— Была б охота ноги трудить! Я в себе уверена.
— А грустишь тогда отчего?
Я серьезно поглядела на друга.
— Зиг, вот у тебя бывает, что делаешь что-то, стараешься, жилы рвешь… А потом остановился на минуточку, дух перевести, и думаешь: «А какого лешего оно мне вообще сдалось?»
Огневик озадаченно потер переносицу кончиком пальца.
— Донья Лутеция позволит мне пригласить ее на прогулку в сад?
Я чинно присела в ответ и затрепетала ресницами.
— Вы заставляете меня краснеть, сударь…
От невинного кривляния грусть слегка померкла. Барон предложил мне руку, я покачала головой. В нашем двуличном университетском мирке прикосновения на людях не поощрялись. В конце концов, он — Зигфрид Кляйнерманн — преподаватель (хотя я, к примеру, ни разу не видела его за кафедрой), дипломированный маг и прочая, и прочая, и прочая. А я — нерадивая студентка с сомнительными манерами и постоянно прорывающимся просторечным говорком. Да и неприлично это, чтоб посторонний мужчина с девицей под руку прохаживался. Вот когда он, наконец, на своей Крессенсии женится, когда станет моим дядюшкой, тогда по-родственному…
— Что тебя так развеселило?Мы в этот момент как раз огибали заросший ряской пруд, поэтому я не ответила, сделав вид, что поскользнулась на влажных плитках дорожки.
— Желаешь прогуляться под кронами вековечных сосен или посетим беседку? — все же подхватил мой локоток галантный кавалер. — Выбирай.
— Беседка, — решила я после недолгого раздумья. — Полдень, самое время поддерживать местные традиции. Устроим сиесту.
Белоснежная мраморная ротонда возвышалась над обрывом, на самой окраине парка, и была местом часто посещаемым. Мной-то уж точно. Здесь было прохладно в самое жаркое пекло, соленый аромат близкого моря смешивался с терпким запахом сосновой смолы, а жизнь казалась легкой и приятной без зубрежки, сплетен и прочих прелестей моего теперешнего положения. А еще отсюда открывался восхитительный вид на бухту, на пенные барашки волн, над которыми в любую погоду носились полчища крикливых чаек, на зубчатые гребни утесов, на бескрайнюю, тянущуюся до самого горизонта водную гладь.
— Лутоня, — серьезно проговорил Зигфрид, усаживаясь на скамью, шпага глухо брякнула, соприкоснувшись с мрамором, — я должен задать тебе очень серьезный вопрос.
— Задавай. — Улыбаясь, я ловила губами соленые поцелуи ветра.
— Что тебя связывает с Мануэлем Изиидо?
Я, не открывая глаз, покачала головой:
— Зиг, мы же с тобой договаривались: в душу друг другу не лезть.
— Он довольно загадочный персонаж, — продолжал меж тем настойчивый огневик. — Молоденький дворянчик, чье состояние составляли поначалу лишь конь пегой масти да шляпа с пером, за год разбогател и приобрел кое-каких покровителей при дворе. Настолько разбогател, что вызвал интерес у руководства университета.
— И что? — Я, наконец, соизволила открыть глаза и посмотреть на собеседника со всей доступной строгостью. — Тебя родители не учили в чужой мошне деньги не считать?
— И знаешь, что любопытно? — Зигфрид не захотел втягиваться в перебранку. — Неожиданный взлет благородного кабальеро совпал с появлением в Кордобе некой юной особы…
— Зиг, — изобразила я недоумение, — со мной в наш достославный университет еще два десятка человек прибыло.
— Не юли! Тебя постоянно видят в трактире, комнату в котором снимает Изиидо, ты распоряжаешься огромными суммами денег, которыми, видимо, он тебя снабжает. Скажи мне, вы любовники? Поэтому ты отказалась от всех предложений инициации, поэтому ты не боишься сегодня взойти на башню?
Я вскочила со скамьи:
— Барон! Вы оскорбляете меня!
— И что? — ухмыльнулся огневик. — Ты потребуешь сатисфакции? Может быть, в Элории найдется хоть один мужчина, согласный вступиться за твою честь? Ах да, господин Изиидо, наверное, мог бы… Пошлем за ним?
Ёжкин кот! Да если бы сейчас при мне была шпага, даже не та, которая в плотной льняной обмотке хранится у меня под кроватью, а самая завалящая, уши барона уже украшали бы его же колет. Потому что как фехтует мэтр Кляйнерманн, я видела, и зрелище это на меня впечатления не произвело.
— Лутоня, — шепнул ветер, — Лутоня-а-а-а…
Значит, кто-то обо мне что-то говорит, и ветреный дружок спешит сообщить об этом. Потом я услыхала несколько обидных словечек, произнесенных шуршащим баритоном Игоря, а потом… Просто разревелась, бессильно опустившись на скамью.
