«Вот, — сказал он себе, — зенит прекрасного дня. А я еще думал, что в Лондоне скучно!»
Наутро Джордж проснулся, смутно ощущая, что мир какой-то другой. Стряхнув последние остатки сна. Он почувствовал неясное возбуждение. Он вскочил на кровати. Он вспомнил. Он влюблен!
Сомнений быть не могло. Невыразимая радость пронизывала его насквозь. Он чувствовал себя юным и сильным. Все, что ни делалось в лучшем из миров, явно делалось к лучшему. Солнце сияло. Кто-то свистел внизу, на улице, и даже звук одного из его старых сочинений, которое уже год назад вызывало у него тошноту, был приятен, хотя невидимый свистун лишь изредка, да и то случайно, попадал в тон. Джордж легко спрыгнул с кровати и открыл в ванной холодный кран. Намыливая лицо перед утренним бритьем, он лучезарно сиял, радуясь своему отражению в зеркале.
Итак, оно пришло. То самое.
Джордж никогда не был влюблен. Конечно, начиная лет с пятнадцати он испытывал нежные чувства разной степени интенсивности. Конечно, в семнадцать он был влюблен практически во всех знакомых ему особ женского пола и еще в десятки незнакомых, но более зрелые годы отточили его вкус и отдалили от этой романтической соборности. Последние пять лет женщины находили его более или менее холодным. Чувства в нем остыли, в немалой мере — благодаря его профессии. Для человека, который из года в год сочиняет музыкальные комедии, женщины постепенно теряют многие из тех соблазнительных достоинств, которыми они улавливают прочих, обыкновенных мужчин. Джорджу в последние годы стало казаться, что самая яркая их черта — это склонность брыкаться. Пять лет блуждал он среди женщин, многие из них были прекрасны, все — привлекательны; но единственное, что запечатлела память — то, с какой интенсивностью и частотой они брыкались. Одни взбрыкивали из-за музыкальных номеров, другие — из-за любовных сцен; третьих заботили выходные реплики, четвертых — складки платья во втором акте. Брыкались они по-разному — кто гневливо, кто сладко, кто шумно, кто тихо, кто с улыбкой, кто в слезах, кто жалостно, кто снисходительно, но все, все до единой. И вот, для Джорджа женщины стали не источником вдохновения, не ласковыми богинями, а большой опасностью, от которой надо было спасаться тактично, а не выйдет — просто бежать. Годы и годы страшился он оказаться с ними один на один; в нем выработалась привычка смываться как можно скорей, как только какая-нибудь их них начнет раскидывать свои сети.
Нетрудно представить себе, как это на него подействовало. Возьмите прирожденного Дон-Кихота с рыцарским инстинктом, романтического и восторженного, на пять лет лишите его возможности упражняться в этих качествах — и вы получите скопление дури, сравнимое лишь с утечкой газа в герметически закрытом помещении или с погребом, полным динамита. Довольно искорки от спички — и взрыв.
Бурное вторжение этой девушки в его жизнь послужило не только искрой, но пламенем. Ее ясные глаза вызвали детонацию духовного тринитротолуола, столь долго копившегося в его душе. Ба-бах! На миллионы осколков разметались, взлетев на воздух, все благоразумие, вся сдержанность, ставшие было принципом его жизни. И что же? Безнадежно влюблен, что твой трубадур в средние века.
Только когда он кончил бриться и робкой ступней пробовал воду в ванне, его вдруг окатило мыслью, что влюблен-то он влюблен, но аллея его любви усеяна ямами почище, чем любая площадка для гольфа. Начать с того, что ему неизвестно, как эту девушку зовут. Далее, надежды снова встретиться с нею практически нет. Даже такой оптимист, как он, отнес эти два обстоятельства к разряду неблагоприятных. Он вернулся в спальню и сел на кровать. Это следовало обмозговать.
Он не печалился, он просто задумался; его поддерживала вера в свою удачу. Он понимал, что сейчас он — в положении игрока, который сделал мастерский удар из исходной позиции, мяч уже на зеленом поле — но закатился в углубление. Другими словами, добился он многого; остается развить успех. Стальную клюшку удачи надо заменить деревянной клюшкой хитроумия. Если он проиграет, если позволит девушке исчезнуть только потому, что не знает ни имени ее, ни адреса, он навеки заслужит клеймо бездарного авантюриста. Нельзя ожидать, что удача сделает для тебя все. Надо мобилизовать ей в подкрепление собственные силы.
