А р д а н о в а. (Вдруг вспыхивая, кричит вся дрожа) Что ты сказал. Какое ты слово сказал? Как ты смел. Как ты смел огненное слово сказать. Смерть и тлен ваши слова. Смерть и тлен. Как смеете вы. Как смеете вы. (Закрывает лицо и громко рыдает. Арданов бросается к ней.)
А р д а н о в. Лизочка. Милая. Ты больна. Ты измучилась. Это я такой подлец. Я последнее время совсем не был с тобой. Лизочка, я не мог. Я проигрывал твои деньги и чувствовал себя таким подлецом перед тобой, что нарочно поддерживал в себе эту злобу, это раздражение. Понимаешь. Нарочно сердился, потому что мне уж очень было стыдно... Пожалей меня, Лиза. Сколько раз я был груб с тобой только потому, что боялся расплакаться.
А р д а н о в а. (Устало) Мне все равно. (За окном начинает тихо играть шарманка, тягучий хриплый вальс.)
А р д а н о в. Лиза, дорогая, я тебе выплачу эти деньги. Понемногу. Верь мне. Ведь я же тебя... (Спохватившись) Ну не буду, не буду. Только ты верь мне, я тебе верну все.
А р д а н о в а. Да ты не волнуйся. Сегодня твои именины, считай, что я тебе подарила эти деньги. Это мой подарок.
А р д а н о в. Нет, Лизочка, милая, ты знаешь, что я никогда не соглашусь.
А р д а н о в а. (Нетерпеливо.) Ну, хорошо, хорошо. Я пойду переоденусь, ведь сегодня гости. (Уходит).
А р д а н о в. (Идет за ней) Дорогая. Я всегда знал, что ты святая, а я подлец. Если бы я этого не знал, то наверное не поступал бы так. Ах, я совсем не то говорю. Я так взволнован. (Уходит).
С е р а ф и м а. (Заглядывает в комнату) Ну и слава те Господи. А то уж я совсем расстроилась. И вся дрожу, и вся дрожу. (Зовет) Лушка. Иди стол накрывать. (Поднимает шляпу с полу, обтирает рукавом и сдувает с нее пыль.) Как он шляпу-то швырнул, так у меня прямо в нутре что-то перевернулось. Верно становая жила лопнула. (Слушает шарманку, открывает окно и кричит) Пошел вон. Пошел вон. Чего с утра дудишь? Господа не любят. (Шарманка умолкает) И шарманки-то нынче не подумавши играют.
Л у ш а (Входя) А как же вы, Серафима Ананьевна, говорили - ведь барыня-то вернулись.
С е р а ф и м а. (Деланно равнодушным тоном) Ну что же, прогулялись и вернулись, не на улице же им ночевать. А ты бы поменьше разговаривала, лучше было бы.
Л у ш а. Да разве я...
С е р а ф и м а. Вот то-то и оно. Ты мне что тут давеча натурчала? Как бы я это господам доложила, так тебя бы в один секунд отсюда помелом вымели.
Л у ш а. Ой да что вы, Серафима Ананьевна, да что же я говорила?
С е р а ф и м а. Ладно, ладно. Передо мной хвостом лисить нечего. Все слышала, мать моя. Благодари Бога, что я слышала, а не кто другой. Что не доносчица я и не сплетница. Меня хоть на дыбу поднимай, уж слова из меня не вытрясешь. Уж, видно, порода такая у меня, не болтущая. Звонит кто-то, поди отвори (Луша уходит) О, Господи. И народ нынче пошел: плетут, плетут. Выдумать тоже на своих же, на господ. (Уходит. Входит Ворохлова, встревоженная, шляпка на боку, в рукаве носовой платок комочком)
Л у ш а. Обождите, пожалуйста, я сейчас барыне доложу.
В о р о х л о в а. Хорошо, хорошо, милая. Я обожду, обожду. Уж ты только доложи. Скажи на минутку, мол, просят, на однут только минутку. Глафира, мол, Петровна. (Луша уходит) О, Господи. (Вытирает комочком-платком глаза и нос)
А р д а н о в а. (Входя) Глафира Петровна. Очень рада... Но что с вами.
В о р о х л о в а. (Косится на уходящую Лушу, ждет, чтоб та ушла) Голубчик, Лизавета Алексеевна. Не сама я шла к вам, материнское сердце повело. Ухватило и повело. Милая Лизавета Алексеевна. (Вытирает глаза) Вы одна можете помочь.
В о р о х л о в а. В чем дело, я рада всей душой. Глафира Петровна, успокойтесь... ради Бога. Что случилось?
В о р о х л о в а. Беда, голубчик, беда. Вот зашла к вам узнать, может вы, что знаете. Ведь Илюшечка-то все к вам бегал книжки читать. Так может он вам что и сказал? А? Не говорил ли чего?
А р д а н о в а. Ничего не говорил. Я даже не понимаю, про что вы.
В о р о х л о в а. (Оглядывается) Только вы никому... мой-то убьет, если узнает. Не велел никому говорить... Илюшечка ведь ушел. На рассвете ушел. Палочку взял да котомочку и пошел, и где искать-то его, не знаю.
А р д а н о в а. Господи. Да он может быть вернется еще?
В о р о х л о в а. Нет, милая, нет, хорошая. Уж когда они этак уходят, они домой не возвращаются. Я думала, может быть, он вам что говорил, а вот и вы ничего не знаете.
