Но, подумав, решил врача в переполюсовку не посвящать. Тот был чересчур жадный, как больничный давать.
РЕВЕЛА БУРЯ В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ
Завелся у Любаши Светличной жених на море-океяне. Не из пучка водорослей. От брата Димки. Морячок торгового флота, он в ревущих широтах показал дружку Мише фотоличико сестры: гля, какая сеструха!
"Ба!"- сказал Миша и побежал сочинять письмо в сторону берега.
Дошла океанская весточка по волнам и через тайгу с болотами в Сибирь. Завязалась переписка. И вдруг, трах-бах, от моряка телеграмма: "ПРИЕДУ НА НОВЫЙ ГОД ТЧК".
В доме у Светличных случился психоз. Любаша у родителей была последним чадом. Когда хорошо за сорок обоим стукнуло, учудили младшую дочу. В момент образования просоленного Любкиного жениха родители невесты имели прочный, не отдерешь, статус деда Макара с бабой Мотей. С пенсией и внуками. Кроме моряка-холостяка Димки и Любаши, имелась еще дочь Валентина и сын Геннадий.
Мишин причал в Кашире Московской области располагался. Как бабе Моте не вдалбливали, что Кашира помене их Ачинска в длину и поперек, не перетолкуешь, считала: жених из москвичей.
- Ой, Любка, - причитала, - опозоримси-и-и...
Миша сообщал, что он механик. Данное рукомесло баба Мотя оченно уважала. Это не Димка-непутня, радист какой-то, а здесь - механизмы! Имя заведовать - не ручки у радио туды-сюды вертеть.
Были у бабы Моти переживания по застольной программе: чем угодить москвичу, что в их родову метит? Но главная тревога, терзавшая сердце хозяйки, - компания. В ее мужицкой части. Ох, богата она была на подводные камни. Самый опытный мореход может лоб расшибить и перехотеть жениться.
В отношении камня "врезать за Новый год" баба Мотя на оргкомитете постановила: если кто переврежет, невзирая на принадлежность лица - муж, сын или зять, - морду утюгом отрихтует.
Но мужики не только врезать были мастаки. У деда Макара после третьей рюмки душа перла наружу так, что пуговицы не выдерживали. До пупа расстегивались как сверху, так и с шириночной стороны. Свои с пониманием относились к рвущейся сквозь застежки душе. А вот как москвич отреагирует?
Зять Никита по пуговицам был вне подозрения. Зато под хмельком петь любил. Вокалировать начинал без палочки дирижера. Как мешком из-за угла. Даже для самого певца. Вдруг в голове замыкалось реле, и всегда на "Ревела буря, дождь шумел!.." А ревел, как та буря во мраке. Штормовую стихию в масштабе один к одному рисовал. Сидит компания, выпивает-закусывает, на небе ни облачка, вдруг Никита как рявкнет подвальным басом: "Ревела!.." Не зная певца, можно с инфарктом в салат окочуриться.
Дочери Валентине баба Мотя наказала ни на секунду не отвлекаться от мужа Никиты, отвлекая его реле от бури. А на вырывающуюся от винных паров душу деда Макара сама нашла управу: приказала надеть на нее вместо рубахи водолазку сына Генки. Шириночную калитку хотела обойти спортивным трико. Дед попытался вякнуть: "Я что - цирк приехал?" На что баба Мотя рявкнула: "Тут хуже - москвич едет!"
Но посмотрела на обтянутый от лысины до пяток видок мужа и плюнула: "Срамота!"
Дед даже с распахнутой настежь ширинкой смотрелся лучше.
Кстати, жених тоже переволновался, собираясь на смотрины. Писаным красавцем себя не считал, но и не урод, чтоб глаз косой или нос набок. А все одно - беспокойство имелось. Как никогда часто в зеркало гляделся. Но с каждым автобиографическим отражением все больше убеждался - нормальный ход. И вдруг красота, как в помойное ведро. Всю жизнь тридцать два зуба без пломб и червоточины, а тут... За день до отлета к невесте жених в баню пошел, после парной бес под руку толканул: открой пиво зубами...
Переступив порог Сибири, Миша старался левую половину рта не раскрывать. Маскировал изъян красоты. В результате даже улыбка кособокая получалась. Отчего вся физиономия имела вид: "Что вы тут, лапти сибирские, волокете в жизни? Вот мы - москвичи!.." Он-то улыбался от души, даже застенчиво. А получалось сквозь зубы. Окружающие думали: "За каким хреном-овощем вообще было ехать?"
Невесту посадили как раз со стороны зубной недостачи. Любаша, глядя на поджатые губешки суженого: изводилась, ну что ему не по душе?
Потенциальная теща тоже не знала, как быть? Она, сияя личиком, гостю рыжики отведать предлагает: "Кушайте, сами собирали". Тот всю тарелку полуведерную подчистую навернул, а все равно морду кривит. Бабе Моте как нож под сердце. Да что за люди москвичи эти?! Ведь видно - нравятся грибочки. Нет, косорылится, как, прости, Господи, навозом накормили.
