КИЛЛЕР. Хороших специалистов всегда было мало. (Рассматривает фото.) Какое милое лицо!
ЗАКАЗЧИК. Если бы вы знали, кто это, взялись бы убить бесплатно.
КИЛЛЕР. Я бесплатно?! Юмор у вас какой-то… совсем черный. (Смотрит на фото.) Глаза добрые. Мама у него жива?
ЗАКАЗЧИК. У него не было, у таких матерей не бывает.
КИЛЛЕР. Смерть заказываете мгновенную или мучительную?
ЗАКАЗЧИК. Мучительную.
КИЛЛЕР. Мучительная дороже.
ЗАКАЗЧИК. Тогда мгновенную.
КИЛЛЕР. Не иностранец?
ЗАКАЗЧИК. Нет, что вы? Нет такого государства, чтобы такую рожу признать своей. В общем, полторы тысячи.
КИЛЛЕР. Я вам не говорил, что у меня двое детей?
ЗАКАЗЧИК. Я тут ни при чем.
КИЛЛЕР. Хочу видеть их людьми, полезными обществу.
ЗАКАЗЧИК. Полторы тысячи.
КИЛЛЕР. Ну что вы, как попугай, заладили одно и то же? Мы ведь просто беседуем, можно сказать, как друзья, делимся сокровенным. Вот вы не поверите, а мне иногда на убийство выйти не в чем. Теще скоро восемьдесят восемь лет!
ЗАКАЗЧИК. Хорошо пожила, пора и честь знать.
КИЛЛЕР. Все у нее болит, представляете себе? Говорит: живого места не осталось. Утром, когда встает…
ЗАКАЗЧИК. Полторы тысячи.
КИЛЛЕР. Вот вас, заказчиков, никто и не любит. С вами по душам поговорить не о чем. Бездушные вы, одни деньги у вас на уме.
ЗАКАЗЧИК. Все, я ушел. (Отходит.) Все хотят быть киллерами. А киллер – это призвание, это талант плюс практика, практика и практика. Отморозки! Господи, куда мы катимся?! (Уходит.)
КИЛЛЕР. Раньше заказчики были – каждый человечище, глыбища! А сейчас заказывает всякий кому не лень кого ни попадя. Уроды! Господи, куда мы катимся?!
Все всегда сравнивают всё с Западом. И что ни возьмут – на Западе лучше. Вообще уже никакой гордости не осталось.
Ты вот возьми, кто у них на Западе нищий и кто у нас. Наш нищий самый образованный в мире! У нас в правительстве сейчас ученых сидит меньше, чем на паперти.
В Коньково возле ярмарки женщина на ста языках!.. просит подать кто сколько может.
В «Сандунах» два академика на углу стоят, вообще разговаривают только с Богом, живут в четвертом измерении, к нам возвращаются помыться, поесть, что дадут.
По социальному происхождению кто у нас среди нищих?
В Иркутске к начальнику милиции приводят троих бомжей, он свысока так:
– Фамилия, имя, отчество?
Эти говорят:
– Борис Годунов, Николай Романов, Владимир Красное Солнышко.
У нас никогда не знаешь, кто перед тобой стоит. Думаешь, сволочь какая-нибудь, а это Рюрикович, сильно обнищавший.
По специальности возьми. У них нищие – это отбросы общества, у нас – это сливки.
У нас такой профессии нет, чтобы из нее не вышли нищие. Писатели есть! Полководцы! Национальных героев тьма! Врачи, учителя – сплошь нищие.
Возьми душевные качества. Наши нищие – все патриоты! Все в один голос говорят: «Отцы-деды здесь нищими жили, и мы, даст Бог, нищими здесь помрем!»
Не только духовно, физически наши нищие крепче всех. Жалко, не проводят Олимпийских игр среди нищих. На всех пьедесталах стояли бы наши люди.
У метро они с тапочками, с сигаретами толкутся; милиция появилась – хоп! – нет никого! Секунды не прошло. Кто подпрыгнул на три метра, кто скакнул на ту сторону улицы, стоит торгует опять.
Таких нищих, как у нас, днем с огнем поискать. Так что не надо во всем преклоняться перед Западом.
Есть у нас еще чем гордиться.
Когда после обеда апостол Петр вернулся на службу, первой в очереди стояла душа новопреставившегося Алексея Петровича Васюткина.
– С прибытием, – поздравил апостол Петр.
– Спасибо, – сказала душа и впервые после смерти улыбнулась. – Хорошо у вас здесь.
– Не жалуемся, – ответил апостол. – Так ведь и заслужили.
– Ну да, да, да, – быстро согласилась душа. – Мне куда? В рай? В ад?
– Льготы есть – в рай, нет – в ад.
– У нас льготы отменили, у нас монетизация. А сюда с деньгами не пускают.
– С деньгами никак нельзя, – подтвердил апостол, – у нас насчет этого строго. Деньги – материя, а с льготами хоть куда, ее ни рентген, ни звук, никакой контроль не берет.
Душа Алексея Петровича растерянно заозиралась. Ангелы, стоявшие по правую руку апостола, потупились, черти, стоявшие по левую, развратно ухмыльнулись.