Итак, что мы имеем, на что можно опереться? Да ничего, в сущности. Хорошо, она живет в двух часах езды от Лондона с вокзала Ватерлоо. Что бы сделал на его месте Шерлок Холмс? Сосредоточенное размышление ответа не дало; тогда-то и покинул Джорджа тот радужный оптимизм, с которого начался день, уступая место серой тоске. Кошмарная фраза, тоскливая, словно кладбище, всплыла в его памяти: «Разошлись, как в море корабли». И очень просто! Да что там, право, ведь если обдумать это дело со всех сторон, вытираясь после ванны (что Джордж и делал), непонятно, чего еще ждать.
Он рассеянно оделся и собрался позавтракать. Может быть, хоть еда ослабит это сосущее ощущение. К тому же, после кофе он будет мыслить острее.
Он открыл дверь. На пороге лежало письмо.
Почерк женский, незнакомый. Написано карандашом. Он вскрыл конверт.
«Уважаемый м-р Бивен», — так оно начиналось. Сердце екнуло. Он взглянул на подпись: «Девушка в такси».
«Уважаемый м-р Бивен,
Надеюсь, Вы не сочли меня невежей за то, что я улетучилась, не попрощавшись. Так вышло. Я увидела Перси, подъезжавшего в такси, и поняла, что он преследовал нас. К счастью, он меня не видел, и мне удалось ускользнуть. С деньгами все обошлось — я вспомнила, что у меня с собой красивая брошка, и я остановилась по дороге, чтобы заложить ее.
Еще раз большое спасибо за Вашу доброту.
Девушка в такси».
Джордж прочел записку дважды, пока сбегал вниз к завтраку, и еще трижды во время еды. Наконец, запечатлев в памяти все до последней запятой, он предался пылким мечтаниям.
Что за девушка! Он в жизни не встречал женщины, способной написать письмо без постскриптума, а это еще мелочь по сравнению с другими талантами. Как находчива: это ж надо додуматься — заложить брошку! До чего мила — не поленилась написать письмо! Он все больше убеждался, что нашел свой идеал, все больше исполнялся решимости не допустить, чтобы такая ерунда, как имя, разлучила его с нею. И ведь кое-что есть, от чего-то можно отталкиваться. Он знает, что она живет в двух часах от Ватерлоо. Просто смешно! Тут искать почти нечего. Подходят только три графства, и каким же идиотом должен быть человек, если он не обшарит их в поисках любимой девушки! Особенно человек, которому так везет.
Удача — это богиня, чьих милостей не добьешься уговорами. От взыскующих и настырных душ она отвращается. А вот если возьмешь ее за руку, как доверчивый ребенок, она смилостивится над нами и не оставит в час нужды. Джорджу она улыбнулась незамедлительно.
Когда он обедал в одиночку, он разбавлял скуку трапезы мудростью печатного слова, воплощенной в вечерних газетах. Вот и теперь, направляясь на Пиккадилли, он захватил с собой ранний выпуск «Ивнинг Ньюс». И едва ли первым попалось ему на глаза сообщение, затерявшееся где-то в недрах страниц, посвященных юмористическому комментарию к событиям дня, в стихах и прозе. Данное событие автор счел достойным поэмы. Звучала она так:
«Пэр и полицейский»
«У „Карлтона“, слыхали ль вы, случилось странное, увы! Случилось, утверждает слух, оно часов около двух. Лучи текли, не жарил зной, во всех сердцах царил покой, когда приличный джентльмен, представив веский аргумент, подвергнул яростной атаке другого мистера во фраке. Кулак в перчатке он вознес, чтоб незнакомцу врезать в нос. Кто знает, чем бы кончил он, досадой страшною взбешен, не приключись при сцене той С-230, постовой. „Что здесь за шум, а драки нету? — сын Лондона воззвал к ответу. — Незамедлительно прошу я прекратить весь этот шум“. Неукоснимый страж порядка, он руку в форменной перчатке на нарушителя шевьот увещевающе кладет. Что было дальше — нету сил писать; стыжусь своих чернил. Какой-то демон обладал тем джентльменом. Он наддал пинка служилому туда, где в том содержится еда. „Эй! Эй! Эй! Эй!“ — служилый рек и джентльмена уволок. В участке выяснил служитель: лорд Бэлфер этот нарушитель. Но для британского суда и пэр, и нищий — ерунда. Судья воздаст, весы подняв, всем по заслугам. Крупный штраф и лорду Б. и нам, друзья, урок: констеблей бить нельзя».
Баранья отбивная застывала, нетронутая, на тарелке. Напрочь обделенный вниманием, охладевал картофель-фри. Джорджу было не до еды. Как он был прав, уповая на свою удачливость! И как благородно с ее стороны не подвести его! С такой уликой в кармане дело, можно считать, сделано. Оставалось заскочить в ближайшую библиотеку и пролистать справочник Берка, где есть вся английская аристократия. Он расплатился и вышел из ресторана.
