418
Я храню душевное спокойствие,
ибо все, что больно, то нормально,
а любое наше удовольствие —
либо вредно, либо аморально.
419
Схожусь я медленно, с опаской,
по горло полон горьким опытом,
но вдруг дохнет на душу лаской,
и снова все пропало пропадом.
420
Господь не будет нас карать,
гораздо хуже наш удел:
на небе станут нагло жрать
нас те, кто нас по жизни ел.
421
Жила-была на свете дева,
и было дел у ней немало:
что на себя она надела,
потом везде она снимала.
422
Тайным действием систем,
скрытых под сознанием,
жопа связана со всем
Божьим мирозданием.
423
Когда мне почта утром рано
приносит вирши графомана,
бываю рад я, как раввины —
от ветра с запахом свинины.
424
Вульгарен, груб и необуздан,
я в рай никак не попаду,
зато легко я буду узнан
во дни амнистии в аду.
425
Людей давно уже делю —
по слову, тону, жесту, взгляду —
на тех, кому я сам налью,
и тех, с кем рядом пить не сяду.
426
У внуков с их иными вкусами
я не останусь без призора:
меня отыщут в куче мусора
и переложат в кучу сора.
427
Я живу в тишине и покое,
стал отшельник, монах и бирюк,
но на улицах вижу такое,
что душа моя рвется из брюк.
428
Первые на свете совратители,
понял я, по памяти скользя,
были с несомненностью родители:
я узнал от них, чего нельзя.
429
Покуда наши чувства не остыли,
я чувствую живое обожание
к тому, что содержимое бутыли
меняет наших мыслей содержание.
430
Ум – помеха для нежной души,
он ее и сильней, и умней,
но душа если выпить решит,
ум немедля потворствует ей.
431
Я от века отжил только треть,
когда понял: бояться – опасно,
страху надо в глаза посмотреть,
и становится просто и ясно.
432
В натурах подлинно способных
играет тонкий и живой
талант упрямо, как подсолнух,
вертеть за солнцем головой.
433
Мир совершенствуется так —
не по годам, а по неделям, —
что мелкотравчатый бардак
большим становится борделем.
434
Хотя под раскаты витийства
убийц человечество судит,
но жить на земле без убийства —
не может, не хочет, не будет.
435
Естественно и точно по годам
стал ветошью мой рыцарский доспех,
поскольку у весьма прекрасных дам
терпел он сокрушительный успех.
436
У писательского круга —
вековечные привычки:
все цитируют друг друга,
не используя кавычки.
437
Я подбил бы насильнику глаз,
а уж нос я расквасил бы точно,
очень жалко, что трахают нас
анонимно, безлико, заочно.
438
В чистом разуме скрыта отрава,
целой жизни мешая тайком:
мысля трезво, реально и здраво,
ты немедля слывешь мудаком.
439
Поскольку есть мужчины и юнцы,
просящие готовые ответы,
постольку возникают мудрецы,
родящие полезные советы.
440
Свобода неотрывна от сомнения
и кажется обманом неискусным,
дух горечи и дух недоумения
витают над ее рассветом тусклым.
441
Идея моя не научна,
но мне помогала всегда:
прекрасное – все, что не скучно,
и даже крутая беда.
442
То ясно чувствуешь душой,
то говорит об этом тело:
век был достаточно большой,
и все слегка осточертело.
443
В лени всякого есть понемногу,
а в решимости жить поперек —
и бросание вызова Богу,
что когда-то на труд нас обрек.
444
Чуя в человечестве опасность,
думая о судьбах мироздания,
в истину вложил Господь напрасность
поисков ее и опознания.
445
Посреди миропорядка
есть везде, где я живу,
и моя пустая грядка,
я сажаю трын-траву.
446
Так же будут кишеть муравьи,
а планеты – нестись по орбитам;
размышленья о смерти мои —
только мысли о всем недопитом.
447
Борьба – не душевный каприз,
не прихоть пустого влечения:
плывут по течению – вниз,
а вверх – это против течения.
448
Конечно, я придурком был тогда,
поскольку был упрям я и строптив,
а умный в те кромешные года
носил на языке презерватив.
