– С большим правом это мог бы сказать о вас я, – снова прерываете вы его. – Я приглашал вас на обед в четверг, а не в пятницу. Вчера мы, – я с женою и нарочно приглашенные ради вас гости, – так долго прождали вас, что и обед был испорчен, и весь вечер пропал.
Он смотрит на вас с недоверием и потом бормочет упавшим голосом и с краскою смущения на лице:
– Неужели так?.. Почему же это я вообразил, что вы пригласили меня именно на пятницу?.. Гм… странно!
– А потому, – поясняете вы, – что если бы я приглашал вас на пятницу, то вы непременно запомнили бы либо четверг, либо субботу; таково уж свойство вашей удивительной памяти. Ведь вы собирались сегодня ехать в Эдинбург…
– Ах, бог мой! – восклицает он, взмахивая руками, – ведь и в самом деле я сегодня должен был ехать в Эдинбург…
И, не говоря больше ни слова, он как сумасшедший вылетает на улицу и благим матом зовет обратно только что отъехавший кэб.
Возвращаясь к себе в кабинет, вы размышляете о том, что теперь ему придется пропутешествовать до Шотландии в вечернем костюме и что утром ему придется приобрести для себя другое платье, и как будет трудно сделать это, потому что едва ли найдется готовое на его фигуру.
Но еще хуже складываются события, когда он сам приглашает гостей к себе. Помню, как однажды он позвал на свою дачу человек около двадцати, обещав угостить их чем-то необыкновенным, а вечером устроить «интересное» катанье на лодках, с музыкой и пением. Разумеется, он тут же и забыл о своем приглашении и был крайне изумлен, когда в назначенный день к нему нахлынула целая толпа разряженных гостей. Не припомню, как он тогда выпутался из петли, но знаю, что потом многие из приглашенных сделались его смертельными врагами.
В другой раз он предложил одному из наших знакомых, мистеру Холларду, прокатиться с ним и своей невестой, мисс Линой (кстати сказать, он состоял одновременно женихом трех девиц, но, находясь с одной, совершенно забывал о существовании двух остальных), в кабриолете. Холлард согласился, и они втроем укатили. Дело было в гостях у одного из его родственников. Мы, в ожидании возвращения катающихся, остались в доме, чтобы потом вместе пообедать. Часа через полтора вернулся один Холлард и с удрученным видом бросился в кресло.
– Что случилось? – спросил я, бывший с ним на короткой ноге.
– Ах, не стоит и говорить! – досадливо отмахнулся он.
– Однако в чем же дело? – приступили к нему другие. – Экипаж, что ли, опрокинулся?
– Нет, только… я…
Его нервы оказались сильно потрясенными, а язык – парализованным.
– Но что же случилось с вами-то? – продолжал приставать я, пока остальные только молча переглядывались.
Холлард попросил стакан воды, залпом выпил его и потом довольно связно рассказал свое приключение.
– Только что мы успели благополучно избежать столкновения с вагоном трамвая, – начал рассказчик, – как нужно было завернуть за угол… Вы знаете манеру нашего милейшего Мак-Кью (так звали чудака, подвиги которого я описываю) завертывать за углы: большою дугою, поперек улицы и с опасною близостью к противоположному фонарному столбу. Я уже не раз с ним ездил и привык к особенностям его езды; но на этот раз почему-то не приготовился к его эксцентричным поворотам, поэтому, при первом же таком повороте кабриолета, вдруг очутился сидящим посреди мостовой и окруженным толпою гогочущих зевак.
В подобных случаях всегда проходит некоторое время прежде чем человек поймет, где он и что с ним. Так и я. Пока я пришел в себя и поднялся на ноги, от кабриолета не осталось и следа. Между тем толпа зевак все увеличивалась, комментируя случившееся со мною на все лады и не стесняясь в сильных выражениях. С трудом протиснувшись сквозь это милое собрание гранильщиков лондонской мостовой, я догнал проходивший мимо трамвай и уже на нем вернулся сюда. Всего досаднее мне то, что ни Мак-Кью ни мисс Лина, очевидно, не заметили, на какую тяжесть облегчился их экипаж; они даже не оглянулись и продолжали мчаться вперед, словно у них все было в полном порядке. Неужели они оба могли забыть, что я сижу сзади них? А впрочем, – добавил Холлард, – мне всего досаднее на самого себя, зачем я, согласившись занять кучерское место, не настоял на том, чтобы мне были переданы и обязанности кучера. Я таких смелых и фантастических загибов за углы не делаю, и все обошлось бы вполне благополучно.
В тот же день, вечером, я встретил Мак-Кью в театре. Места у нас с ним были почти рядом, и лишь только он меня увидел, как шагнул ко мне чуть не через колени сидевших между нами двух почтенных дам и загрохотал на весь зал:
– А, это вы? Вот вас-то мне и надо! Боялся, что вы не приедете… Скажите, пожалуйста, брал я сегодня с собой молодого Холларда, когда отправился прокатиться с мисс Линой?
– Брали, – ответил я. – Ведь мы все вместе были у Холлардов, и вы оттуда…
– Вот-вот, то же самое говорит и Лина! – подхватил он, сияя во все лицо, точно бог весть какую новость узнал от меня. – Лина уверяет, будто мы брали его с собой, а я готов побожиться, что его совсем и не было у Холлардов.
