А я хотела комиссию удивить – кульбит сделать. Я готовилась, честное слово, но… В меня никто не верит. Ну, и ладно!.. Не всем же лауреатами быть… (Идёт к кулисам, останавливается). Что?… Ещё раз попробовать? Опять не получится… Вы в меня верите?.. Нет, правда?.. Хорошо, я попробую. (Отходит для разбега). Я раньше здорово прыгала, меня даже дразнили Белкой… Нет, всё равно страшно… А вы и вправду в меня верите?.. Даже не сомневаетесь? (Решительно). Тогда я прыгну! (Делает кульбит). Получилось!.. Спасибо вам! (Снова кульбит). Опять получилось! (Делает подряд несколько кульбитов, покидая сцену). Спасибо!.. Спасибо!.. Спасибо!..
Я до сих пор свёклу от капусты отличаю только по цвету, как в гражданскую войну противников отличали: это красные, это белые. Готовлю только то, что можно бросить в кастрюлю, не глядя. В основном, концентраты, на завтрак, на обед и на ужин. Муж у меня уже плачет концентратами… А наша собачка Пеппи вообще из дому сбежала, все дни просиживает под соседской дверью: оттуда супом пахнет, так Пеппи от незнакомого запаха дуреет. Соседка для неё миску завела, выставляет на площадку, подкармливает. Однажды слышу, ест Пеппи, аж давится. Неужели, думаю, такая маленькая собачка так громко чавкает? Заглянула в глазок, а это мой муж к миске припал, а собачку ногой отталкивает… Вижу, он без нормальной еда уже звереет.
– Давай, – говорю, – в субботу в какое-нибудь кафе пойдём всей семьёй.
Пришли. Сели. Ждём. Несут.
Сперва подали нам рыбу-саблю, зажаренную вместе с ножнами. Потом свиные отбивные: в них запах мяса навсегда отбит, поэтому их в рыбные дни подают. На третье принесли кисель. Но он был какой-то запуганный: только тронь – трясётся… Разрезать его нельзя, зачерпнуть – невозможно: с ложки соскальзывает, как ртуть.
Муж говорит:
– Мне эту гадость чем-нибудь заесть надо. Если от тебя нормальной еды не дождёшься – сам сварю. Я хочу есть! Хочу кушать! Хочу ням-ням!..
Пошёл он по магазинам, принёс петуха. Где такого выбрал – ума не приложу. Пьеса есть «Синяя птица» – так это про него: не петух – сплошной синяк. Шея – во! Ноги – во! Весь устремлён к рекордам – Олимпийский петух. В нём вообще мяса нет – одни мускулы, твёрдый, как утюг. Варил его муж сутки, с субботы до воскресенья. На обед сослуживца пригласил, похвастаться своими кулинарными способностями.
Обедали они вдвоём: я детей предусмотрительно в кино отправила, а сама больной притворилась. Полулежу в кресле, в другой комнате, и через дверь наблюдаю.
Намерился муж гостю петушиную ножку оторвать, а она не отрывается. Начали они тянуть в разные стороны. Растянули того петуха метра на полтора, а разорвать не смогли. Стали есть его с разных сторон, сближаясь. Жуют, жуют, а проглотить не могут. Злятся, нервничают. А я их из кресла утешаю: мол, вспомните Олимпийский девиз: главное – не проглотить, главное – участвовать.
А теперь давайте всерьёз поговорим. Семья должна есть пищу, приготовленную любящими руками, с радостью и доброжелательством, то есть, женой и матерью. А меня этому не научили. Мать была ударницей и общественницей, ей было не до нас. Она всю жизнь кормила семью только готовыми пельменями, зимой, летом, весной и осенью. Отец не выдержал и удрал. На прощанье поцеловал меня и произнёс:
– Лучше быть вечным алиментщиком, чем вечным пельменьщиком.
А теперь моя дочь растёт такой же неумёхой, как и я. Мне заранее жаль её будущего мужа: она своих кукол кормит только опилками… А когда мне её учить? Она всю неделю в детском садике. И ваши в садике? И ваши?.. Растыкали детей по садам, и довольны. Разве мы родители? Мы – садисты!.. Да, теперь перед женщиной все дороги открыты: иди в науку, в начальство, в депутаты, даже в президенты… А вот как в семью обратно вернуться? Это я вас спрашиваю, дорогие наши мужчины. Вы нам дали полную свободу. Спасибо! Кланяюсь вам за это. Но ещё ниже поклонюсь, если вы эту свободу у нас чуток отберёте, запретите допоздна просиживать, наши общественные поручения между собой разделите. Помните, что каждая ваша сослуживица – чья-то жена, чья-то мама. Лишний час вне дома – это не сваренный обед, не проверенные уроки. А потом удивляемся, откуда у нас столько желудочников и неучей. А не пора ли уже громогласно, государственным указом, дать женщине больше свободного времени, перевести на сокращённый рабочий день. Если выиграет семья – выиграет государство. А государство – это мы.
Давайте выиграем!