А р д а н о в а. К сожалению, ничего не знаю. Это и для меня совсем неожиданно.
В о р о х л о в а. (Вытирая глаза) Илюшечка. Кровинушка моя. Младшенький мой. Мизинчик мой маленький. До того мне жалко его, что и сказать вам не могу, выразить не умею. Все надеялась, хоть и видела, что к тому идет, а все, глупая, надеялась, что образумится, отойдет, к делу приглядится и приспособится. А вот оно, что. Илюшечка. (Плачет) Кровинушка моя. Нет, не вернется он.
А р д а н о в а. Глафира Петровна. Голубчик, не плачьте вы так.
В о р о х л о в а. (Вытирая глаза) Милая вы моя. Только ради Бога, вы никому. Я ведь и из дому потихоньку ушла, сам-то строго-настрого наказал молчать. Стыдится, верно, людей-то. Что же тут поделаешь. Конечно, ему тоже нелегко.
А р д а н о в а. Я никому не скажу, Глафира Петровна. Можете быть спокойны.
В о р о х л о в а. Вот крутили, крутили чего-то всю жизнь. Дома строили, деньги копили, я варенье варила - и для кого это все. Все, прости господи, лысому бесу... (Задумывается) Правду Илья Иваныч говорит, что прынт, али как там, так уж ничего против него не поделаешь. (Вставая) Простите, милая, голубушка, что я к вам так ввалилась. Я думала, что вы что-нибудь знаете. (Вздохнув) Ну да, видно, так Бог решил. (Целует Арданову) Простите, милая. (Идет к двери и вдруг останавливается) А вот еще хотела вас попросить, если к вам еще эта баба с морошкой придет, так велите своим прислугам, пусть они ко мне пришлют. У меня что-то нынче мало морошки наварено. Уж простите меня, что я своими заботами... Сердце-то материнское. (Уходит. Арданова за ней. Входит Серафима и Луша. Несут посуду в столовую).
С е р а ф и м а. Тихонько, тихонько, не разбей (Роняет чашку). Ах ты, Господи, наказание. Ведь, говорю - осторожно - нет лупит как угорелая. Ушла эта ворона-то? Сын у нее из дому удрал. Бродяжить пошел. Хи-хи-хи. Ох, умора с ними. Я и то за ним примечала уж, думаю, непременно, что он лыжи навострит.
Л у ш а. А откуда же вы знаете, что он ушел?
С е р а ф и м а. Я там в комнате убирала, уши ведь не заткнешь, коль она на весь дом раззвонилась. (Передразнивая) Ах, ах материнское сердце. Нет, коли у тебя материнское сердце, так ты должна сына на цепь посадить. А уж теперь поздно. А давно я за ним примечала. Книжки все барыне читать носил. Дураку книжки читать только вред. Дурак книжку почитает, да пойдет отца и зарежет.
Л у ш а. А как же я - то и дура, и книжки читаю, все Бог миловал.
С е р а ф и м а. До поры, до времени, матушка, все до поры до времени. А то другие начитаются, так и с ума сходят. Вот в нашем городе, дьячек зачитался, так сам себя искусал. Так и помер. От собственного искушания помер. Видно ядовитый стал. Что смеху-то было. (Звонит телефон. Серафима в телефон) Слушаю-с. Квартира Ардановых. Все благополучно. Дома. И барыня дома. Как же, принимают, гостей ждем. А как прикажете сказать... Ишь ты и трубку повесил. (Проходит Арданов).
А р д а н о в. Где барыня?
А р д а н о в а. Они, кажется, к себе пошли. (Арданов уходит).
С е р а ф и м а. Ну, неси посуду-то. Трещишь, трещишь, у меня от твоей трескотни в голове гудит. (Луша уходит. Звонит телефон. В телефон) Слушаюсь, да. Ардановых. Дома, дома. Барыня? Нет, никуда не уезжали. А как прикажете... Тьфу, ты пропасть. И чего они привязались - куда барыня уехала. Никуда не уехала... Из чего люди бесятся. (Уходит. Входят оба Ардановых.)
А р д а н о в. А зачем к тебе Глафира приезжала?
А р д а н о в а. Илюшечка ушел.
А р д а н о в. Куда ушел?
А р д а н о в а. Просто так, бродяжить. Это у них в крови.
А р д а н о в. Вот идиот. Миллионер, а бродяжничает. Правду исправник Ворохлову говорил, что всех их пороть надо.
Л у ш а. (Входя) Там гости пришли. (Арданова уходит, возвращается с Полиной, Клеопатрой и Иван Андреичем.)
П о л и н а. (Арданову) И желаю вам бесконечное количество роз без шипов. Чтобы вся ваша жизнь благоухала розами. Чтобы были все только одни розы.
А р д а н о в. Одни розы? Ну, это пожалуй, надоест. Как вы думаете, К л е о п а т р а Федотовна?
К л е о п а т р а. Ну нам с вами, пожалуй надоест. А Полина Григорьевна у нас натура возвышенная, она и стихи пишет и рисует прелестно.
П о л и н а. Ах, что за пустяки. Так только для себя немножко. Хотя многие уверяют, что у меня талант к живописи. Вот земский начальник Рукомоев, тот уверял, что мне непременно нужно ехать за границу, брать уроки живописи. Но я не хочу, я вовсе не считаю, что у меня уж такой необычайный талант. Вот танцам я бы хотела учиться по системе Делькроза.
