– Не поразвлечься, а он был вне себя. В отчаянии. Он лишился той, которую любил.
– Вот это да! А дальше что?
Я воодушевился. Что бы ни говорили про Бертрама Вустера, но, если мне подкинуть нужную реплику, я уж как-нибудь ее не упущу. Тут на меня можно положиться. Я откашлялся. Жареная рыба и бутылка были уже на столе. Я отправил в рот кусок рыбы и отпил содержимого бутылки. На вкус это было что-то вроде репейного масла.
– Вы меня жутко заинтересовали, – сказал я. – Он лишился, стало быть, той, которую любил?
– Она ему сказала, что не желает больше с ним ни видеться, ни разговаривать.
– Ну и ну. Тяжелое переживание. Бедняга.
– И он идет в этот злачный ночной клуб. Чтобы забыться.
– Держу пари, что это ему не удается.
– Нет, конечно. Он обводит взором весь здешний блеск и пестроту и понимает, что это все пустое. Я, пожалуй, использую для сцены в ночном клубе вон того официанта с водянистыми глазами и с фурункулом на носу, – пробормотала Флоренс, делая заметки на обороте меню.
Я плеснул себе еще глоток жидкости из бутылки, для храбрости, и набрал в грудь воздуху.
– Если он лишается той, которую любит, – тоном крупного знатока приступил я к делу, – или, обратно же, если она лишается того, кого любит, – это всегда ошибка. Не знаю, как считаете вы, но мне лично кажется, что глупо давать отставку герою своей мечты просто из-за какой-то пустячной размолвки. Поцелуйтесь, и мир, мир навсегда – вот мое мнение. Я видел сегодня вечером Чеддера в клубе «Трутни», – продолжал я, переходя на личности.
Флоренс гордо выпрямилась и сдержанно отправила в рот кусочек рыбы. А когда груз прошел в трюм и она смогла опять говорить, то холодным, металлическим голосом коротко переспросила:
– Да?
– Он был в ужасном состоянии.
– Да?
– В отчаянии. Как безумный. Обводил взглядом клубную курилку, и чувствовалось, что она кажется ему безлюдной пустыней.
– Да?
Наверно, если бы сейчас кто-нибудь подошел и спросил бы у меня: «Как идет дело, Вустер? Успешно?» – я бы ответил отрицательно: «Что-то не похоже, Уилкинсон – или Бэнкс, или Смит, или Нэчбулл-Хьюгессен, или как там его, – так бы я сказал. – Впечатление такое, что ни тпру ни ну». Однако я не отступался.
– Да, он был вне себя. Казалось, еще немного, и он соберется и махнет в Скалистые горы стрелять медведей гризли. Ужасная мысль.
– Ужасная для тех, кому жаль медведей?
– Нет, я имел в виду тех, кому жаль Чеддера.
– Я к их числу не принадлежу.
– Вот как? Ну а если бы он поступил в Иностранный легион?
– Я бы это одобрила.
– Разве приятно вам было бы думать, что он сейчас бредет по раскаленным пескам, и ни одной пивной в поле зрения, только берберы, или как их там, стреляют в него из-за каждого угла?
– Да, приятно. Если бы я увидела, что какой-нибудь бербер целится в Д’Арси Чеддера, я бы со своей стороны взяла подержать его шляпу и пожелала ему удачного выстрела.
И снова у меня возникло ощущение, что дело застряло на мертвой точке. Выражение лица у Флоренс было такое холодное, как рыба у меня на тарелке (я за этими разговорами совсем про нее забыл).
Мне стало понятно, каково приходилось тем ребятам из Библии, которые тщетно пытались зачаровать глухого аспида. Всех подробностей не припомню, хотя в школе я один раз даже получил награду как знаток Священного Писания, знаю только, что они из кожи вон лезли, чтобы зачаровать этого аспида, взмокли от пота, а результат – ноль. С глухими аспидами, насколько я понимаю, почти всегда так.
– Вы знаете Хораса Пендлбери-Дейвенпорта? – задал я вопрос после затянувшейся паузы, когда мы оба молча ковыряли каждый свою рыбину.
– Того, что женился на Валери Туислтон?
– Того самого. Он бывший наш клубный чемпион по «Летучим дротикам».
– Да, мы знакомы. А он еще тут при чем?
– При том, что он воплощает мораль и служит венцом басни. Пока они ходили помолвленные, у них с Валери произошла ссора примерно такого же калибра, что и у вас с Сыром, и они чуть было не расстались навеки.
Флоренс бросила на меня ледовитый взгляд:
– Обязательно надо упоминать мистера Чеддера?
– Я рассматриваю его как главную тему в сегодняшней повестке дня.
– А я – нет. И я, пожалуй, поеду домой.
