– Неясно, – неопределенно ответил Трошкин. – Пошли! – Ему было неприятно расхаживать на людях в бабьем обличье.
– Нельзя, – сказал Хмырь, кивком головы показав на двух милицейских офицеров, стоявших у выхода. – Переждать надо.* * *
Благообразный седой человек открыл дверь в мужской туалет и остановился пораженный: там стояли три женщины.
Мужчина извинился и вышел, но потом снова отворил дверь и спросил:
– Девочки, а вы не ошиблись, случаем?
– Заходи, заходи, дядя. Чего уставился? – свойски пригласила молодая косая девка с папиросой.
– Извините, – проговорил человек и вышел.
– Застукают здесь! – испугался Хмырь. – В дамский идти надо…
– Пойдем в зал, – сердито сказал Трошкин. – В зале нас никто искать не будет.
– Прямо так? – спросил Косой.
– Нет. В мужском варианте.
Трошкин и Хмырь вошли в кабинку. Косой снял дубленку и положил ее на подоконник. Под дубленкой на нем оказался краденый трошкинский костюм: пиджак с орденскими колодками и брюки, закатанные выше колен. Косой поднял сначала правую ногу, отломал от туфель каблук, потом точно так же поступил с левым. Обломанные туфли не походили на мужские – получились остроносые чувяки с задранными носами, как у Аладдина. Косой раскатал брюки и прошел в зеркально-кафельную умывальную комнату. Зеркала сразу отразили Косого в новом костюме – со всех сторон, анфас и в профиль. Костюм сидел мешком – он был ему короток и широк, но Косой очень нравился себе.
В этих же зеркалах отразились появившиеся в тренировочных костюмах Трошкин и Хмырь.
– Ну как? – Косой кокетливо повернулся, развесив руки. – Битте дритте, данке шен, – добавил он, думая, что походит на иностранца.
– Где взял? – ревниво спросил завидущий Хмырь, ощупывая материал.
– Попался! – кто-то сзади с силой хлопнул Косого по плечу.
Косой весь сжался, втянул голову в плечи – за ним стоял парень в кожаном пиджаке с университетским значком.
– Не узнаешь, Федор? – улыбался парень.
– Мишка… – неуверенно произнес Косой, испуганно глядя.
– Здорово! – Мишка похлопал Косого по плечу. – А я смотрю – ты или не ты…
– Я, – заулыбался Косой. – Братцы, познакомьтесь, это Мишка. Мы с ним вместе в детдоме были… Ну, где ты? Что ты?
– На «Шарикоподшипнике», инженер. А ты?
– Я?..
– Вор он, – вдруг сказал Трошкин.
– Что вы сказали? – не понял Мишка.
– Вор! – Трошкин шагнул к Косому, отколол орденские планки, сунул их в карман и вышел.
– Что это он? – спросил Мишка Косого.
– Да так… Хе-хе, – насильно хохотнул Косой. – Шутка. Ну пока, привет, – и выбежал.
Разрозненные звуки плавали над залом Большого театра. Оркестр настраивал инструменты.
Наши герои сидели в пятом ряду партера: милиция проводила операцию с размахом.
Рядом с Косым сидела высокая женщина в меховой пелерине. На коленях у нее лежал бинокль.
– Тетя, а тетя! – тихонько позвал Косой.
«Тетя» не отзывалась. Тогда Косой потолкал ее локтем.
– Бинокль дай поглядеть, – попросил он.
– Же не компранца! – сказала женщина.
– Бинокль, гражданочка. Бинокль! – повторил Косой и, чтоб быть понятым, приставил к глазам кулаки и посмотрел в них.
Француженка улыбнулась и протянула Косому бинокль.
– Я отдам, не бойся! – хмуро заверил ее Косой. Он встал и, настроив бинокль, стал искать кого-то в публике.
Приближенный биноклем Мишка сидел, облокотившись на барьер третьего яруса, и, улыбаясь, говорил что-то сидевшей рядом девушке.
Трошкин проследил за взглядом Косого.
– Дай-ка. – Он взял у Косого бинокль, посмотрел.
– Это его жена? – шепотом спросил Трошкин, возвращая бинокль Косому.
– Откуда я знаю… – буркнул Косой.
– Что, давно не виделись?
– Знаешь что, Доцент, ты, конечно, вор авторитетный, – с глубокой обидой шептал Косой. – Ну и дал бы мне по морде. Только зачем ты при Мишке? Мишка, он знаешь какой… Не то что мы. Он, видал, как обрадовался, а ты при нем… – Губы Косого дрожали, он едва сдерживался, чтобы не заплакать.
– Ну и что? – сказал Трошкин. – Подумаешь, инженер. Что у него за жизнь? Ну, сходит в театр, ну, съездит летом в Ялту. Придет домой с работы, а там жена, дети. Никто его не ловит, ни от кого он не бегает. Тоска. А ты… Ты – вор. Джентльмен удачи. Украл, выпил – в тюрьму, украл, выпил – в тюрьму…
– Да тише вы! – зашипел Хмырь.
Поднялся занавес.