Мужикам и совсем бы плевать на кривизну гостя, кабы им граммов по двести на каждый глаз. От закусок стол проседал, а пить разрешалось по предпраздничной инструкции только сухое вино. Под страхом смерти. "Портвейна" хотя бы взяла, - ворчал про себя дед Макар на бабку, - а то мочу эту..."
- По коньячку? - предлагал Миша мужикам.
- Ага, - дружным хором звучало в ответ.
- Они не пьют! - сверкала глазами на хор баба Мотя.
- Не пьем, - вздыхали мужики.
Дочь Валентина, помня материнский наказ, отвлекала Никиту от "Ревела буря" пинками. Хотя с чего петь-то? С кисляка впору волком выть. Но жена пинала: "Не пой!" И ведь не в войлочных тапочках сидела. Как же - московский гость! В туфлях. Еще бы лодочки, тогда куда ни шло. А тут подошва, как из БелАЗовской резины. После третьего пинка налился синяк. Вскоре конечность можно было ампутировать.
Никита запросился поменяться местами.
- Че у тебя, гвоздь в стуле?
- Ногу отсидел.
Через полчаса к ампутации созрела вторая конечность. Баба Мотя тоже периодически толкала деда в бок:
- Застегнись!
Дед судорожно хватался за насмерть застегнутую на замок и две булавки ширинку. А москвич с кривой физиономией недоумевающе смотрел на дергающегося с частотой отбойного молотка Никиту, на деда, то и дело хватающегося за причинное место. Только Гена сидел тихо, со смертной тоской в глазах. Он вспоминал, как славно гуляли без москвича раньше.
В прошлом году в три часа ночи давай в фанты играть. Деду Макару досталось с балкона овцу изобразить. Взбрыкивая, зарысил дед на четвереньках на балкон, откуда на всю округу заголосил:
- Бе-е-е-е!..
Жалостно так. Глупая овечка от отары отбилась, боится, что на шашлык наденут. Отблеял дед Макар и только за рюмку - сольный номер отметить, звонок в дверь. Лейтенант милиции.
- У вас, - строго спрашивает, - на балконе сельхозскотина?
- Ага, - дед Макар цветет.
- В частном секторе, - говорит милиционер, - похищена овца. Надо провести опознание.
- Запростака, - хохотнул дед Макар, упал на четвереньки и, бекая, пробежался по комнате.
- Косим под психклиента? - не улыбнулся милиционер. - Так и занесем в протокол.
- Мил человек! - пришла в себя баба Мотя. - Какой протокол? Старый дурак напился. Но ничего мы не воровали. Смотрите сами...
- Успели перепрятать! - заглянул милиционер на балкон. - Придется пройти в отделение.
От волнения дед Макар в секунду расстегнул все пуговицы на ширинке.
- Вы че?- отпрыгнул от него милиционер и достал наручники. - Гомик?
- Точно, - сказала баба Мотя. - Убила бы, какой комик. Продыху от его надсмешек нет. Доблеялся, старый козел!
- Я имел в виду, что он гомосексуалист!
- Какой там сексуалист! Давно уже, слава Богу, с этим не пристает.
- А че тогда на меня ширинку нацелил? Я же при исполнении.
И забрал деда.
Не успела баба Мотя утереть слезу и снарядить дочек выручать папу родимого, как грохот в дверь:
- Откройте! Милиция!
Дед Макар в милицейской фуражке и в обнимку с недавно арестовавшим его лейтенантом, у которого в руках бутыль самогонки.
Оказывается, милиционер - это племянник соседа снизу, приехал к дядьке в гости из Абакана. Ну, и решил подшутить.
Славно всегда гуляли. Нынешний праздник летел, как говорил в таких случаях дед Макар, корове в подхвостицу...
Баба Мотя всю жизнь угощения делала тазами. Таз пельменей, таз колдунов - вареники с капустой, - таз винегрета... На этот раз тазы были практически нетронутыми. Мужикам на сухую в горло не лезли ни пельмени, ни колдуны...
- Хватит! - в один момент хлопнул по столу дед. - Спать!
На часах еще и двух не было. И это сказал дед Макар, который, как правило, в Новый год куролесил до следующего вечера. Приткнется где-нибудь на полчаса, проснувшись, пуговицы застегнет и опять гулять. Тут отрезал: "Спать!" И все согласились.
Гуляли они в однокомнатной квартире сына Генки. В своем добротном частном доме привечать гостя баба Мотя наотрез отказалась - не с деревни, чать, он приехал. У Генки имелся дефицит спальных мест. Женщины выбрали диван-кровать и покатом поперек лежбища разместились. Мужикам постелили на полу, гостю - на кухне, на раскладушке.
Мужики суровым строем лежали под елкой. Не спалось. Червь недовольства точил их. Один всех троих. Большой и злой. Двенадцать месяцев ждешь праздник, и вот он бездарно летит в подхвостицу. За окном смех, песни, визг...
