Говоря коротко, у инфицированных ею в сознании возникает из ниоткуда коварный образ Нормальной Страны, в которой за ними несомненно зарезервировано место класса люкс, трехэтажный дом с ломящимся от джипов гаражом, склад фотомоделей в спальне и огромное количество возбужденных поклонников.
Следует сказать несколько слов о происхождении штамма. Он был искусственно создан на основе двух довольно симпатичных явлений — европейского утопизма и повсеместно распространенного "сказания о золотой земле".
Европейские утописты — из них наиболее известны два Фомы, Мор и Кампанелла — были людьми честными. Прекрасно зная, что Нормальной Страны на свете не существует, они и не пытались делать вид, будто выдуманные ими общества имеют место на самом деле. Их Utopia и Citta del Sole были всего лишь программами будущего, предлагавшимися настоящему. Что касается народных сказаний о золотой земле, то они, варьируясь от "Царства пресвитера Иоанна" до «Америки», регулярно помещали куда-то далеко страну, где люди якобы живут в полном соответствии с нравственными законами, существующими, но не исполняемыми в родной стране рассказчика.
Штамм же бледной кампанеллы, внешне схожий со своими родителями, воплощается куда более жалким образом. В нем нет ни тени тоски по всеобщему соблюдению нравственных норм. Нет в нем и желания переделать собственную страну. Есть лишь деткое ощущение больного, что он на самом деле — подкинутый в рыбачью лачугу наследный принц. Поэтому идеализм больных бледной кампанеллой так странно эгоцентричен. Они требуют не счастья для всех и не справедливости для каждого. Они хотят лишь корону, скипетр и пажей для себя. Бледная кампанелла, будучи прекрасным анестетиком реальности, дает им возможность бесконечно и публично дуться на отстутствие скипетра, не размениваясь на реальные усилия по исправлению ситуации. А заодно, разумеется, отравлять жизнь своим ближним, регулярно напоминая им об их дикости, несовершенстве и неисправимости.
Именно этот синдром заставлял советских инженеров и врачей прошлого века твердить друг другу в курилках, что "в США" человек с их образованием имел бы гораздо больше покоев, карет, вина и наложниц. Тот факт, что в США они никогда бы не стали врачами и инженерами по причине элитарности профессий и дороговизны обучения, ими почему-то игнорировался напрочь.
О том, что бледная кампанелла сконструирована именно для душевного уродования больных, а не их перемещения в более удобные для жизни места, свидетельствует то, что происходит с инфицированными, всё же сподобившимися перебраться в условное «Сша». Вместо того, чтобы раствориться в новом для них обществе, они тут же прилагают все усилия, чтобы, фигурально говоря, остаться в покинутой стране. Т. н. «израильтяне», «британцы», «германцы» и «американцы», подцепившие кампанеллу, днюют и ночуют на интернет-сайтах своей далекой родины, нудно долдолня ей про ее ненормальность. Наиболее клинические случаи, прославившиеся дома упоминанием в одной-единственной матерной частушке, даже пытаются участвовать в политической жизни своего бывшего государства, наезжая туда порой на неделю-другую.
Космос в качестве терапии бледной кампанеллы рекомендует отправку больных на оздоровительную работу в подпольные американские потогонки для невольников-камбоджийцев и годичный пошив в них корпоративных галстуков.
Антисуслизм, или послевыборное Слово
В день, когда все пошли голосовать, Истинный Учитель Истины (то есть я) решил навестить могилу своего старого знакомца, секретаря ЦК по идеологии Михаила Суслова на Красной площади. Мы много спорили при его жизни, однако сейчас, по прошествии 25 лет, я не могу не признать: Михаил Андреевич оставил много брэндов, которыми страна пользуется по сей день. Именно он, Суслов, создал в свое время симпатичный и героический образ советского человека — победителя фашизма и покорителя космоса. Пытаясь возвысить всех реальных советских людей до своего милого образа, Суслов надорвался и умер, что ни в коем случае не умаляет его заслуг. А самое главное — Михаилу Андреевичу было чем отвечать за базар. После того, как он скончался, оказалось, что от него не осталось ничего, кроме пары стоптанных ботинок и старого пальто. Он хотел совершенно невозможного — сделать людей такими, как он. Однако он сам был таким, какими хотел сделать других. Применяя к нему свою мысль о Самоокупающейся Истине, я должен признать — Суслов оплачивал свою истину полной мерою.