449
На все подряд со страстью нежной,
как воробьи к любому крошеву,
слетались мы, томясь надеждой
прильнуть к чему-нибудь хорошему.
450
В беде, где все пошло насмарку,
вразлом и наперекосяк,
велик душой, кто рад подарку,
что жив, на воле и босяк.
451
Готовлюсь к уходу туда,
где быть надлежит человеку,
и время плеснет, как вода
над камешком, канувшим в реку.
452
Я не люблю живые тени,
меня страшит их дух высокий,
дружу я близко только с теми,
кого поят земные соки.
453
Я музу часто вижу здесь
во время умственного пира,
она собой являет смесь
из нимфы, бляди и вампира.
454
Осадком памяти сухим
уже на склоне и пределе
мы видим прошлое таким,
каким его прожить хотели.
455
Разгул наук сейчас таков,
что зуд ученого азарта
вот-вот наладит мужиков
рожать детей Восьмого марта.
456
Конечно, слезы, боль и грех
все время видеть тяжело Ему,
но Бог нас любит равно всех
и просто каждого по-своему.
457
Лишь на смертном одре я посмею сказать,
что печально во всем этом деле:
если б наши старухи любили вязать,
мы бы дольше в пивных посидели.
458
Что нес я ахинею, но не бред,
поймут, когда уже я замолчу,
и жалко мне порой, что Бога нет,
я столько рассказать Ему хочу!
459
Любые наши умозрения
венчает вывод горемычный,
что здесь нас точит червь сомнения,
а после смерти – червь обычный.
460
Я думаю – украдкой и тайком,
насколько легче жить на склоне лет,
и спать как хорошо со стариком:
и вроде бы он есть, и вроде нет.
461
Величественна и проста
в делах житейских роль Господня:
не кто, как Он, отверз уста
у тех, кто выпить звал сегодня.
462
Старение – тяжкое бедствие,
к закату умнеют мужчины,
но пакостно мне это следствие
от пакостной этой причины.
463
Меня пересолив и переперчив,
Господь уравновесил это так,
что стал я неразборчиво доверчив
и каждого жалею, как мудак.
464
Я изо всех душевных сил
ценю творения культуры,
хотя по пьянке оросил
немало уличной скульптуры.
465
Я времени себе не выбирал,
оно других не лучше и не хуже,
но те, кто мог бы вырасти в коралл,
комками пролежали в мелкой луже.
466
Забыть об одиночестве попытка,
любовь разнообразием богата:
у молодости – радости избытка,
у старости – роскошество заката.
467
Хоть живу я благоденно и чинно,
а в затмениях души знаю толк;
настоящая тоска – беспричинна,
от нее так на луну воет волк.
468
Мы стали снисходительно терпеть
излишества чужого поведения;
нет сил уже ни злиться, ни кипеть,
и наша доброта – от оскудения.
469
Я дивлюсь устройству мира:
ведь ни разу воробей,
хоть и наглый, и проныра,
а не трахал голубей.
470
За глину, что вместе месили,
за долю в убогом куске
подвержен еврей из России
тяжелой славянской тоске.
471
Когда я сам себе перечу,
двоюсь настолько, что пугаюсь:
я то бегу себе навстречу,
то разминусь и разбегаюсь.
472
Я недвижен в уюте домашнем,
как бы время ни мчалось в окне;
я сегодня остался вчерашним,
это завтра оценят во мне.
473
Мир хотя загадок полон,
есть ключи для всех дверей;
если в ком сомненья, кто он,
то, конечно, он еврей.
474
Угрюмо замыкаюсь я, когда
напившаяся нелюдь и ублюдки
мне дружбу предлагают навсегда
и души облегчают, как желудки.
475
Время дикое, странное, смутное,
над Россией – ни ночь, ни заря,
то ли что-то родит она путное,
то ли снова найдет упыря.
476
Невольно ум зайдет за разум,
такого мир не видел сроду:
огромный лагерь весь и сразу
внезапно вышел на свободу.
477
Давно уже в себя я погружен,
и в этой благодатной пустоте
я слишком сам собою окружен,
чтоб думать о толкучей суете.