— Не плачь, — обнял меня Зигфрид. — Прости, пожалуйста, я не хотел тебя обидеть.
— Не хоте-эл, — всхлипнула я. — А сам…
— Девочка моя, я очень встревожен. Твои странные знакомства за стенами университета привлекают внимание очень влиятельных особ. Если бы ты помирилась с дедом, я мог бы быть спокоен за твое будущее. Клан Терра смог бы тебя защитить от всех невзгод.
— Клан Терра отрекся от моих родителей, когда им требовалась помощь. Они умерли из-за того, что дон Филиппе Алехандро отказал им в крове.
— Это тебе бабушка сказала?— Ты хочешь обвинить ее во лжи? — опять попыталась вскочить я.
Зигфрид мягко, но настойчиво меня удержал. Я прислонилась виском к его груди и закрыла глаза.
— Я понимаю, что там дело было темное. Война, моровое поветрие, голод. Я читала, тогда в Кордобе больше половины населения полегло, но он же мог помочь! Дед! Какой он мне дед? Так, дядька какой-то посторонний.
— Может, тебе стоило ему сначала наедине свои соображения изложить, а не на торжественном приеме в лицо плеваться?
— Если ты хочешь со мной окончательно поссориться, так и скажи.
Огневик не ответил, продолжая гладить меня по голове.
— Зиг, я же везде про своих родителей сведения искала — и расспрашивала, и Иравари кучу документов перерыла…
— Ну, как твоя демонесса умеет информацию добывать, я осведомлен. А также о качестве этой самой информации.
— Она, конечно, не идеальна, — согласилась я, — но архивы клана Терра уже, наверное, назубок знает.
— Поговори с дедом.
— Не обещаю.
— И второе: про Мануэля Изиидо забудь. Это очень неподходящее для тебя знакомство, неподходящее и опасное.
Я неожиданно зевнула. Все-таки послеобеденный сон неглупые люди придумали. Неплохо было бы сейчас часок-другой подремать. Конечно, если бы еще поесть перед этим получилось.
— Забуду, честно забуду. Через седмицу наверняка, а через две — как пить дать.
Нежиться в сильных мужских объятиях было приятно, я откинула голову, прислонившись затылком к шершавой ткани колета.
— Зиг, а ты знаешь что-нибудь про «Мать четырех ветров»?
— Это что еще такое? — сонно переспросил огневик. — Какое-то стихийное заклинание?
— Мне кажется, скорее, некий предмет, возможно — артефакт. В одном разговоре недавно всплыло, а я уточнить не успела.
— Хочешь, чтобы я расспросил ректора или посмотрел в тайном архиве?
— Ты меня очень этим обяжешь.
— Маленькая интриганка.
— Бесстыжий льстец…
Издали донеслись два колокольных удара, потом еще два.
— Мне пора, — прошептал Зигфрид. — С сожалением вынужден признать, драгоценная донья, что наша прогулка подходит к концу.
— Ты иди, мне еще хочется здесь побыть. — Я с неохотой высвободилась из его длинных рук. — Все равно еще часа два результатов дожидаться.
— Хочешь, я закажу для тебя в канцелярии разрешение на свободный вечер? В городе появился известный кукольник, и сегодня он будет выступать на площади Розы.
— Было бы неплохо, — оживилась я. — Куклы какие, перчаточные? Ну, их еще здесь буратини называют.
— Не интересовался такими тонкостями, — пожал плечами огневик. — Вот вечером и посмотрим. Договорились?
Я широко улыбнулась и кивнула, а потом долго провожала взглядом сутуловатую фигуру, неспешно спускающуюся с холма.
— …Кляйнерманн все так же норовит залезть под каждый каблук, попадающий в поле его слабого зрения.
Тягучая интонация, мед и сталь. Я резко развернулась, чтобы, как в пропасть, рухнуть в синюю глубину его глаз. Манящих, пугающих, родных, но таких холодных сейчас. Сказочный Кащей, мой разлюбезный фальшивый супруг — валашский господарь Влад по прозванию Дракон с безмятежным видом сидел на лавке, где только минуту назад я, обнявшись, беседовала с Зигфридом. Господарь выглядел свежим, будто только что выбрался из прохладной купели. На отросших ниже плеч волосах блестели капельки воды. И все так же остры были его скулы и причудливо изогнуты брови и тверды очертания губ, которые, я помнила, так приятно было целовать. Кружевная белая сорочка с широким воротом открывала ключицы, темные штаны заправлены в короткие мягкие сапоги. Ни плаща, ни шпаги, будто не в горячей Элории мы с ним повстречались, а на полонине, на горном пастбище, собрались овец выпасать.
