Игорь Губерман - О выпивке, о Боге, о любви

Подвержен творческой тоске,
Господь не чужд земного зелья,
и наша жизнь на волоске
висит в часы Его похмелья.

Творец живёт сейчас в обиде,
угрюмо видя мир насквозь —
и то, что вовсе не предвидел,
и то, что напрочь не сбылось.

Бог необузданно гневлив
и сам себя сдержать не может,
покуда ярости прилив
чего-нибудь не уничтожит.

Вся история – огромное собрание
аргументов к несомненности идеи,
что Творец прощает каждого заранее;
это знали все великие злодеи.

Творец порой бывает так неправ,
что сам же на себя глядит зловеще
и, чтоб утихомирить буйный нрав,
придумывает что-нибудь похлеще.

Думаю об этом без конца,
наглый неотёсанный ублюдок:
если мы – подобие Творца,
то у Бога должен быть желудок.

Господь на нас не смотрит потому,
что чувствует неловкость и смущение:
Творец гордится замыслом, Ему
видней, насколько плохо воплощение.

Бог нам подсыпал, дух варя,
и зов безумных побуждений,
и тёмный ужас дикаря,
и крутость варварских суждений.

Я не рассыпаюсь в заверениях
и не возношу хвалу фальшиво;
Бога я люблю в его творениях
женского покроя и пошива.

Предай меня, Боже, остуде,
от пыла вещать охрани,
достаточно мудрые люди
уже наболтали херни.

Бог печально тренькает на лире
в горести недавнего прозрения:
самая большая скверна в мире —
подлые разумные творения.

Чуя в человечестве опасность,
думая о судьбах мироздания,
в истину вложил Господь напрасность
поисков её и опознания.

Конечно, слёзы, боль и грех
всё время видеть тяжело Ему,
но Бог нас любит равно всех
и просто каждого по-своему.

Что нёс я ахинею, а не бред,
поймут, когда уже я замолчу,
и жалко мне порой, что Бога нет —
я столько рассказать Ему хочу!

Величественна и проста
в делах житейских роль Господня:
ведь лично Он отверз уста
у тех, кто выпить звал сегодня.

Меня пересолив и переперчив,
Господь уравновесил это так,
что стал я неразборчиво доверчив
и каждого жалею, как мудак.

Бог учёл в живой природе
даже духа дуновение:
если деньги на исходе,
то приходит вдохновение.

Господь безжалостно свиреп,
но стихотворцам, если нищи,
дарует Он вино и хлеб,
а ближе к ночи – девок ищет.

Как только жить нам надоест
и Бог не против,
Он ускоряет нам разъезд
души и плоти.

У жизни множество утех
есть за любыми поворотами,
и не прощает Бог лишь тех,
кто пренебрёг Его щедротами.

Прогнозы тем лишь интересны,
что вместо них текут сюрпризы,
ведь даже Богу неизвестны
Его грядущие капризы.

Бог часто ищет утешения,
вращая глобус мироздания
и в душах пафос разрушения
сменяя бредом созидания.

Повсюду, где случалось поселиться, —
а были очень разные места, —
встречал я одинаковые лица —
их явно Бог лепил, когда устал.

Увы, наш дух мечтами не богат:
на небо покаянно приплестись,
поплакаться, что слаб и виноват,
и вновь на Божьих пастбищах пастись.

Готовясь к неизбежным тяжким карам,
я думаю о мудрости небес:
всё лучшее Творец даёт нам даром,
а прочее – подсовывает бес.

В игре, почти лишённой правил,
чтоб не ослабло к ней влечение,
Творец искусно предоставил
нам пыл, азарт и помрачение.

Вкусил я достаточно света,
чтоб кануть в навечную тьму,
я в Бога не верю, и это
прекрасно известно Ему.

Забавы Божьего глумления —
не боль и тяжесть испытаний,
а жуткий вид осуществления
иллюзий наших и мечтаний.

Тяжко жить нам как раз потому,
что возводим глаза к небесам,
а помочь может Бог лишь тому,
кто способен помочь себе сам.

