Здесь неподвижно висел подвешенный золотыми цепями к потолку стол – малахитовая плита. С краев столешницы свешивалась волнистая бахрома свалявшейся пыли: запутавшись в этой небывалой ворсистой скатерти, в полуметре над полом висела, поблескивая, крошечная серебряная вилка. Увидев живого квестора, вилка испугалась и выскользнула, печально прозвенев по наборному паркетному полу.
На столе возвышался почерневший скелет гигантской индейки, кости торчали подобно обугленным стропилам старинного купола; еще один высохший, золотой от сухости букет некогда прекрасных, а теперь уже неузнаваемых цветов возвышался как остекленевшее, застывшее облако взрыва – казалось, одно-единственное живое дыхание вмиг разрушит, разорвет в пылинки всю эту зыбкую неприкасаемую и мертвую красоту иссохших и узких, как стрелы, стеблей.
Стараясь не дышать на скелеты цветов, Порфирий Литот сделал два шага вдоль стола, от стула к поникшему стулу, на спинку которого было наброшено пушистое, шерстяное – нет, это был всего лишь купальный халат, некогда свежий и белоснежный, а теперь поросший седым муаром плесени. Следователь увидел на столе хрустальные блюда со следами разложившейся еды: кое-где только ржавые контуры напоминали о том, что когда-то здесь лежала рыба, какие-то фруктовые дольки или пирожные… Меж блюд и тусклых приборов густо, как гнилые листья в конце ноября, слежались кучами пожелтелые фотографии, пожухлые вырезки из пластиковых молодежных журналов.
Квестору показалось, что он попал в древний миф о спящем королевстве, где все замерло и уснуло на много лет, зачарованное недобрым колдовством. Он вздрогнул: мерзкая возня и попискивание донеслись из угла комнаты: на полу перед шкафом он увидел двух черных крыс, еще одна особь, ловко взобравшись по стенке шкафа, привычным ходом юркнула в дыру, прогрызенную в дверце буфета. Изнутри буфета зазвенело, ударило и покатилось восковое яблоко, мутно желтея сквозь матовые стеклянные дверцы – крыса черной тенью бросилась вслед, сбивая хрустальные бокалы.
Квестор поморщился и поспешно вышел из столовой в коридор. Решив более не отступать от проторенной тропинки, он осторожно тронулся дальше, в глубь апартаментов. Тропинка, проложенная по пыльному паркету, огибала нагромождения пустых шляпных коробок и пирамиды нераспакованных праздничных футляров с увядшими лентами, несколько раз квестор, зажимая нос, продвигался бочком мимо серебрящихся гор меховой рухляди – шубы из драгоценного искусственного горностая, бесценные гималайские дубленки багрового и винного цветов, эксклюзивного дизайна муфты и дамские башлыки из пятнистого норкабеллина, ягуаровые накидки и пончо – все это, уже изрядно побитое молью, пылилось и перегнивало среди бесчисленных азиатских ваз с почерневшими и высохшими, как проволока, букетами. На одном из них Литот заметил визитку с витиеватой надписью «Публий Пизоний Мюзон, импресарио».
Повсюду жирная паутина свисала с люстр, словно ажурный серебрящийся полог. Под потолком в коридоре в черных скрежещущих клетках зелеными и синими пятнами виднелись мертвые тела механических кенаров: кажется, они молчали уже несколько десятков лет. Очаровательный белый котенок навеки застыл возле высохшей миски с надписью «МИЛОЧКА КИТТИ», крысы будто в насмешку обглодали четвероногому роботу хвост.
Тропинка вывела квестора в просторный студио – свет фонарей едва проникал снаружи сквозь жемчужные от грязи стекла, и лишь агонизирующий голубой ночник тихо догорал в углу, по каплям доедая энергию батареи. В камине холодела вековая зола, некогда воздушный тюль на окнах превратился в закопченную слюду, журнальный столик приник к ковру под тяжестью прошлогодних боксов с видеофильмами и батареи недопитых бокалов с разноцветными фруктовыми напитками, пустившими кверху зеленые гребешки плесени.
Изумленный квестор некоторое время молча стоял на пороге, оглядывая эту комнату, похожую на склад сказочных декораций – особенно поразил его высохший до желтизны трехметровый кактус в центре зала, увешанный здесь и там… белой кружевной пеной женского белья, тончайшей слизью разноцветных чулок и хлопьями использованных бумажных салфеток, повисших на иголках. Порфирий Литот вздрогнул: какой-то зеленоватый свет, казалось, мигнул в шершавых зеркалах, отражаясь и отсвечивая, заиграл по потолку. Следователь сделал несколько шагов вперед, огибая пальму, и замер, не веря своим глазам.
В задней части комнаты на широком мраморном постаменте возвышался хрустальный гроб. Под тяжелой прозрачной крышкой в сияющем саркофаге лежало, залитое мерцающим голубовато-зеленым светом – словно соком весенней луны, прекрасное тело женщины.
