"Черноморский херес", ниже: "крепкое", и еще ниже: "Изготовлено в Испании. Исключительно тонкий букет.
Альдегиды и эфиры – по нулям. Продлевает жизнь. Похмелья не вызывает. Аромат меда и цветов ромашки. Содержание спирта 20%". Прочитав письмо, директор типографии вытаращил, насколько это возможно глаза, округлил руки, словно в них был поднос с фужерами, чуть покосился на финское солнце и, захлебываясь от радости, что ему ничего не будет, почти закричал:
– Так, что ж вы, товарищ, сразу не доложили!.. Конечно! – Мне нужен тираж максимум через три часа, – произнес Остап довольно неприятным голосом и посмотрел на часы. -Сейчас одиннадцать, значит к обеду все должно быть готово.
– К обеду – так к обеду, – проделикатничал Леонид Маркович и между тем подумал: "Этот свое возьмет без всяких подачек. Да, плохой день".
Он кивнул головой, витиеватым росчерком наложил резолюцию: "В производство!", вызвал секретаршу и, передавая ей бумаги, подчеркнул: "Это срочно!" – Пожалуйста, товарищ Люксембурцев. Сейчас же займутся вашим заказом. Можете не сомневаться, Семен Никитич, сделаем! Великий комбинатор поднялся во весь рост и быстро направился к выходу. Но, собравшись было открыть дверь, он вдруг обернулся и сказал с чарующей, хотя и грубой улыбкой:
– Ах да, совсем забыл, Леонид Маркович... Тут мое начальство попросило выяснить, так сказать, вскрыть истину, или точнее, вылупить на свет правду...
Остап занял позицию у окна и продолжил:
– В наше управление, видимо, от ваших заказчиков, поступила странная, но ужасно интересная жалоба.
Леонид Маркович вздрогнул и ясно почувствовал приближение внутреннего насморка.
Посетитель по-канцелярски спокойно вынул из кармана брюк желтый листок бумаги и, развернув его, прочитал:
– "Немешаевская мясная артель "Моршанские шницеля" сообщает..." Жалоба на вас, товарищ Курочкин... да, на вас. Ну что, голуба, делать-то будем?
Голуба от страха потеряла дар речи. Юношеские румянцы быстро сошли, лоб покрылся блестящим потом, а остальная часть лица – траурными морщинами.
– Дело ясное, – жестко сказал Бендер. – По глазам вижу, что вы взяточник с большим стажем.
На взяточника прямо жалко было смотреть. Дремлющая совесть начала покусывать все его существо.
– Я...
– Нехорошо, Леонид Маркович, нехорошо. Вам, значит, доверили такой пост, а вы, пользуясь служебным положением облимониваете государство. Втираете заказчикам очки. Таскаете республику за нос. Третируете Советскую власть.
– Но, товарищ, ведь я же...
– Вы кого хотите оставить с носом? Советскую власть?
– Нет, я не хочу ее оставлять с носом!
– Вы кого хотите оставить в дураках? Партию?
– Клянусь! нет! нет! нет! я не хочу оставлять партию в дураках!
– Мне придется сообщить товарищу Свистопляскину.
Остап заложил руки за спину и прошелся по кабинету.
– Нехорошо, нехорошо, – сказал он, остановившись. -Очень нехорошо. Даже и не знаю, что теперь нам с вами делать... Ведь что получается? Уголовный кодекс. Глава третья. Должностные преступления...
Леонид Маркович знал, что делать. Он почти бегом приблизился к несгораемому шкафу, открыл дверцу, достал новенькую, перевязанную шпагатом, пачку. Деньги посетителю были протянуты обеими дрожащими руками так торжественно, словно происходила церемония вручения маршальского жезла.
– Вот, возьмите.
Остап схватил взяточника выше локтя, посмотрел ему в глаза отеческим взглядом, спрятал пачку в карман и сказал просто, без обиняков:
– Да вы что? По сто четырнадцатой загреметь хотите? Если вы так будете работать, то ваш лозунг на стенке не далее как через пару месяцев будет заменен другим: "Железной рукой погоним человечество к счастью!" Стыдно, Леонид Маркович, очень стыдно. Ладно, пока прощаем.
Великий комбинатор грустно пожал взяточнику руку и деловой походкой направился к выходу. Заглушив хлопнувшей дверью бой кабинетных часов, он подарил секретарше Леночке громкий воздушный поцелуй. Леночка вздрогнула, поправила прическу и очаровательно улыбнулась. Но улыбка на фоне большой, как артиллерийская мишень, стенной газеты, стала усиленно агитационной. Это обстоятельство отпугнуло Остапа и он вымолвил так:
– Мадемуазель, вы обворожительны.
