Гриша».
* * *
Одесская литература – богатое мышление и бедный язык.
* * *
– Как пройти к Привозу?
– Идите так, как я сижу.
– Вы имеете в виду – лицом?
– А как же! Идите, я вас буду наблюдать. Если вы не туда свернёте, я крикну. Идите, идите, пока я молчу. Идите.
Они шли к морю по узкому переулку.
Две толстые женщины с большой кошёлкой посредине.
Молодой парень не мог их обогнуть.
Опёрся на их плечи и, легко перепрыгнув кошёлку, затанцевал впереди.
К нему подошёл кто-то из зрителей:
– Вы обидели двух женщин.
– Вы антисемит? – спросил парень.
– Я еврей.
– И я еврей, – сказал русский, и они разошлись.
* * *
Кстати, в море остаются следы от катера, от парохода. Как в душах, как в умах. Как всюду, где нам кажется, что они исчезли.
* * *
В Одессе открываешь кран – начинает шумно идти вода.
Не из крана.
И неизвестно – откуда.
Только по крикам соседей начинаешь понимать.
Как красиво шутили в Одессе. На улице Ленина была юстировочная мастерская одного типа. А мы шли по Ришельевской. А параллельно ехал самосвал с гравием. А Изя его догнал.
– А нужен гравий дозарезу.
– …
– А за десятку отдашь?
– …
– А вот сюда.
– …
А шофёр за десять рублей высыпал все 5 тонн под дверь юстировочной мастерской.
А хозяин весь следующий день нанимал рабочих, машины – влетел на 500 рублей.
А он всё кричал: «Кто это мне подстроил?»
А мы сочувствовали. Конечно, это его не исправило. Но мы себя почувствовали людьми.
А как же.
Еве шесть лет. Она – глава семьи.
– Ева, переведи ей, что я оплачу только часть дома.
Ева молчит как проклятая на двух языках.
– Ева, чтоб ты сгорела, ты не можешь ей перевести?
– Я уже перевела.
– Ну и расскажи, что ты перевела?
– Ай кэн пэй уан парт…
– И что же это значит?
– Я могу платить только часть.
– Что часть? Что часть? Несчастье… Что часть?! Что часть?! Какую часть? Ты сошла с ума. Я могу платить всё.
– Ай кэн пэй евресинг.
– Что ты ей сказала?
– Я могу платить всё.
– Что значит – всё? Что всё? Почему всё? Кто сказал – всё? Ты что, сдурела? Что ты там ей болтаешь! Где я возьму всё? У меня нет на всё. Нет у меня. Даже если я продам трусы. Если тебя продам в рабство. Откуда я возьму? Я могу платить всё, но не сейчас… Сейчас я могу часть. Могу часть. Вполне могу… Часть… Могу… Ты поняла?
– Ай кэн пэй парт.
– Теперь стоп! Что она сказала? Что она сказала? Стоп!
– Она сказала, давай всё.
– Чтоб ты горела. Она что, так сказала? Чтоб я так была здорова. Чтоб дедушка не дожил. Слушай меня, Ева, я могу платить всё.
– Ай кэн пэй эвресинг.
– Я всё могу. Я в состоянии. Деньги – это грязь. Их у меня куры не клюют. И я заплачу всё. Но я могу платить часть.
– Ай кэн пэй парт.
– Остальное – в рассрочку.
– Ай кэн пэй…
– Ева, стоп! Что она сказала?
– Она сказала – давай всё!
– Скажи ей – хорошо, скажи – я согласна. Но только часть.
– Ай кэн пэй парт.
– Вот. Но я буду платить всё. Все подохнем. Ты, Ева, будешь в мусоре копаться. Папа будет вагоны толкать. Я рвану на панель. Но я буду платить всё. Мы не имеем права её упускать.
– Ай кэн пэй эвресинг.
– Правильно! Но сейчас – часть.
– Ай кэн пэй парт.
– Точно. Теперь спроси её, сколько она хочет.
– Она говорит – давай всё.
– Скажи ей – хорошо, по рукам.
– Гуд.
– Но только сейчас – часть.
– Ай кэн пэй парт.
– Ты ей перевела?
– Да.
– Что она сказала?
– Давай всё.
– Скажи – хорошо. Дай, я ей пожму руку… Ева, уйди… Я жму руку… Всё, Ева, говори – «хорошо».
– Гуд…
– Но только частями.
– Ай кэн пэй парт.
– Она поняла?
– Да.
– Что она говорит?
– Давай всё.
– Переводи. Так, Ева… Скажи ей, мы объявляем перерыв.
– Интервал.
– Иди сюда… Что ты ей перевела? Я тебя сейчас убью. Почему она упирается? Ты что, не можешь ей сказать, что я плачу всё? Но не сейчас. Вот в данный момент часть, а потом отдам. Ты что, не можешь двух слов связать? Ты что, не понимаешь? Я ей год плачу. На твой английский папа машину продал. Ты только посмей нам это дело сорвать. Я тебя прибью. Иди… Скажи ей, что я могу платить всё… Но сейчас часть. Ты поняла? Иди.
– Ай кэн пэй эвресинг…
У нас, если кто-то что-то вспоминает, он требует, чтобы все были рядом. С криком: «Идите все сюда!»
