сама нащупала на поясе фляжку, капитан медленно поднял ее к губам и сделал приличный глоток.
— Есть только один выход, — сказал он. — Только один.
Команда молчала.
— Сэр, — робко позвал боцман. — Что прикажете делать, сэр?
Капитан молчал. Свободной рукой он поглаживал исцарапанный планшир бакборта, потом обернулся к команде. Рука его скользнула по вантам, пока не уперлась в деревянный круглый юферс. Капитан хлопнул по юферсу ладонью, ванты, продетые в отверстия юферса, загудели. Решение далось ему нелегко.
— Ничего не поделаешь, — сказал он. — Иного выхода у нас нет, ребята.
И отдал приказ.
Часом позже, когда все необходимое было погружено в шлюпку, а матросы уже сидели на веслах, капитан вслед за остальными членами команды перебрался через борт «Разбойницы» и уселся на носу шлюпки.
— Кончено, — дрогнувшим голосом сказал он. — Отчаливай.
Матросы налегли на весла. Через час «Разбойница» пропала из виду, скрывшись за горизонтом. Капитан не отрываясь смотрел ей вслед. Боцман подсел к нему.
— Все будет хорошо, сэр, — сказал он. — Вот увидите. Доберемся до берега, захватим какой-нибудь бриг, а то и фрегат… Есть ведь и другие корабли, сэр! Мы еще поплаваем! А эта… Пусть плывет хоть в свой Каракас, хоть к черту на рога!
Капитан молча кивнул. Боцман ободряюще потрепал его рукой по плечу.
— Навались, ребята! — гаркнул боцман матросам. — Я чую землю! Мы потеряли корабль, но зато спаслись!
Матросы навалились. Шлюпка легко скользила по волнам, сопровождаемая ритмичным плеском весел, а капитан сидел на носу, подставляя лицо ветру.
Его щеки, усы и борода были мокрыми, но были ли это слезы, или только брызги волн — так и осталось неизвестным.
— Вот объясните мне, чем вы думали?
Иван потупился. Клаус вздохнул, потеребил пальцами усы.
— Нет, я примерно представляю, чем, — сказал Клаус. — Но всему же есть предел. Вот это, — Клаус ткнул пальцем в сторону Венеры, — вот это уже чересчур.