– Так-то на совести у меня ни одного пятна. За что же меня в ад? – никому и как-то по-детски беззащитно сказала душа Алексея Петровича.
Апостол Петр опешил – в самом деле выходила несуразица, откровенная глупость и несправедливость.
Ангелы приободрились, черти перестали ухмыляться.
– Откуда родом-то? – выгадывая время, спросил апостол Петр.
– Из Сосенок, – улыбаясь ответила душа Алексея Петровича. – Из России.
– А-а, из России!
«Из России – и улыбается, – подумал апостол. – Всё у них как-то… не слава Богу».
Он вынул из рукава телефонную трубку и попросил кого-то соединить его с Россией. В трубке раздались длинные гудки – никто долго не подходил. Апостол подул в трубку, постукал по ней заскорузлым пальцем, потряс – гудки звучали так же длинно и долго.
– Наверное, все ушли дороги перекрывать, – предположила душа Алексея Петровича.
– Зачем? – не понял Петр.
– Сейчас у нас подняли цены на коммунальные услуги, налоги кое-какие увеличили, на транспорте цены подняли.
Апостол заморгал, замялся, завздыхал. Очередь зашумела. Какая-то смазливая душа из Куршевеля сказала:
– При жизни от русских покоя не было, и здесь они начали доставать.
Апостол Петр сделался вдруг суров:
– Вот что, товарищ… или господин, не знаю, как вас теперь называть. Вы нам здесь весь вековой порядок рушите. И в ад вас нельзя, и в рай вам рановато. Отправляйтесь-ка вы назад.
– Так ведь поминки уже справили, – успела сказать душа Алексея Петровича и камнем полетела вниз.
Нахмурившись стояли и ангелы, и черти. Сладкоголосое пение из рая то ли поутихло, то ли ветер отнес его в сторону. Все в очереди почувствовали себя не то что виноватыми, но как-то неловко, вокруг разлилась неизъяснимая печаль.
– Ну, а что же, – сказал наконец кто-то из середины очереди, – пусть в самом деле разберутся сперва, согласуют всё между собой, а то у них цены поднимают одни, а мрут другие.
Очередь чуть-чуть приободрилась.
– С прибытием всех! – весело сказал апостол Петр. – С новосельем! Кто следующий?
– Мы с братом. Из Германии. У нас порядок, льготы только что получили. По их случаю пивом-то и опились.
Апостол начал сверяться с какими-то бумажками, вечность потекла дальше без сбоев.
Навстречу друг другу выходят Он и Она.
ОНА (весело) . Вот те раз! ОН (замирает). Вот те два! (Раскрывает объятия.)
Троекратно целуются.
ОНА. Возмужал как! Красивый стал, холеный. Балует кто-то… А я тут вспоминала о тебе.
ОН. Спасибо.
ОНА. Сидим как-то на работе – у нас на работе одни женщины, делать нечего, начали вспоминать, у кого кто был первый муж. Все-таки это святое.
ОН. Это святое! Это святое: юность, трепет, рассветы. (Растроган.) Половодье чувств. (Берет ее руку, целует.)
ОНА (свободной рукой гладит его по голове). Ну, успокойся, успокойся.
ОН. Как-то вдруг… все нахлынуло.
ОНА. Ничего, ничего, сейчас все пройдет… Мы были счастливой парой, правда?
ОН. Безусловно! Сейчас уже не умеют так любить, как восемь лет назад.
ОНА. Шесть.
ОН. И жить, и чувствовать спешат…
ОНА. Да, к сожалению.
(Берет его под руку.) Давай походим с тобой.
Гуляют.
ОН. Как я любил тебя! Как я тебя любил! Это безумие какое-то было.
Она пожимает плечами.
Легенда! Все время на руках тебя носил. Ты у меня с рук не сходила.
ОНА. Каких рук? Каждый день на ногах еле стоял.
ОН. Кто?
ОНА. Ты. Пил как сапожник.
Он отстраняется от нее.
Ну что я, не помню, какой ты домой приходил? Шнурки не мог развязать, в синюю лампу смотрел вместо телевизора.
ОН. Я смотрел?!
ОНА. Не я же. Терпела, терпела и ушла. (Куксится, достает платок.) Самые чистые чувства – и к кому?
ОН. Не знаю, к кому. Я за всю жизнь не выпил ни грамма. С детства больная печень, с пятого класса хроническая желтуха. Об этом ты забыла, конечно. За всю жизнь – ни грамма!
ОНА
(берет его под руку) . Прости, пожалуйста, я что-то перепутала.
(Целует его.) Прости, дружок… Давай с тобой вспоминать только самое светлое, хорошо?.. Помнишь, как ты меня звал?
Он обиженно молчит.
Неужели не помнишь?
ОН (нехотя) . Одуванчик.
ОНА. Придумает же!
(Грустно.) Сейчас так уже не называют, фантазии не хватает. Давай походим?
Гуляют.
ОН. Сейчас называют черт знает как! Лишь бы назвать.
ОНА. А почему ты звал меня «одуванчик», помнишь?
ОН. Помню. Когда ты приходила из парикмахерской, у тебя голова была словно шар. Шея тоненькая, как…