«Ялта, где растет голубой цыган», – пел Али-Баба, прилаживая новую «газовую керосинку». Заглянув в инструкцию, он подсоединил баллоны и поднес спичку. Плитка не зажигалась. Тогда Али-Баба полил «новую керосинку» керосином из примуса и снова поднес спичку.
Старый дом пылал хорошо и красиво, и поэтому собравшиеся зрители с удовольствием смотрели на пожар и пожарников.
Автор зрелища – Али-Баба – скромно стоял в сторонке, держа в одной руке чайник, в другой бабу с ватным подолом.
Трошкин, Хмырь и Косой в женском варианте подошли к нему, встали рядом.
– Все, – грустно сказал Косой. – Кина не будет, электричество кончилось.
Помолчали.
– Деньги! – вдруг завопил Хмырь. – Деньги там под половицей лежат! – И кинулся к горящему дому.
– Старуху! Старуху держите! – заволновались в толпе.
Из толпы выскочила худая голенастая девка в дубленке и вместо того, чтобы задержать старуху, пнула ее ногой под зад с криком:
– А, падла! Так вот кто деньги украл!
А старуха к еще большему удивлению толпы, выкинув кулаки боксерским жестом и с криком: «Ответь за падлу!» – пошла на девку в дубленке.
Тогда к двум дерущимся женщинам подбежала третья – толстая, в косынке – и, крикнув: «Отставить», подняла обеих за шиворот и раскидала в разные стороны.
Раздался милицейский свисток. Старуха в ботах крикнула: «Шухер!» – и, подобрав полы длинного пальто, принялась улепетывать. За ней – свирепая девка, следом – толстая баба в косынке. И последним бежал носатый мужик с чайником.
Медленно падал крупный снег. Разноцветными окнами светились дома, празднично горели витрины.
Трошкин, Хмырь, Косой и Али-Баба шли хмурые. Молчали.
Возле автоматной будки Трошкин остановился.
– Стойте здесь! – приказал он.
Троица отошла к стене дома, куда им показал Трошкин.
– И ни шагу в сторону! Убью!
Трошкин вошел в автомат и стал звонить.
Троица стояла покорно. Али-Баба и две нелепые бабы с тоской глядели перед собой. А перед ними шли беспечные люди, которые ни от кого не бегали, и каждого ждало где-то светящееся окно.
– Слаломисты, снег пушистый, – неслось из репродукторов, – воздух чистый, у-а-у!
– Вот тебе и у-а-у… – сказал Косой.
– Раз-два! Три прихлопа! Раз-два, три притопа! – командовал Трошкин. На вытоптанной площадке перед окруженной старыми соснами дачей профессора Мальцева он проводил утреннюю гимнастику.
Перед ним стояли голые по пояс Хмырь, Косой и Али-Баба. Они тянули вверх руки, кряхтя нагибались, пытаясь дотянуться пальцами до земли. Вид у них был хмурый.
– …А теперь переходим к водным процедурам, – распорядился Трошкин и, набрав в пригоршню снега, потер им себя по голому животу.
– А у меня насморк! – заныл Косой.
– Пасть разорву!..
– Только это и знаешь… – Косой нехотя подчинился.
– Алло, алло, квартира Трошкиных? Свердловск вызывает, – кричал Трошкин женским голосом в телефонную трубку, но не из Свердловска, а со второго этажа профессорской дачи, из кабинета Мальцева. Трошкин подул, посвистел и погудел в трубку, потом радостно закричал уже своим, трошкинским голосом: – Мама! Здравствуй, это я! С наступающим! Позвони ко мне на работу, скажи, что конференция затягивается, пусть Елена Николаевна возьмет маски у Саруханяна: зайчиков, лисичек и кошечек. Волков и свиней не брать категорически! Запомнила?
Внизу в гостиной Хмырь в шелковом бордовом халате с мальцевской сигарой в зубах покачивался в шезлонге. На ковре, скрестив ноги по-турецки, сидел Али-Баба, чистил картошку. Из-под его пальцев вился серпантин из картофельной шелухи и падал в хрустальную вазу.
А Косой, разложив на столе пиджак от трошкинского костюма, колдовал над ним, вооружившись ножницами.
– Ялта, где растет голубой цыган… – пел Али-Баба.
– Во дурак! – с восхищением сказал Косой. – Виноград!
– Ялта, ляляляляляляля, паровоз. – Али-Баба не обратил внимания на критику. Своя песня ему нравилась больше. – Какой шакал этот доцентовский кунак! – заметил он. – Какой большой дом украл…
– А сколько может стоить такая дача? – задумчиво спросил Хмырь, меланхолично пуская голубые кольца душистого дыма.
– Тыщи полторы, не меньше, – сказал наивный Косой. – А то и все две…
– Считай, в десять раз больше, – поправил Хмырь, оглядывая гостиную. – Возьмем шлем, приобрету себе такую хату, сосны срежу и огурцы посажу…
– А к тебе приедет черный машина с решеткой, – продолжил Али-Баба, – скажут: «Тук-тук-тук, здрасьте, Гаврила Петрович!»
Косой вздохнул, взял со стола ножницы и с недовольным лицом разрезал трошкинский пиджак.
