— А как это может затронуть меня, если не имеет ко мне никакого отношения? — удивился я.
— Оно и не будет иметь к тебе отношения, — ответил он, — если ты поступишь разумно и будешь держаться от всего этого подальше. Если я тебе расскажу, это станет и твоей заботой тоже. Во всяком случае, именно так произошло в четырех других случаях. Хочешь стать пятым и дополнить нашу полудюжину — добро пожаловать. Но не забывай, что я тебя предупреждал.
— А что случилось с остальными пятью? — воскликнул я.
— Они из веселых общительных людей превратились в мрачных зануд, одержимых одной мыслью, — сказал он. — Думают только об одном, говорят только об одном, видят сны только об одном. И не могут этого преодолеть, наоборот — со временем оно завладевает ими все сильнее и сильнее. Конечно, есть люди, на которых оно не действует, — они в состоянии просто отмахнуться. Я специально тебя предостерегаю, потому что, несмотря на все сказанное, я уверен, что у тебя есть чувство юмора, а значит, оно тобой завладеет. Будет терзать денно и нощно. Ты же видишь, во что оно превратило меня! Всего три месяца назад дама, бравшая у меня интервью, назвала меня человеком с солнечным темпераментом. Я бы на твоем месте вышел на следующей же станции.
Теперь я жалею, что не послушался его совета, но тогда любопытство взяло верх, и я упросил его объяснить мне, в чем дело. Так он и сделал.
— Это случилось под Рождество, — сказал он. — Мы, трое или четверо, в курительной комнате клуба «Девоншир» обсуждали очередную пантомиму в «Друри-Лейн», и юный Голд сказал, что, по его мнению, было ошибкой затрагивать тему бюджетного вопроса в истории о Шалтае-Болтае. Ему совершенно очевидно, что эти две вещи не имеют между собой ничего общего. И добавил, что испытывает искреннее уважение к мистеру Дэну Лино, с которым однажды вместе ехал на пароходе, но предпочтет, чтобы этот джентльмен наставлял его в других вопросах. Неттлшип, со своей стороны, заявил, что не согласен с утверждением, будто артисты не должны вмешиваться в гражданские дела. Актер — это гражданин, такой же, как мы все. Он сказал, что, согласны мы с ними или нет, все равно должны признать, что нация должна быть благодарна миссис Браун Поттер и мисс Ольге Нетерсол за то, что они поделились с ней своими соображениями по этому поводу. Он лично беседовал с обеими дамами и вынес убеждение, что они разбираются в этом так же хорошо, как и большинство остальных.
Бернсайд, тоже принимавший участие в обсуждении, заявил, что если уж нужно принять чью-то сторону, то пантомима непременно должна была поддержать вопрос о бесплатном питании, поскольку этот вид развлечения рассчитан преимущественно на вкусы сторонников «Малой Англии». Тогда в дискуссию вступил я.
— Бюджетный вопрос, — сказал я, — сейчас у каждого на языке. И раз уж так, то вполне правильно и прилично затронуть его в нашей ежегодной пантомиме, которая считается обзором событий за год. Но его не следовало преподносить с политической точки зрения. Более подобающей позицией было бы невинное добродушное подшучивание без малейших намеков на горячую поддержку.
Подошел старый Джонсон и встал позади нас.
— Именно этого я и пытаюсь добиться вот уже несколько недель, — сказал он. — Ярких, забавных выводов по всей проблеме в целом, но так, чтобы не обидеть ни одну сторону. Вы знаете нашу газету, — продолжал он, — мы избегаем политики, но при этом стараемся идти в ногу со временем, а это совсем не просто. Такое толкование этого вопроса, как вы только что предложили, и есть то, что нам требуется. Будьте добры, напишите мне несколько строк.
Он хороший малый, этот старина Джонсон, и мне показалось, что задача довольна проста. Так что я согласился. И с тех пор обдумываю, как мне это сделать. Собственно, я больше ни о чем и не думаю. Может, ты сумеешь что-нибудь предложить?
На следующее утро я был в прекрасном рабочем настроении. «Пилсон, — сказал я себе, — извлечет из этого недурную выгоду. Ему не нужно ничего особенно смешного. Несколько игривых остроумных замечаний по данному вопросу — и получится идеальная статья».
Я раскурил трубку и начал думать. В половине первого, перед тем как пойти на ленч, мне потребовалось написать кое-какие письма, и я выкинул бюджетный вопрос из головы.