…Как медленно движется время, дотянуть бы до обеда, там быстрей пойдет. Какие расчеты? Какие схемы? Неужели, кроме меня некому сделать?.. Ладно, сдам, сдам!.. И двадцать дней не увижу ваших проектов и ваших физиономий! Завтра на самолет – и в Гагры… Как я ждал этого отпуска!.. Только двадцать дней маловато. Надо будет ещё на недельку бюллетеньчик добыть… Что насыпаю? Соду, потому что изжога. Выпил бы с моё, так не соду бы глотал, а огнетушитель. Как не пить, когда дядя Ваня именинник. Он будет поить до тех пор, пока тебя не вынесут из-за стола ногами вперёд… Вчера дядя Ваня, позавчера – тётя Оля, неделю назад – сосед по площадке – и так каждый день, сплошная обжираловка. Не ходить – значит, потерять всех своих родственников и друзей. Какой выход? Улететь за тридевять земель. Горный воздух, морские купания и только боржоми – утром, днём и вечером… Да? Да, я. Валюша? Молодец, что позвонила. Какая Аська? Ну, как ты можешь… Перестань выдумывать! Я её не обнимал… Не обнимал! Это танец! Когда танцуешь, держишь даму за талию. Это не я придумал, а испанцы, когда танго изобрели… Ты пойдёшь меня провожать?.. Да перестань про Аську!.. Господи, как я от всех устал! Скорей бы удрать, скорей!.. Солнце, море, воздух, боржоми. Никаких проектов, никаких любовных историй. Хоть раз в году от всего этого отдохнуть… О, как тянется время!..
…Море! Здравствуй, море! Как я по тебе соскучился. Какое ты тёплое… Нет, нет, никаких коктейлей – только плавать!.. Как ты меня баюкаешь, о, мое море!.. Ну и что особенного: ножки, как ножки. Да хоть бы сама Элизабет Тейлор! Я не ханжа, просто я не затем сюда приехал… Какое ласковое солнце… Какая приятная усталость… Да не надо мне взбадриваться! Я вообще здесь капли спиртного в рот не возьму!.. Где мой родной боржомчик?.. Где мои целебные пузырчики?.. О-о-о, благодать!.. И никакой изжоги!.. А теперь опять в море. И опять загорать. И опять боржомчик…
…Да, чуток обгорел – посидим в тени. А с чем коктейль? С чачей? Никогда не пил. Ладно, ради интереса. Оригинальный вкус, как денатурат с компотом. Зачем ещё пять порций? Прозапас? А куда их? Ладно, вылей боржоми – будет тара. Да не на песок лей – на спину: это же целебная вода… А ты прав: ножки ничего. И вообще… Ася? Чудесно! Это моё любимое имя. Вы вечером не заняты?.. Нравится шашлык?.. Надо запивать его вином. Да не такими глоточками! Здесь пьют стаканами, вот так. Не любите вино – возьмём коньяк… Разрешите пригласить. Это танго, прекрасное изобретение испанцев. Я не обнимаю – я просто держу за талию… А теперь – за наше знакомство. Нет, нет, за знакомство – шампанское!..
…О, как трещит голова… Печёт!.. Да не солнце – изжога! И мне охота выкупаться, но я не дойду до воды: шатает. Я бы с радостью не пил, но мы вчера были в «Приморском». Да не с Асей, а сТасей. С Асей уже всё кончилось. С Тасей началось. Баранину жрали. Я, наверное, полбарана в себя впихнул – до сих пор переварить не могу… Я бы не ел, да надо было закусывать. Да не люблю я вино – просто нужно было запивать… Слушай, у тебя соды нет?.. Хотя бы каустической?..
…А тут появилось много новых лиц. И пристань достроили. Всего три дня не был, а сколько перемен… Прятался у хозяйки в сарае. Нет, не скучно. Начертил две схемы к своему проекту, пересчитал узел… Спрашивали? Обе?.. Меня нет! Я уехал!.. Я, действительно, уезжаю. Вот, билет добыл. Сегодня вечером. Подумаешь, на десять дней раньше – я уже прекрасно отдохнул. Давай прощаться. Только обнимемся на расстоянии: у меня всё тело в волдырях… Который час? Как медленно движется время. Дотянуть бы до обеда, там быстрей пойдёт…
Здравствуй, город Кишинёв! рассказы
Мой брат, Леонид Каневский, первым читал этот рассказ
Здравствуй, город Кишинёв!
Когда-то маленький сын Иосифа Андрюша спросил: папа, кто такой самец? Иосиф объяснил, что это тот, кто руководит стаей, следит, чтобы был порядок, за всех отвечает, и все его слушаются.
И тогда Андрюша обрадовано воскликнул:
– Я понял: у нас бабушка – самец!
Самец-Ривка по-прежнему руководила и сыновьями, и невестками, и внуками. Единственно, кто был ей неподвластен – это брат Миша, бывший чекист, который уже давно находился в заслуженном маразме.
Миша был одинок, семью не завёл, потому что в каждой женщине, с кем он начинал встречаться, подозревал подосланную к нему шпионку.
Конечно, ехать в Израиль он бы никогда не согласился, ибо всю жизнь слово «сионист» использовал, как ругательство и пугал им всех родственников. Поэтому ему сказали, что семья переезжает в Кишинёв: Миша там родился, там производил первые обыски и аресты, поэтому сохранил о городе самые тёплые воспоминания и мечтал в нём побывать перед смертью. Маленький, сморщенный, он был уже за пределами возраста, очень похож на пришельца, только не сверху, а снизу. У него были такие дырявые зубы, что приходилось давать ему две порции мяса: первая порция вся забивалась в дырки, и только тогда он мог разжевать и проглотить вторую порцию. Идти к стоматологу категорически отказывался, опасаясь диверсии агентов империализма.
