Левитанский Юрий
Сюжет с вариантами
Предисловие автора
Прежде всего автор хотел бы признаться в том, что книга эта, в известной степени, для него самого неожиданна. Неожиданна в том смысле, что он, автор, не будучи по своей натуре человеком честолюбивым и самонадеянным, обладая к тому же природной склонностью не поддаваться самооболыщенью и мыслить здраво, никогда и никаким образом не стремился быть причисленным к тому редкому разряду людей, коим покровительствует суровая муза юмора и сатиры, и потому на лавры пародиста тоже не претендовал, а, наоборот, готов был вполне и впредь довольствоваться скромной своей известностью одного из многих, посвятивших себя служенью музе Эвтерпе, давней покровительнице поэзии лирической.
...Итак, пародии, вошедшие в эту книгу, появились на свет, можно сказать, случайно, писались, как говорится, для внутреннего употребления, и публиковать их поначалу автор никак не собирался. Сделал он это позже, под напором, как это на первый взгляд ни странно, своих же коллег, и, что еще более, казалось бы, странно, именно тех, которых он пародировал – под давленьем их, как говорится, общественного мненья.
В этой связи с большой приятностью, хотя и с понятной грустью, вспоминает сегодня автор, сколь дружески заинтересованно и тепло относились к этим его странным твореньям дорогие его сердцу люди Луконин и Яшин. Не может не вспомнить сегодня автор и дружеских тех вечеров и застолий, где так часто к нему обращалось мягко требовательное приказанье Светлова прочитать, как он называл это, «злобный пасквиль против меня». И совсем уж в связи с этим нельзя не вспомнить, сколь серьезно и увлеченно относился к сим скромным твореньям незабвенный наш критик и великий знаток поэзии нашей Александр Николаевич Макаров...
Здесь, в этом самом месте, автор благоразумно останавливается, чтобы попросить благосклонного читателя - да не подумает он, читатель, будто все это сказано автором из чистого хвастовства или бахвальства, ибо этого автор и сам себе не простил бы. Просто все это кажется автору весьма важным для проясненья истории нашего вопроса. Ибо, может быть, именно тогда автор и сам впервые задумался, осмотрелся, пригляделся и обнаружил, что пародия – это как раз не юмор и не сатира, а дело совсем серьезное.
Первая небольшая подборка этих пародий была опубликована в ежегоднике «День поэзии» за год 1963-й. Вот отрывок из тогдашнего авторского предисловия к ним: «Я написал пародии на стихи моих товарищей-поэтов. Нет нужды говорить, что они дружеские. В словаре Даля слово »пародия« определяется так: „забавная переделка важного сочиненья“. В меру своих сил стараясь переделать важные сочиненья своих товарищей забавно, я стремился схватить особенности их интонации, лексики, творческой манеры, стиля. Все пародии написаны на тему широко известной печальной истории о зайчике, который вышел погулять. Полагаю, что в этом нет ничего обидного. Впрочем, я знал, на что иду».
С той давней поры миновало пятнадцать лет, и автор с глубоким удовлетвореньем замечает, что годы не сделали его ни сатириком, ни юмористом. И автор не ждет, что читающий эту книгу читатель будет при том то и дело хихикать, хохотать и покатываться от смеха. Более того, автор этого даже и не хотел бы, ибо это вовсе и не входило в его задачу. Но если, листая эту книгу, благосклонный читатель изредка, в отдельных случаях, все же нет-нет улыбнется – в этом, по мненью автора, не будет большой беды. Более того, автор даже готов за это сказать ему, читателю, спасибо, или, как принято выражаться ныне – благодарю за вниманье
СЮЖЕТ, или
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ,
САМАЯ КОРОТКАЯ, HО ВАЖНАЯ, ИБО СОДЕРЖИТ В СЕБЕ ПОЛНЫЙ, НАУЧНО ВЫВЕРЕННЫЙ КАНОНИЧЕСКИЙ ТЕКСТ «СКАЗАНИЯ О ЗАЙЦЕ», КОТОРОЕ И ПОЛОЖЕНО АВТОРОМ В ОСНОВУ ЭТОЙ КНИГИ
Раз, два, три, четыре, пять,
Вышел зайчик погулять.
Вдруг охотник выбегает,
Прямо в зайчика стреляет.
Пиф-паф, ой-ей-ей,
Умирает зайчик мой. [2]
ВАРИАНТЫ, или
ЧАСТЬ ВТОРАЯ,
ГЛАВНАЯ И САМАЯ СУЩЕСТВЕННАЯ, ИБО ИМЕНHО ИЗ НЕЕ-ТО МЫ УЗНАЕМ, КАК, ПО ПРЕДСТАВЛЕНИЮ АВТОРА, ПОЭТЫ ХОРОШИЕ И РАЗНЫЕ НАПИСАЛИ БЫ ВСЕ ЭТО ПО-СВОЕМУ, ПО-ХОРОШЕМУ И ПО-РАЗНОМУ
Царевич
(Б. Ахмадулина)
О ряд от единицы до пяти!
Во мне ты вновь сомнения заронишь.
Мой мальчик, мой царевич, мой звереныш,
не доверяйся этому пути!
Душа твоя звериная чиста.
Она наивна и несовременна.
Длина твоих ушей несоразмерна
внезапной лаконичности хвоста.
О заюшка, ужасен жребий твой!
Меня твоя доверчивость пугает.
Зачем высокий лучник выбегает
из будки с газированной водой?
Груба его неправая ладонь,
несущая надменно сковородку.
С усмешкою, присущей скомороху,
он говорит: - В огонь его, в огонь!
О, не ступай за грань сковороды,
чтоб шкурка твоя добрая шипела,
в печальных очертаниях Шопена
приобретая видимость еды!
Скорей на дачу, к долгому труду!
Там, отвергая праздность и забаву,
из хлопьев снега вылепим мы бабу,
мы нарисуем домик и трубу.
Ты побежишь раздетым по двору,
но я не упрекну тебя ни словом.
Я стану говорить старинным слогом,
иди ко мне, играй со мной в игру!
Глубина
(Е.Винокуров)
Не раз-два-три. Не три-четыре-пять.
Не шесть-семь-восемь. И не девять-десять.
А просто вышел зайчик погулять.
Боржому выпить. Что ж его – повесить,
как некогда Вийона? Бытия
пузырчатую знает он природу.
Всей трепетною плотью вопия,
он пьет боржом. Он любит эту воду.
Охотник – вот загадка для меня!
Он пиво пьет! Он толст и неопрятен.
Его живот – как шар. День ото дня
тучнеет. О безумец, непонятен
ему боржом! У каждого ларька
пьет пиво и ругается прескверно.
Когда б он воспитал ученика,
тот был бы матерщинником, наверно.
Он водку пил бы! Бегал бы с ножом!
Нагим ходил бы! Умер бы от пьянства!
О это неуменье пить боржом –
извечная предтеча вольтерьянства!..
Люблю пиры. Обеденных меню
размах понятен мне, но, по большому
считая счету, выше я ценю
священную приверженность к боржому.
О пузырьки! Ликуя и трубя,
свободный углерод во мне играет.
В раздумье наполняю им себя,
пока моя любимая стирает.