Но не надолго. Он беспокоил меня всю вторую половину дня. Я надеялся, что, может быть, меня осенит вечером, но потратил впустую весь вечер и все следующее утро. Во всем есть смешная сторона, говорил я себе. Комические рассказы пишут даже про похороны и про свадьбы. Вряд ли в истории человечества существует несчастье, о котором нельзя придумать комический рассказ. Один мой американский друг подписал контракт с редактором «Страхового журнала» на четыре юмористических рассказа — про землетрясение, про циклон, про наводнение и про ураган. И я в жизни не читал ничего более смешного. В чем же дело с этим бюджетным вопросом?
Я и сам весело писал про биметаллизм. Над самоуправлением мы смеялись в восьмидесятых. Помню один восхитительный вечер в Коджерс-Холле. Он был бы еще восхитительнее, если б не один костлявый ирландец, поднявшийся часов в одиннадцать и осведомившийся, есть ли еще желающие отпустить шутку насчет старушки Ирландии. Если есть, то костлявый джентльмен был готов сэкономить время, подождав и разделавшись потом со всеми сразу. Но если нет, тогда — так объявил костлявый джентльмен — он намерен разделаться с последним и со следующим ораторами одним ударом, причем без предупреждения.
Не поднялся ни один юморист, и костлявый джентльмен выполнил свою угрозу, чем слегка испортил веселье. Даже о Бурской войне мы отпускали шепотом шуточки в укромных уголках. В этом бюджетном вопросе тоже должно быть что-то смешное, но где оно?
Много дней я не мог думать ни о чем другом. Моя прачка (так мы называем их в Темпле), заметила, что со мной творится что-то неладное.
— Миссис Уилкинс, — признался я, — я пытаюсь придумать что-нибудь невинное и забавное про бюджетный вопрос.
— А-а, я слышала о нем, — ответила она, — но у меня не так уж много времени, чтобы читать газеты. Вроде они хотят заставить нас больше платить за продукты, да?
— За некоторые, — объяснил я. — Но зато мы будем меньше платить за другие вещи, так что на самом деле нам не придется платить больше.
— Что-то не вижу я в этом особого смысла, — заметила миссис Уилкинс.
— Верно, — согласился я, — но в этом и есть преимущество системы. Это никому ничего не будет стоить, зато все будут жить лучше.
— Жаль, — заметила миссис Уилкинс, — что никто не додумался до этого раньше.
— До сих пор, — объяснил я, — все неприятности исходили от иностранцев.
— А! — воскликнула миссис Уилкинс. — Никогда я о них ничего хорошего не слыхала, хоть и говорят, что Всемогущий находит толк почти во всем.
— Эти иностранцы, — продолжал я, — эти немцы и американцы, они, знаете ли, занимаются демпингом.
— А это что значит? — негодующе воскликнула миссис Уилкинс.
— Демпинг? Ну, это значит… демпинг. Они берут и заваливают нас вещами.
— Да какими вещами? Как они это делают? — спросила миссис Уилкинс.
— Ну как же, самыми разными вещами: чугуном в болванках, беконом, дверными ковриками — всем, чем угодно. Привозят их сюда — на кораблях, как вы сами понимаете, и пожалуйста — просто вываливают их на наш берег.
— Вы же не хотите сказать, что они просто выбрасывают их с кораблей и оставляют там лежать? — спросила миссис Уилкинс.
— Ну конечно, нет, — ответил я. — Выражение «вываливают вещи на наш берег» — это просто фигура речи. Я имею в виду, они их нам продают.
— Так зачем же мы их покупаем, если они нам не нужны? — удивилась миссис Уилкинс. — Мы же не обязаны их покупать, правда?
— Это все их хитрость, — объяснил я. — Эти немцы, и американцы, и все прочие (все они хороши и друг друга стоят) — они продают нам вещи дешевле, чем их стоило изготовить.
— Ну, это как-то глупо с их стороны, верно? — задумалась миссис Уилкинс. — Наверное, эти иностранцы, бедняжки, вообще плохо соображают.
— Посмотреть со стороны, это и вправду кажется глупым, — согласился я, — но мы должны думать только об ущербе, который они нам наносят.
— Что-то не пойму я, какой от этого может быть вред, — возразила миссис Уилкинс. — Вроде как наоборот, нам повезло. Пусть бы они еще чего-нибудь вывалили у меня на дороге.
— Кажется, я не совсем верно освещаю вам этот вопрос, миссис Уилкинс, — признался я. — Это долгое объяснение, и я не уверен, что вы все поймете. Просто примите, как уже доказанный факт, что чем дешевле вы покупаете товары, тем быстрее у вас кончаются деньги. Позволяя иностранцу продавать нам все эти вещи за полцены, мы становимся беднее, а он с каждым днем все богаче. Если мы, как государство, не сумеем настоять на том, чтобы платить за все, что нам требуется, хотя бы на двадцать процентов больше, то через несколько лет у Англии не останется ни единого пенни. Это уже подсчитано.