Пока все не соберутся, он не начинает.
– Миша здесь? А Изя здесь? А Гарик? А Женя… Все… Я хочу вспомнить…
И начинает вспоминать…
Он молчит.
Мы молчим.
Мне не понять, зачем ему все, чтобы что-то вспомнить…
Кто-то кричит:
– Это про Зюню?
– Нет…
– Про Павлика на «плитах»?
– Нет… Нет…
– Наверное, про эту сволочь – Зинку…
– Нет! Не мешайте… Тихо!
Зачем мы ему нужны? Зачем «тихо»?
Я не вынес молчания:
– Всё! Плевать я хотел!
Не можешь – не вспоминай!
Прекращай!
А вы все – идиоты.
Он же вас эксплуатирует…
Что он вспоминает?
А даже если вспомнит.
Я его знаю сорок лет.
Ничего интересного.
Он вообще ничего не помнит.
Ему кажется, когда все сидят, у него что-то начинает работать.
Хоть весь город зови, у тебя не поднимается в голову.
– Тихо! Дай ему сказать.
– Не хочу. Полжизни я сижу и жду, что он что-то скажет.
Не хочу.
Я свободный человек.
И мне плевать, что он приехал из Америки.
Откуда бы он ни приехал.
Там он ничего не вспоминает.
А здесь он ничего не вспомнит.
Что ты мотаешься туда-сюда!
– Дай ему вспомнить!
– Не дам! Вот иди во двор и сядь под дерево.
Вспомнишь – крикнешь.
Может, кто-то придёт.
А отнимать у нас жизнь я не позволю.
Я плевал на него, когда он уехал.
Я плюю, когда он приехал.
Мы долго молчали, потом разошлись.
– Я вспомнил! – крикнул он.
– Что?
– Твой старый одесский телефон: 26-34-12.
Все замолчали… Вот всё, что он вывез отсюда и привез оттуда…
* * *
Как сказал мой друг:
– Там у меня серьёзно. А здесь постоянно.
До сих пор думаю над этим.
* * *
– Слушай, это ты не любишь айвовое варенье?
– Я. А что?
– Да нет, пока всё нормально.
* * *
Человек не должен портить ночь, а ночь не должна портить человека.
* * *
– Да, она играет на скрипке. С ней это есть.
– А что с ним?
– С ним это тоже. Он ей аккомпанирует.
* * *
– Михал Михалыч, как вы, как еврей, относитесь к жизни татар в России?
* * *
– Это почта? Мы утром телеграмму у вас посылали – такую большую. Там переправьте, пожалуйста, «поздравляю» на «проклинаю». А дальше всё то же самое: «с юбилеем, орденом, повышением…»
Одесса. Жара. Стоит человек у мраморного столика.
Кружка пива, рачки.
Посматривает на часы.
Как всегда, ни к кому не обращаясь:
– Ух ты! В посёлок Котовского я уже не поеду. Мне там уже нечего делать. Там уже никого нет… В Аркадию… С трёх часов в Аркадию… Сколько сейчас, пять минут четвёртого? Там уже скандал. Мне уже нечего там делать. Лучше здесь переждать. Что я там скажу? Кто я им? Я им кто?
– Что вы сказали?
– Я им никто, пацан. Вот что я им могу сказать.
– Кому?
– А-а… Ты не поймёшь… Мой приезд – это масло в огонь… Он её убьёт.
– А вы там кто?
– Кто, кто? Никто… Но они же не понимают… А ну, пацан, раздели 298 на 18.
– Примерно 16,5.
– А точно?
– Не делится.
– Всё ясно… Мне уже туда не попасть… Ещё пива. Чьи это рачки?
– Ешьте, ешьте.
– Я тебе куплю… Ой… Ну дела… Что там проехало?
– Троллейбус.
– Серый или синий?
– Синий.
– Можно ещё постоять… Ты что – студент?
– Да…
– Политехнический?
– Да.
– Две пары пропустил?
– Да.
– На третью не успеваешь?
– Да.
– Но тебя это не волнует?
– Да.
– Ты из Николаева?
– Да…
– Учишься в Одессе?
– Да…
– Ну стой… Ты мне не мешаешь… Сколько на твоих? Только точно… Что ты в телефон смотришь? Не надо никуда звонить…
– Три пятнадцать.
– О! Уже веселей. Я уже думаю, они помирились.
– Кто?
– Ты их не знаешь. Но запомни, если они помирились, у них можно пообедать.
– Мне?
– Кто ты такой? За что тебя кормить? За то, что ты занятия пропустил?
– Я ещё успею.
– Никуда ты не успеешь. Это я ещё успею, потому что я ещё не опоздал. Сейчас половина четвёртого. Его уже уволили… Сейчас он здесь покажется… Ну, здоров! Уволили?
– Уволили.
– Ставь нам пиво и закажи нам с ним что-нибудь поесть. Устроишься – возьмёшь студента на работу. Ты Павлик?
– Да.
– Без денег?
– Да.
– В Одессе говорят: «Нет». Тогда тебя спрашивают: «Как нет?» Вот тогда ты говоришь: «Да!» Понял? Поработать хочешь?
– Нет.
– Как нет?
– Да.
– Ну, договаривайтесь. Я в Аркадию. Чувствую, там скандал затихает.