Забавная подробность мне видна,
которую отметил бы я плюсом:
в делах земных и Бог и сатана
отменным обладают оба вкусом.

Умом нисколько не убогие,
но молят Бога люди многие,
трепя губами Божье имя,
как сосунки – коровье вымя.

В любом из нас витает Божий дух
и бродит личный бес на мягких лапах,
поэтому у сказанного вслух
бывает соответствующий запах.

А кроме житейских утех,
негромко напомнит мне Бог,
ещё ты в ответе за тех,
кому хоть однажды помог.

В одном лишь уравнять Господь решил
и гения, и тёмного ублюдка:
в любом из нас гуляние души
зависит от исправности желудка.

Так как чудом Господь не гнушается,
наплевав на свои же формальности,
нечто в мире всегда совершается
вопреки очевидной реальности.

Я бы мог, на зависть многих,
сесть, не глянув, на ежа —
опекает Бог убогих,
у кого душа свежа.

Боюсь, что Божье наказание
придёт внезапно, как цунами, —
похмелье похоти познания
уже сейчас висит над нами.

Тихой жизни копошение
кратко в юдоли земной,
ибо жертвоприношение
Бог теперь берёт войной.

Не разум быть повыше мог,
но гуще – дух добра,
когда б мужчину создал Бог
из женского ребра.

Хоть на ответ ушли года,
не зря душа ответа жаждала:
Бог есть не всюду, не всегда,
и опекает Он не каждого.

Все твари зла – их жутко много —
нужны по замыслу небес,
ведь очень часто к вере в Бога
нас обращает мелкий бес.

Я вдруг понял – и замер от ужаса,
словно гнулись и ехали стены:
зря философы преют и тужатся —
в Божьих прихотях нету системы.

Покуда всё течёт и длится,
свет Божий льётся неспроста
и на высокие страницы,
и на отхожие места.

Сценарист, режиссёр и диспетчер,
Бог жестокого полон азарта,
и, лишь выдохшись жизни под вечер,
мы свободны, как битая карта.

При Творце с его замашками,
как бы милостив Он не был,
мир однажды вверх тормашками
всё равно взлетит на небо.

На всём пути моём тернистом
давно мы с Богом собеседники;
Он весь лучится светом чистым,
но как темны Его посредники!

Черты похожести типичной
есть у любви, семьи, разлуки —
Творец, лишённый жизни личной,
играет нашими со скуки.

Был создан мир Творцом, а значит,
и Божий дух огнём горит
не в тех, кто молится и плачет,
а в тех, кто мыслит и творит.

С душой у нас не всё в порядке,
подобны мы слепым и нищим,
а Бог играет с нами в прятки,
грустя, что мы Его не ищем.

Угрюмо думал я сегодня,
что в нашей грязи и предательстве
вся милость высшая Господня —
в Его безликом невмешательстве.

В одинокую дудочку дуя,
слаб душою и выпить не прочь,
ни от Бога подачек не жду я,
ни Ему я не в силах помочь.

Проснувшись в неосознанной тревоге,
я воду пью, рассеянно курю,
и вовсе я не думаю о Боге,
но с кем-то безусловно говорю.

Творец упрямо гнёт эксперимент,
весь мир деля на лагерь и бардак,
и бедствует в борделе импотент,
а в лагере блаженствует мудак.

На то, что вышел из тюрьмы,
на то, что пью не по годам, —
у Бога я беру взаймы,
и оба знаем, что отдам.

Прислушавшись к оттенкам и нюансам,
улавливаешь Божью справедливость:
мы часто терпим горести авансом
за будущую алчную блудливость.

Вновь закат разметался пожаром:
это ангел на Божьем дворе
жжёт охапку дневных наших жалоб,
а ночные он жёг на заре.

Неужели где-то в небе
с равнодушной гениальностью
сочиняется та небыль,
что становится реальностью?

Давно и в разном разуверясь,
но веря в Божью широту,
ещё сыскать надеюсь ересь,
в которой веру обрету.

