Словно былинный сказитель, главный врач плавно перешел от одного мнимого даниловского греха к другому:
— А чем, как не нежеланием работать, можно объяснить то, что роженица с судорожным припадком неясной этиологии была оставлена без вашего наблюдения?
— Она была оставлена под наблюдением дежурного врача, — ответил Данилов.
— Но ведь вас тоже вызывали к ней, доктор, не так ли? Отсутствие припадков в анамнезе, не совсем ясная пациентка, угроза состоянию плода… Разве все это вас не озадачило?
Гавреченков снял очки, протер их краем своего белоснежного халата и вернул на место.
— Или вам больше нравится заниматься реанимационной гимнастикой, нежели думать головой? Я жду ответа, Владимир Александрович.
— Это я жду ваших объяснений, Алексей Емельянович! — сорвался Данилов. — Или мы сядем и вместе изучим должностные инструкции и всякие другие нормативные документы? Уточним, кто должен наблюдать пациенток, лежащих в отделении, а заодно я покажу вам, как на самом деле называются те действия, которые вы именуете «реанимационной гимнастикой»? Может быть, прямо здесь и начнем? При свидетелях!
Зал замер в ожидании. Скандал во время утренней конференции, да еще такой громкий, — нечастое явление в родильном доме.
Гавреченков, не ожидавший отпора, покраснел. Нижегородова, сидевшая рядом с ним в президиуме, то ли возмущенно, то ли удивленно покачала головой.
Данилов стоял справа от начальственного стола, там, куда выходили для доклада дежурные врачи, и ждал продолжения дискуссии. Чесались кулаки, во рту пересохло, левая нога вдруг стала непроизвольно подергиваться.
«Пусть только попробует еще что-нибудь вякнуть!» — стучала в голове одна-единственная мысль.
Алексею Емельяновичу нельзя было отказать в интуиции, даре всех карьеристов. Он не стал продолжать, не стал возражать и не стал возмущаться, хотя по тому, как дрожали его губы, было видно, что напускное спокойствие дается ему нелегко.
— Отдохните после дежурства, Владимир Александрович, а позже мы продолжим наш разговор, — отечески-покровительственно сказал он и, явно опасаясь, что Данилов может выкинуть еще какой-нибудь фортель, добавил: — Наталья Геннадиевна, прошу вас.
Данилову пришлось отойти, чтобы пропустить заведующую детской реанимацией. Он уселся в первом ряду, прямо напротив главного врача, уверенный, что сразу по окончании конференции последует вызов к начальству.
Странное дело: доцент Сапожков, традиционно сидевший в президиуме, украдкой подмигнул Данилову и показал оттопыренный большой палец. Данилов в ответ улыбнулся.
Гавреченков стойко избегал встречаться взглядом с Даниловым. Объявив конференцию завершенной, он показательно увлекся беседой с Нижегородовой. Данилов понял, что главный врач хочет как следует продумать собственную тактику построения разговора, и ушел в ординаторскую.
— А что, я считаю — правильно! — Вознесенский предусмотрительно одобрил поступок Данилова только после того, как они вдвоем вышли из лифта. — Сколько можно на нас бочку катить?
— Можно было и на конференции высказаться… — сказал в пространство Данилов.
— Не люблю я ненужной публичности, — не смутился заведующий. — И пафоса лишнего не люблю.
— Я тоже не люблю, — ответил Данилов. — Ну что — на обход в реанимацию?
Дежурить в стационарах врачи могут по-разному. Рабочий график может состоять только из дежурств, и тогда после сдачи смены можно на двое-трое суток идти домой. График может быть и другим: ежедневная работа с понедельника по пятницу, суббота и воскресенье — выходные дни. В подобных случаях врачам приходится отрабатывать положенные по табелю часы после дежурства. В принципе, ничего сверхтяжелого, ко всему можно привыкнуть.
После обхода Данилов около получаса заполнял карты в ординаторской, затем провел эпидуральную анестезию на повторных родах, а с часу до трех доблестно боролся со сном на нуднейшей лекции по гражданской обороне, которую читала Бритвина, заместитель главного врача по клинико-экспертной работе.
Лекция была посвящена тому, как должен действовать персонал при угрозе взрыва родильного дома. Бритвина, обычно немногословная, во время лекций превращалась в многоречивую рассказчицу, постоянно возвращающуюся к уже упомянутому. За огромные очки маленькую тщедушную Бритвину в роддоме прозвали Стрекозой.
Наконец выговорившись, Бритвина затеяла опрос аудитории, желая выяснить, как кто и что понял. Дошла очередь и до Данилова.