Квестор рывком вытянул из кармана «сундук» – закрутил головой по углам студии: очень похоже на засаду! Мумия была слишком красива, это обеспокоило следователя. Таких женщин в природе не бывает, а если в гробу размещена виртуальная голограмма – значит, кто-то эту гологорамму создал – и едва ли с добрыми намерениями…
Порфирий Литот попятился в дальний угол залы: но здесь не было ничего подозрительного, если не считать розового джакузи, сплошь заваленного горами разноцветной женской одежды, а также универсального физиотренажера, используемого в качестве вешалки для полусотни пылающе-ярких купальных костюмов.
Он не мог не обернуться, чтобы еще раз посмотреть на тело в гробу. Нет, это не мумия: просто женщина была восхитительно, неестественно худа. Ничуть не тронутое тлением, ее тело было прекрасно той холодной, высокомерной красотой, которой умели обладать и распоряжаться доисторические богини Древней Эллады. Конечно, она была даже красивее богинь – нечеловечески длинные ноги выглядели такими точеными и хрупкими, что казалось, не могли выдержать веса даже столь стройного тела. Узкие мальчишеские бедра переходили в кукольную талию, под золотистой кожей напряженно рисовались твердые мускулки пресса. Изумительно плоская грудь и широкие, как у андроида, плечи гармонировали с удлиненной шеей, способной, казалось, предоставить довольно места для десяти ярусов крупного жемчуга. Голова женщины была острижена по последней моде – крошечные локонки латунного цвета охватывали изящную головку светящимся пушистым венчиком. Узкое лицо с выбритыми бровями и отточенными крыльями носа, сгруженного тяжелыми кольцами пирсинга, было инопланетно.
В голову Порфирия Литота ласковой теплой змеей вползла преступная мысль: кажется, в древних сказках таких вот спящих красавиц пробуждали особым, варварским методом…
Вдруг – квестор едва не спустил курок от неожиданности – свет внутри саркофага погас, что-то мелодично пискнуло и – женщина шевельнулась! Следователь отшатнулся от гроба: хрустальная крышка бесшумно поползла вверх, и из раздвигающейся щели вместе с клубами легкого тумана растекся удивительный, неземной аромат. Крышка отъехала полностью, и… Будто плазменной вспышкой рыжего света ударило квестора в лицо! Это женщина, лежащая в гробу, раскрыла огромные янтарные глаза и в упор посмотрела на Порфирия Литота.
– Никаких интервью! У меня нет ни минуты! – пропел серебряный голосок, и женщина, подогнув тощие золотистые от загара колени, выбралась из хрустального солярия, как длиннотелая бабочка из кокона.
Ударила тощей лапкой по диспенсеру, привычно-ловко поймала в ладошку подскочившую в воздух розовую таблеточку, перебросила на язык:
– И вообще, я же сделала заявление для прессы! Вчера! Как вы мне надоели с вашими вопросами!
Сверкая золотистыми бедрами и слегка сутулясь, убежала на тончайших коленчатых ножках вбок, взмахнула ручкой – в стене раздвинулась ниша с цилиндрической душевой кабиной, уже заполненной теплым молочным туманом. Раскрыв дверцу кабины, утонула в тумане, голос зазвучал чуть глуше:
– Ровно через пять минут я должна принять порошки! А еще волосы перекрашивать! Упс, я забыла шапочку для душа! Вон там, возьмите на кактусе!
Порфирий Литот вздрогнул, вырвался из оцепенения и, подскочив к кактусу, сорвал что-то голубоватое и тончайшее на ощупь. Вложил в высунувшиеся из кабины мокрые пальчики с загнутыми серебристыми коготками.
– Я не представитель прессы… Я – квестор Порфирий…
– Ах, ну вот пожалуйста! Вот радость! – досадливо зазвенело из кабинки. – Мало мне прессы, теперь еще квесторы! Шит… Надеюсь, мне не нужно будет отвечать на вопросы? Ауч! Гель закончился! Ну хоть плачь, что за день сегодня… Да что же вы стоите! Подайте гель номер девять, ведь я опаздываю!
Квестор заметался от кактуса к джакузи, разбрасывая баночки на многочисленных трюмо, столиках и стеклянных этажерках.
– На полу! Возле солярия!
Просыпались ватные тампончики, разлетелись какие-то бусинки с парфюмерией внутри. К счастью, прямо в глаза прыгнула надпись: «Афродипена. Гель номер девять для воздушного душа и кислотных ванн. Для иссохшей и жухнущей кожи». Схватив баллончик, квестор ринулся обратно к кабинке. Ему и впрямь уже казалось, что, если опоздать хоть на полминуты, утонченный организм красавицы не выдержит перегрузки, завянет и рассыплется в балгоухающую пыль, подобно мертвым букетам в холле.