И всё течёт на самом деле
по справедливости сейчас:
мы в Бога верим еле-еле,
а Бог – совсем не верит в нас.

Напрасно мы то стонем бурно,
то глянем в небо и вздохнём:
Бог создал мир весьма халтурно
и со стыда забыл о нём.

На нас, мечтательных и хилых,
не ловит кайфа Божий глаз,
а мы никак понять не в силах,
что Он в упор не видит нас.

Сегодня спросили: а что бы
ты сделал от имени Бога?
Я в мире боюсь только злобы,
и я б её снизил намного.

Творец жесток, мы зря воображаем,
что благостна земная наша тьма,
мы многое легко переживаем,
но после – выживаем из ума.

В душе моей многое стёрто,
а скепсис – остатки загваздал;
я верю и в Бога, и в чёрта,
но в чёрта – сильнее гораздо.

Творцу живётся вряд ли интересно,
от нас Ему то муторно, то дурно;
а боги древних греков, как известно, —
те трахались и сами очень бурно.

Творец отвёл глаза напрасно,
когда мы падали во тьму;
что Бога нет, сегодня ясно
и нам не меньше, чем Ему.

Подрезая на корню
жажду веры острую,
порют мутную херню
все Его апостолы.

Несчётных звёзд у Бога россыпи
и тьма кружащихся планет,
и для двуногой мелкой особи
у Бога сил душевных нет.

Повсюду нынче злобой пахнет скверно,
у Бога созревает новый план,
Его ведь консультируют, наверно,
Аттила, Чингисхан и Тамерлан.

Мечта – весьма двусмысленный росток,
и Бог, хотя сочувствует мечтам,
скорее милосерден, чем жесток,
давая расцвести не всем цветам.

В душе – лихая безнадёга,
в уме кипит пустой бульон,
а вариант поверить в Бога
давно отвергли я и Он.

Наш небольшой планетный шарик
давно живёт в гавне глубоком,
Бог по нему уже не шарит
своим давно уставшим оком.

А там и быт совсем другой —
в местах, куда Харон доставит:
то чёрт ударит кочергой,
то ангел в жопу свечку вставит.

Ты ничего не обещаешь,
но знаю: Ты меня простишь,
ведь на вранье, что Ты прощаешь,
основан Твой земной престиж.

Сыграет ангел мой на дудочке,
что мне пора пред Божье око,
и тут же я смотаю удочки,
и станет рыбкам одиноко.

Нет, зубами я голодными не клацаю,
потому что, от нужды меня храня,
Бог наладил из России эмиграцию,
чтобы слушатели были у меня.

Евреев выведя из рабства,
Творец покончил с чудесами,
и путь из пошлого похабства
должны отыскивать мы сами.

Я стандартен, обычен, вульгарен,
без надломов в изгибах души,
и весьма я Творцу благодарен,
что на мне отдохнуть Он решил.

Напичкан я различной скверной,
изрядно этим дорожа:
я ценен Богу службой верной,
собой таким Ему служа.

Проворен, ловок и сметлив,
я был рачительным старателем
и выжил, капли не пролив
из рюмки, налитой Создателем.

Вся жизнь моя – несвязный монолог,
где смех и грех текут одновременно,
и если не заметил это Бог,
то дьявол это видит непременно.

Мучась недоверием к уму
или потому, что духом нищи, —
люди ищут Бога. Но Ему
ближе те, которые не ищут.

Мы так во всём различны потому,
что Бог нас лепит в разном настроении,
а если поднесли стакан Ему —
видны следы похмелья на творении.

Я думаю о грязи, крови, тьме,
о Божьем к нашей боли невнимании;
я думаю о Боге: Он в уме?
И ум ли это в нашем понимании?

Как пастух, Господь неумолим,
но по ходу жизни очень часто
мне бывает стыдно перед Ним:
как Его наёбывает паства!

Настало духа возмужание;
на плоть пора накинуть вожжи;
пошли мне, Боже, воздержание!
Но, если можно, чуть попозже.