– Нет-нет, погодите. Я должен рассказать вам про Хораса и Валери. Они поссорились, как я уже сказал, и чуть было не расстались навсегда, но их помирила одна женщина, которая, по словам Хораса, кажется, разводила коккер-спаниелей. Она рассказала им свою трогательную историю, и эта история растопила их сердца. Когда-то она любила некоего субъекта, но повздорила с ним из-за сущего пустяка, а он развернулся кругом и уплыл в Федеративные Штаты Малайи, где женился на вдове плантатора-каучуковода. С тех пор каждый год она получала простой букет белых фиалок и с ним записку: «А ведь могло бы быть…» Вы же не хотите, чтобы и у вас с Сыром получилось так?
– Очень даже хочу.
– И вам ничуть не больно думать, что, может быть, в эту самую минуту он ходит по пароходствам и наводит справки насчет отплытия в Малайю?
– Сейчас ночь, и все пароходства закрыты.
– Ну завтра, с утра пораньше.
Она положила нож и вилку и как-то странно на меня посмотрела.
– Берти, вы удивительный человек, – проговорила она.
– То есть в каком смысле удивительный?
– Наговорили тут столько чепухи, чтобы помирить меня с Д’Арси. Я, конечно, восхищаюсь вами за это. Я нахожу, что вы ведете себя благородно. Впрочем, все знают, что мозгов у вас как у болотной курочки, но зато вы – сама доброта и щедрость.
Я оказался в затруднительном положении, поскольку ни одной болотной курочки лично не знал и поэтому не мог судить о том, сколько у нее мозгов, но по тону Флоренс можно было понять, что маловато, и я уже собрался было спросить, а кто такие эти знающие все, на которых она ссылается, когда она продолжила свои рассуждения:
– Вы ведь сами хотите на мне жениться, верно?
Мне пришлось опять отхлебнуть здешнего вина, прежде чем я смог ответить. Это был трудный вопрос.
– Ну да, а как же, – заверил я ее, чтобы она не обиделась. – Кто не захочет.
– И тем не менее вы…
Договорить она не успела, потому что в эту минуту внезапно, как это всегда происходит, началась облава. Джаз-банд замолчал на полуслове. Стало тихо. Словно из-под половиц, повыскакивали какие-то молодцы с квадратными челюстями, и один из них, судя по всему главный распоряжающийся, голосом зычным, как сирена в тумане, велел всем оставаться на местах. Я еще, помнится, подумал, как они все точно подгадали: ровно к тому моменту, когда наш разговор принял неприятный оборот и уже грозил серьезной неловкостью. Мне доводилось слышать о лондонской полиции дурные отзывы – как, например, от Китекэта Поттера-Перебрайта и остальных наутро после лодочных состязаний между Оксфордом и Кембриджем, – но человек непредубежденный не может не признать, что в отдельных случаях полиция выказывает чудеса такта.
Я, разумеется, не испугался. В такие передряги я попадал уже неоднократно и заранее знал, что будет дальше. Поэтому, видя, что моя дама переполошилась, я поспешил развеять ее опасения:
– Волноваться совершенно не о чем. Не надо «рыдать, лия потоки слез и в грудь себя бия»[13], как говорит Дживс. Все нормально.
– Они нас не арестуют?
Я снисходительно улыбнулся. Уж эти мне новички.
– Глупости. Нет ни малейшей опасности.
– Откуда вы знаете?
– Мне все это давно и хорошо знакомо. Коротко говоря, сейчас произойдет следующее. Нас всех сгонят в кучу, и мы в простых фургонах мирно отправимся в полицейский участок. А там в приемной выстроимся в очередь, и каждый назовет свои имя, фамилию и адрес, допуская при этом в мелочах некоторые отклонения от истины. Я, например, обычно называю себя Эфраимом Гэдсби, проживающим по адресу: Стрэтхем-Коммонз, Джубили-роуд, «Настурции». Почему именно так, сам не знаю, такая фантазия в голову пришла. А вы, если послушаете моего совета, назовитесь Матильдой Ботт, дом триста шестьдесят пять по Черчилль-авеню, Ист-Далидж. По завершении этих формальностей нас отпустят по домам, а хозяин этого заведения останется один перед лицом его величества Закона.
Но Флоренс мои слова не успокоили. Я вижу, ей ну никак не сидится на месте. Вопреки предписаниям человека-сирены она вскакивает со стула, будто пронзенная снизу спицей, и говорит:
– А по-моему, будет все не так.
– Так, так, если только они не завели новые порядки.
– По-моему, потащат в суд.
– Да нет же.
– Я лично не намерена рисковать. Всего наилучшего!
И, сорвавшись с места, Флоренс бросилась к служебной двери, находившейся неподалеку от нашего столика. Ближайший констебль взлаял, как гончий пес, и рванул вдогонку.
Разумен ли был мой следующий поступок? Этого я для себя по сию пору не решил. То мне кажется, что да, ведь рыцарь Байярд[14] на моем месте поступил бы так же; а то – все-таки нет. А произошло, говоря вкратце, вот что.