Слово "мадемуазель" он произнес кротко, "вы" сонно, а "обворожительны" у него вообще завязло в горле. Тактично добавив: "Девушка, от вас исходит такое амбре, что я просто захлебываюсь от восторга!", Остап отчалил со своими комплиментами из приемной.
Через десять минут он был в печатном цехе, где лично руководил процессом по выпуску этикеток "Черноморского хереса". После обеда фургончик с односкатными задними колесами остановился в Студенческом переулке и свеженькие типографские пачки были выгружены во двор сонного домика с покосившимся фундаментом.
Вечером товарищ Суржанский весело рассказывал своему благодетелю, как выполнил его задание. Задание Бендера, согласно задуманной комбинации, заключалось в том, чтобы в качестве Ответ-работника исполкома поговорить с сотрудником "Немешаевской правды" Фицнером, известным своими критическими статьями.
Утром двадцать второго марта на Немешаевск навалился собачий холод. Замешканная где-то в Африке весна издевалась над городом. Чудаковатые градусники, устроенные по системе Цельсия, показывали минус двадцать. Мороз был такой лютобессердечный, что творческая ячейка "Светлые стороны в интеллигентской прослойке" отменила предстоящую лекцию на тему "Свиносовхозы в борьбе за коллективизацию и культурную революцию".
В этот день, впоследствии вошедший в историю Немешаевска, как день Собачьего холода, в немешаевской газете "Немешаевская правда" началась ожесточенная, инспирированная райкомом ВКП(б) антиалкогольная кампания. Со статьей под заголовком "До каких пор нас будут спаивать растленные нэпманы?" выступил журналист Василий Фицнер, который, в частности, писал: "Никто не спорит о том, что алкогольные напитки и пиво употреблять нельзя. Речь, товарищи, идет о спаивании растленными нэпманами трудового населения нашего города. Ничего себе, в центре города без зазрения совести продается пиво и водка. Ни на грамм нам это не надо! У этого шинка я даже видел членов кружка "Театральных критиков". Это до чего же мы, товарищи, дожили на четырнадцатый год Советской власти?! За что мы проливали свою кровь?! При таком самотеке мы социализма не построим. Можно с уверенностью ожидать, что к концу пятилетки сопьются все творческие ячейки нашего города. Это как же понимать: в наше прекрасное и героическое время, когда паролем и лозунгом эпохи становятся слова партийного гимна "Отречемся от старого мира!", нас клеймят буржуазным лозунгом "Пиво-водка"? Это непорядок. Но можете не сомневаться, "господа" разгильдяи, пресса пролетарским словом вскроет это вредительское головотяпство. Меткие слова найдутся и виновные тоже. Я предлагаю конкретно: учинить варфоломеевскую ночь с факелами, директивами и оргвыводами над опустившимися нэпманами, организовав в нашем городе товарищество трезвости "Даешь деалкоголизацию трудящихся!" В городе орудует банда корчмарей-вредителей. Кто за этим всем стоит? Вот вопрос дня. Но кто же, товарищи, смазывает этот вопрос? Непонятно." В номере была также помещена огромная, мастерски нарисованная карикатура: человек с большой головой, лошадиным туловищем, и с подписью, шедшей изо рта: "Иго-го!", причем лицо этого кобылочеловека очень походило на слащавую физиономию нэпмана Ключникова. Не без эзоповской колкости в адрес Петра Тимофеевича, ниже лошадиного туловища была опубликована непростая агитационная задачка: "Рабочий человек Советской России состоит из ста триллионов клеток. Африканский слон, угнетаемый империалистами и антантскими прихвостнями, имеет в своем теле шесть с половиной квадриллионов клеток. Сколько нужно выпить нэпмановского пива и шинковской водки, чтобы жители Немешаевска опустились до живодерства Антанты?".
Пока подписчики "Немешаевской правды", хохоча, читали фицнеровские строки, в квартире Ключниковых произошли события, вследствие которых глава дома пребывал в миноре.
В семье Ключниковых было только два человека трогательный добряк Ключников и его дражайшая половина, бывшая пепиньерка, а ныне – Александра Станиславовна. Семейные ссоры между Петром Тимофеевичем и Александрой Станиславовной были обычным явлением: трогательный добряк был страстным табакокуром, поглощающим в день по две пачки папирос "Норд", в то время, как запах этого самого "Норда" бывшая пепиньерка не переносила до такой степени, что, когда чаша терпения разбивалась вдребезги, Александра Станиславовна запиралась на кухне и начинала есть, есть и еще раз есть. Чем больше папирос выкуривал Петр Тимофеевич, тем больше съедала провизии Александра Станиславовна.
Просмотрев "Немправду" – со статьей и карикатурой владелец шинка "Пиво-водка" впал в полное отчаянье. Именно в такие минуты он отдавал свои легкие во власть никотина и дымил папиросой до помутнения в мозгах.