— Вы даете эндотрахеальный наркоз во время кесарева сечения и слышите сигнал общей тревоги. Ваши действия?
— Продолжаю давать наркоз.
— И все?
— И все. Остальное потом, когда трубку вытащу.
— Спасибо, Владимир Александрович, — вздохнула Бритвина и оставила Данилова в покое.
— Год назад на лекции по холере акушерка из обсервации ляпнула, что экскременты холерных больных стерилизуются кипячением, — шепотом сказала Ахметгалиева, сидевшая рядом. — Так у Стрекозы форменная истерика была. Никогда не видела ее в таком исступлении. Прыгала по подиуму и орала: «Вы дома что, тоже говно кипятите?» А та ей так гордо отвечает: «У меня дома холерных засранцев нет!» Шоу!
Данилов представил себе процедуру стерилизации кипячением и улыбнулся.
— А как надо? — обернулся из переднего ряда Сахаров.
— Замораживанием! — отрезала Ахметгалиева.
После лекции Данилов ушел домой, так и не повидавшись с главным врачом.
На следующий день Гавреченков тоже его не вызвал. Данилов решил, что главный врач сделал определенные выводы и впредь не позволит себе заходить так далеко.
Вечером он совершенно неожиданно для себя рассказал об инциденте Елене. Вышло так: сначала жена заметила, что Данилов явно не в своей тарелке, и чутье сразу же подсказало ей причину. Данилов подтвердил, что да, у него умерла пациентка, хоть и по собственной глупости, но тем не менее… Елена поинтересовалась возможными последствиями, Данилов ответил, что при новом главном враче последствия могут быть самыми неожиданными, и подробно обо всем рассказал.
— Ты, конечно, сам знаешь, как тебе поступать, — подвела итог Елена. — Но от таких начальников, как ваш Гавреченков, лучше держаться подальше. В конце концов, лучше менять работу с незапятнанной репутацией, чем делать это после того, как тебя вываляют в грязи.
— Бегство — не лучший выход, — возразил Данилов. — Что теперь, каждые полгода работу менять?
Глава восемнадцатая
Смерть на столе
Нарушения ритма сердца, такие, как желудочковая тахикардия, экстрасистолия или фибрилляция желудочков, могут возникать во время наркоза по разным причинам.
Но бывает и так: все сделано правильно, просто идеально, а нормальный ритм вдруг соскакивает в смертельный галоп. И невозможно понять, почему так случилось. Да и некогда искать причину, надо срочно устранить следствие, вернуть сердце в нормальный ритм работы, иначе пациент может умереть. Прямо на операционном столе. Очень быстро.
День не заладился с самого утра. Елена со вчерашнего дня не могла смириться с Никитиными тройками в четверти по математике и русскому и за завтраком снова начала отчитывать сына. Слово за слово, завязалась перепалка. Данилов дважды попытался напомнить, что через несколько дней наступает Новый год, но это не помогло снять напряжение. Когда они с Еленой спустились во двор (Никите сегодня надо было идти ко второму уроку), то увидели ее «Нексию», осевшей на левый бок. Какой-то злой шутник проколол сразу оба левых колеса — и переднее, и заднее.
— Что за жизнь! — Елена поочередно попинала спущенные скаты.
— Ни с кем не ругалась? — Данилов обошел машину кругом и не нашел других повреждений.
— Во дворе — нет. У метро, правда, вчера сцепилась с одним уродом, который оставил тачку во втором ряду и пошел за сигаретами, но перепалка была недолгой, и вряд ли он стал бы отслеживать меня до Реутова, чтобы здесь проколоть колеса. Это кто-то меня с кем-то спутал. Ладно, побежали на остановку…
— Зря ты Никите мозг выедаешь за тройки, — не вытерпел Данилов, когда они вылезли из маршрутки. — Школьные оценки — такая чепуха. Я вот тоже троечником был.
— И твоя мама с этим мирилась? — взвилась Елена. — Может, еще по головке гладила и шоколадом кормила? Нельзя с малых лет становиться аутсайдером!
— Я это уже слышал, — ответил Данилов. — И вчера, и сегодня. Вон, наш троллейбус.
Роддом находился в двух остановках от подстанции «скорой помощи», на которой раньше работал Данилов и которой сейчас руководила Елена.
Придя на работу, Данилов узнал от старшей сестры, что его новогоднее дежурство переместилось с тридцать первого декабря на первое января. Сам факт новогоднего дежурства Данилова не огорчал. Дежурить на Новый год — удел всех новичков. Но ему еще в конце ноября было поставлено дежурство в последний день уходящего года, и на этом строились все личные планы.