За всё, что делал я по жизни,
прошу я малости у Бога:
чтоб на моей нетрезвой тризне
попировал и я немного.

Хотя не атеист я с неких лет,
однако и не склонен уповать:
я верую не в то, что Бога нет,
а в то, что на меня Ему плевать.

Я всё время шлю, Творец, Тебе приветы —
смело ставь на них забвения печать:
мне вопросы интересней, чем ответы,
и Ты вовсе не обязан отвечать.

В азарте Божий мир постичь
до крайней точки и конца,
мы все несём такую дичь,
что плохо слышим смех Творца.

Я с юности грехами был погублен
и Богу мерзок – долгие года,
а те, кто небесами стал возлюблен,
давно уже отправились туда.

Хоть я теолог небольшой,
но нервом чувствую сердечным:
Господь наш тайно слаб душой
к рабам ленивым и беспечным.

У Бога есть увеселения,
и люди гибнут без вины,
когда избыток населения
Он гасит заревом войны.

Стал часто думать я о Боге —
уже позвал, должно быть, Он,
и где-то клацает в дороге
Его костлявый почтальон.

Творцу такое радостно едва ли
в течение столетий унижение:
всегда людей повсюду убивали,
сначала совершив богослужение.

Что-то в этой жизни несуразной
весело, удачливо и дружно
вьётся столько гнуси безобразной,
что зачем-то Богу это нужно.

Увы, порядок этот вечен,
и распознать его несложно:
везде, где Бог бесчеловечен,
там человек жесток безбожно.

Накалялся до кровопролития
вечный спор, существует ли Бог,
но божественность акта соития
атеист опровергнуть не мог.

Мессия вида исполинского
сойдёт на горы и долины,
когда на свадьбе папы римского
раввин откушает свинины.

Все мы перед Богом ходим голыми,
а пастух следит за организмами:
счастье дарит редкими уколами,
а печали – длительными клизмами.

Движение по небу облаков,
какая станет баба кем беременна,
внезапную активность мудаков —
Создатель расчисляет одновременно.

Играет крупно сатана,
спустившийся с небес:
часть жизни Богом нам дана,
а часть нам дарит бес.

Мы часто в чаяньях заветных
нуждаемся в совете Божьем,
но знаков от Него ответных
понять не можем.

Мы понимали плохо смолоду,
что зря удача не является:
кто держит Господа за бороду,
тот держит дьявола за яйца.

Болезней тяжких испытания,
насколько я могу понять,
шлёт Бог не в целях воспитания,
а чтобы нашу прыть унять.

Уже слетелись к полю вороны,
чтоб завтра павших рвать подряд,
и «С нами Бог!» по обе стороны
в обоих станах говорят.

Бог людям сузил кругозор
для слепоты как бы отсутствия,
чтобы не мучил нас позор
и не сжигала боль сочувствия.

Сегодня почему-то без конца
я думаю о жизни в райских кущах:
как жутко одиночество Творца
среди безликих ангелов поющих!

Ужели это Божье изуверство
для пущей вразумлённости людей?
Ведь наши все немыслимые зверства —
издержки благороднейших идей.

– Послал ему Бог испытание!
– А что с ним? – Почти ничего:
постигло его процветание,
молитесь за душу его.

Всегдашнее моё недоумение —
зачем живу, случаен и безбожен, —
сменилось на уверенное мнение,
что этого Творец не знает тоже.

Творец давно уже учёл
всего на свете относительность,
и кто наукам не учён,
у тех острей сообразительность.

Среди бесчисленных волнений,
меня трепавших без конца,
всегда была печаль сомнений
в доброжелательстве Творца.

Увы, но взгляд куда ни кину —
везде пропорция равна:
везде Творец, готовя глину,
чуть-чуть подмешивал гавна.

К Богу я не лезу с панибратством,
а играть с Ним – дело непростое:
чтобы заниматься святотатством,
надо тонко чувствовать святое.

Я давно простился с лицемерием
и печалюсь, глядя в небосклон:
к Богу мы относимся с доверием
большим, чем заслуживает Он.