– Нет, он был, и вы попросили его сесть на кучерское место, когда отправлялись кататься, но править стали сами и выронили его на каком-то углу, – напомнил ему я.
– Не может быть?! – рявкнул он на весь театр, возбудив негодование зрителей, действующих на сцене лиц и представителей полиции. – Я совсем этого не помню.
– Зато Холлард отлично помнит. Спросите его самого, – ответил я.
Все знакомые Мак-Кью были уверены, что ему никогда не удастся жениться, между прочим, уж по одному тому, что он ни за что не запомнит день, час, церковь и невесту; а если каким-нибудь чудом и запечатлеет все это в своей «решетчатой» памяти, то что-нибудь так напутает, что свадьба непременно расстроится. Многие даже думали, что Мак-Кью уже давно женат, только не помнит этого факта. Я сам был убежден, что если он еще не женат и свадьба каким-нибудь чудом состоится, то через несколько дней он все равно позабудет об этом.
Но мы все ошибались. Церемония его бракосочетания состоялась, хотя и не с мисс Линой, а с другой девицей, которую я увидел в первый раз лишь в церкви. Это была на вид особа очень миленькая, но по ее глазам я заметил, что она не из тех, которые могут допустить, чтобы муж забыл о них.
Прошло с полгода. Я путешествовал по Шотландии и, возвращаясь оттуда, остановился на несколько дней в Скарбурге. После обеда в гостинице я накинул на себя непромокаемый плащ и вышел пройтись. Шел сильный дождь, но кто же из проведших целый месяц в Шотландии обращает внимание на погоду в Англии? Пробираясь вдоль темной набережной и склонив голову под бурными порывами ветра, я споткнулся о какого-то человека, скорчившегося под стеною. Я ожидал целого потока ругательств со стороны потревоженной мною фигуры, но, должно быть, она находилась в таком удрученном состоянии, что относилась ко всему окружающему с полною апатией, а потому не издала ни звука.
– Простите, я не заметил вас в темноте, – сказал я. При первых же звуках моего голоса скрюченная фигура вскочила на ноги и обрадованно рявкнула на всю набережную:
– Ба! это вы, дружище?
– Мак-Кью?! – со своей стороны воскликнул я, пораженный этой неожиданной встречей и при таких необычайных обстоятельствах.
– Господи, как я рад вас видеть! – продолжал он, с силою тряся и чуть не отрывая у меня мою руку. – Во всю свою жизнь я не радовался так… Вот счастье-то!..
– Но что же вы здесь делаете? Почему мокнете под дождем и притом в такой неподходящей одежде? – спросил его я, увидев, что на нем только светлый фланелевый костюм, какой обыкновенно одевают для игры в лаун-теннис, и какая-то смешная шапчонка на голове. – Ведь на вас сухой нитки нет.
– Да-да, представьте себе, как глупо это вышло! – со смехом воскликнул он. – Утром была великолепнейшая погода, и я подумать не мог о таком ужасном ливне…
– Так отчего же вы не отправились домой, когда пошел дождь, а уселись тут? – продолжал допытываться я.
– Да как же я это сделаю, когда никак не могу припомнить, где мы остановились? – возразил он. – Ни улицы, ни дома, ничего не помню. Ради Бога, возьмите меня с собой и накормите где-нибудь. Я положительно умираю с голоду, – взмолился он, цепляясь за меня, как ребенок.
Взяв его под руку, я поспешно повернул обратно в свою гостиницу.
– Разве у вас с собой не было денег? – спросил я между прочим по дороге.
– Ни пенни! – с новым смехом ответил он. – Кошелек остался у меня в другом костюме. Мы приехали сюда с женою сегодня утром из Йорка. Вещи оставили на станции и отправились искать помещение. Как только мы отыскали его, я переоделся и пошел прогуляться, предупредив Нод, что вернусь к завтраку. Погода была чудная, и я облачился в этот костюм, который так удобен для прогулок. Ну, и пошел себе куда глаза глядят, как всегда это делаю, когда не иду куда-нибудь в заранее определенное место и с определенной целью… Да-да, пожалуйста, не подсмеивайтесь! Случается ведь и со мною, что я иду именно туда, куда нужно… положим, по правде сказать, это бывает редко, но все же бывает… Ну, так вот, пошел я, не заметив ни улицы, ни дома, ни направления, по которому иду… Ходил я, ходил, а потом вспомнил, что пора и домой, но где этот «дом» – совсем забыл. Все мои расспросы, разумеется, ни к чему не привели, потому что мы остановились не в гостинице, а в частной квартире, куда нас зазвали, когда мы проходили мимо ворот. А таких квартир, где останавливаются проезжие, здесь много. Спрашивал я в двух-трех, а потом надоело, и я стал ходить по улицам в надежде, что Нод пойдет искать меня и мы с ней случайно встретимся. Попробовал даже спросить у одного полисмена, не знает ли он, где остановились господа Мак-Кью, приезжие. Думал, что полицейские должны все знать. А он расхохотался мне прямо в лицо, и это так меня обозлило, что я хватил его кулаком по физиономии и присадил ему здоровенный фонарь под левым глазом. Кое-как удрал от него, и теперь боюсь, как бы меня не сцапали за это.