Хоть и есть над каждым крыша,
все они весьма непрочные,
и Творец смеётся, слыша
наши планы долгосрочные.

И мудро – учинять посильный пир,
хотя не время, ветрено и шумно,
а глупо – полагать, что Божий мир
задуман был гуманно и разумно.

Навряд какой-нибудь философ
посмел додумать до конца,
что жизнь земная – просто способ
самопознания Творца.

На склоне лет ужасно тянет
к душеспасительным мыслишкам:
надеюсь я, что Бог не станет
ко мне приёбываться слишком.

Сегодня я подумал снова:
от Бога жду я всепрощения,
а если Он не враг спиртного,
то я созрел и для общения.

Душе моей желаю отпущения
грехов былого тела злополучного,
и дай Господь ей после очищения
опять попасть в кого-нибудь нескучного.

В каких-то скрытых высших целях,
чтоб их достичь без промедлений,
Бог затмевает ум у целых
народов, стран и поколений.

Я потому грешил, как мог,
живя не постно и не пресно,
что, если сверху смотрит Бог, —
Ему должно быть интересно.

Я в этой мысли прав наверняка,
со мной согласны лучшие умы,
что жирный дым любого пикника
Творцу милей, чем постные псалмы.

Уверен я, что Бог – не дилетант,
насквозь Ему прозрачны обстоятельства,
и где-то есть жестокий прейскурант
расплаты за убийства и предательства.

Да, мир наш сочинён довольно скверно,
однако в отношении тюрьмы
кивать на Божий замысел неверно —
её уже придумывали мы.

Смотрю на Божий мир я исподлобья —
то гибельно повсюду, то опасно;
однако если мы – Его подобья,
то ждать Его сочувствия – напрасно.

Вчера возле камней, навеки слившихся,
где связано узлом несчётно судеб,
толпился я в густой толпе молившихся,
Его благодаря за всё, что будет.

Время сушит мыслящие стебли
на короткой жизненной дороге,
меньше я треплюсь теперь о ебле,
чаще начал думать я о Боге.

В наш мир сойдёт Мессия властно,
когда пробьёт заветный час;
к нему стремясь подобострастно,
затопчут праведники нас.

Напрасен хор людских прошений,
не надо слишком уповать,
ведь Бог настолько совершенен,
что может не существовать.

Не зря себе создали Бога двуногие —
под Богом легко и приятно.
Что Бог существует, уверены многие
и даже Он сам, вероятно.

Хотя легко ношу гуляки маску
и в мелкой суете живу растленной,
но часто ощущаю Божью ласку
в наплыве тишины благословенной.

Сплетя блаженство и проклятие,
Творец явил предусмотрительность,
и жизни светлое занятие
течёт сквозь тёмную действительность.

Господь, создатель мироздания,
всё знал и делал навсегда,
не знал Он только сострадания,
и в этом – главная беда.

Состарясь, угрюмо смотрю сквозь очки
и думаю: цыц, не пыхти;
но если и вправду мы Божьи смычки,
то Бог – музыкант не ахти.

Действуя на души и сердца,
чувствам и уму чиня помехи,
дьявол – тень и копия Творца,
и отсюда все его успехи.

Бог и мы затеяли совместно
пьесы этой бурное течение,
и Творцу, наверно, интересно,
как мы сочиним ей заключение.

Понять былое – свыше наших сил,
что славы там достойно, что – проклятия,
у Бога я об этом бы спросил,
но наши для него темны понятия.

Подумал мельком я сегодня:
в толкучке жизни многолетней
на ком лежит печать Господня —
они и дьяволу заметней.

Сполна Творец явил и гениальность,
и злое своеволие своё,
когда создал паршивую реальность
с хорошими людьми внутри неё.

А вдруг на небе – Божий дар! —
большие горы угощения:
дают амброзию, нектар
и чуть по жопе – в знак прощения?

Свершается от жизни отторжение,
вослед летит пустое причитание…
Творец нам заповедал умножение,
но свято соблюдает вычитание.

Творец не прочь бы нам помочь,
по капле счастья всем раздать,
но и Ему уже невмочь
земное блядство обуздать.

Мы жаждем слышать Божий глас,
возводим очи к небесам,
а Бог чего-то ждёт от нас,
хотя чего, не знает сам.

Заранее у Бога я прощения
просить остерегаюсь потому,
что многие в морали упущения
грехами не покажутся Ему.

Философ я куда как небольшой,
однако же людей встречал я многих
и думаю, что Бог снабдил душой
не каждого из мыслящих двуногих.

Заметен сквозь любую декорацию
характер нашей связи с небесами:
Творец изобретает ситуацию,
а мы её расхлёбываем сами.

Творец в порыве милости и благости
являет нам порой расположение:
страдания меняются на тягости,
а рабство – на всего лишь унижение.

Создатель беседует с нами
на сленге божественных жестов:
циклоны, торнадо, цунами
слышнее и внятнее текстов.

Всё, что написано пером
и Богу может быть приятно,
Харон уносит на паром
и доставляет аккуратно.

Версии, гипотезы, теории
спорят о минувшем заразительно,
истинную правду об истории
знает только Бог. Но приблизительно.

Земное благоденствие вкушая,
клубится человеков толчея,
все заповеди Божьи нарушая,
но искренне хвалу Ему поя.

Я не мыслитель, а простак,
однако зоркий наблюдатель:
порой грехи прекрасны так,
что их одобрил бы Создатель.

И я б молился, веря истово,
знал, почему и что грешно,
боялся помысла нечистого…
И Богу было бы смешно.

Я сколько б ни шутил, но в самом деле
у Бога я в финансовой опале,
и рядом деньги как ни шелестели,
к моим рукам никак не прилипали.

Моя догадка, внятная уму,
кого-то приведёт, возможно, в ярость:
мы живы до сих пор лишь потому,
что Богу интересна наша старость.

Нет ничего на свете гаже,
чем рано руки опустить,
а если нас Господь закажет,
Он должен нас оповестить.

Ангелы, они же ангелицы,
голуби почтовые у Бога,
запросто умеют превратиться
в нищего у нашего порога.

Прошлый век обнажил нам немного
то, что смутно в сознании плавало:
стало трудно уверовать в Бога
и нельзя не уверовать в дьявола.

Хоть Бога я душой не принимаю,
однако в силу этого плебейства
с Него я и ответственность снимаю
за все многовековые злодейства.

Как бы мы Творца ни уважали,
мелкие земные головастики,
но в Его великие скрижали
многое закралось из фантастики.

Людей весьма скептически любя,
я думаю, что дело в малой малости:
нас Бог лепил подобием себя —
лишёнными сочувствия и жалости.

Увы, нам очень мало что понятно,
поэтому и вздохи льются вечно
про то, что мудрость Бога необъятна,
однако же весьма бесчеловечна.

Течёт за поколеньем поколение,
творя молитвословное холуйство,
а Бог не отвергает поклонение,
но втайне обожает богохульство.

Не имея к Богу доступа
и ввиду Его отсутствия
крайне глупо ждать от Господа
милосердного сочувствия.

По всем сегодняшним итогам
я нервом чувствую сердечным:
Господь ютится в том немногом,
что в нас осталось человечным.

Творец создал так много тварей,
своим потворствуя фантазиям,
что меркнет звёздный планетарий
перед земным разнообразием.

Про Еву и Адама помнить вечно
Творец нас очень строго обязал,
простив за это нам чистосердечно,
что мы произошли от обезьян.

Творец не лишён интереса,
глядит Он и думает: бля,
убойная сила прогресса
растёт на планете Земля.

Создатель выпьет рюмку лишнюю —
и струны щиплет мировые,
под эту музыку неслышную —
все наши пляски моровые.

Между рожденьем и кончиной,
в любой из жизни день и час
необходимо быть мужчиной,
Бог это очень ценит в нас.

Любимый у Творца эксперимент —
менять земной истории течение,
и лучший в этих играх инструмент —
общественное умопомрачение.