…В этом смысле решительно ВСЕ идеологии, вроде как боровшиеся в последние несколько месяцев на политическом поле РФ, по сути представляют собой ложноножки одного и того же мировоззрения — антисуслизма. Если про Суслова говорили, что он своим догматизмом уравновешивает веселого бонвивана Брежнева, то в современном нам мелькании веселых, подчас очень бровастых бонвиванов брежневых не видно ни единого Суслова в старом пальто. И это меня, как представителя Космической Гармонии на планете, тревожит.
Несколько слов о том, что такое антисуслизм. Это тоталитарная идеология, утверждающая необязательность соответствия идей адепта его собственной жизни. Более того, соответствие одного другому в глазах антисуслистов есть грех. В антисуслистской терминологии грех носит название "дешевый популизм". В последнее время антисуслистские догматы ожесточились — и в качестве дешевого популизма, к примеру, расценивается даже ношение главой компартии часов лонжин за 1200 долларов в то время, когда он может себе позволить президентский патек-филип за 60 000.
Конечная же цель, обозначенная антисуслизмом для каждого адепта, была недавно установлена в воронежской лаборатории проф. Инъязова: антисуслисты веруют, что могут видово оторваться от Человечества и превратиться в существа другого цвета, объема и химического состава. Людей «обычных» антисуслисты интуитивно воспринимают как личинок с неполным превращением, недоразвившихся в них, не сменивших хитин на праду и обычный образ жизни на тусовочный.
Космос любит напоминать: лозунги ничто, поведение всё — а главным нутряным лозунгом антисуслистов, несомненно побеждающим всюду от Камчатки до Аляски, является "Чтоб тусоваться красиво". Эта фраза просвечивает сквозь любое скандирование — лоялистское ли, оппозиционное ль. Те, кто обращается к не имеющим должностей людям, зачастую от их же имени, прилагают все усилия, чтобы в жизни как можно меньше походить на них: не жить там, где живут «люди», не есть то, что они едят, не пить то, что пьют они, не отдыхать там и так, где и как отдыхают «люди».
Такое явное нежелание быть людьми не может не настораживать — поэтому сейчас всерьез стоит вопрос о проверке антисуслизма на предмет возможного внеземного происхождения.
В этом смысле Космос не очень переживает за недопуск к выборам объединения "Другая Россия", потому что какая-то она точно такая же. Космос также призывает всех имеющих должности Друзей Гармонии — вне зависимости от лозунгов — отречься от антисуслизма и стать дешевыми популистами. Это поможет остаться людьми.
О Настоящей Жизни, или фотографический нравственный императив
В последние два дня Истинный Учитель Истины (то есть я) не написал ни строчки, потому что изучал магические свойства фотографии. Причиной стал упитанный пациент, явившийся ко мне с толстой пачкой фотоснимков и разложивший их передо мною на столе.
— Вот я на своей ауди. — нежно приговаривал он. — Вот мы с друзьями в бильярд играем. Это Мармарис…
Когда мне удалось его прервать, я поинтересовался, на что он жалуется.
— У меня депрессия. — признался пациент. — Затяжная, очень давно уже.
…Кажется, разительный контраст между фотоальбомами, изображающими бильярдно-мармарисное счастье наших современников, и их же повседневными унылыми физиономями еще никем не изучался. Поэтому я решил стать первым, опередив даже такого ловкого пострела, как проф. Инзъязов. Эпикриз моего исследования таков: фотоальбом как понятие способен захватить волю человека и полностью подчинить его себе.
Речь в данном случае не идет о происках Внеземных Цивилизаций. Фотографический императив — это мутация местная, земная. В ее основе лежит традиционное человеческое желание остаться в памяти — своей и в первую очередь своей семьи — в симпатичном виде. Поэтому купеческие пары эпохи Возрождения, желавшие быть написанными какими-нибудь Большими или Малыми голландцами, одевали для позирования что получше и натаскивали в изображаемое помещение самые богато окованные сундуки.
В начале двадцатого столетия мои собственные родители готовили меня к фотографированию не меньше часа: меня переодели несколько раз, многократно переложили на моей семилетней голове блондинистые кудряшки, потом долго требовали сделать серьезное лицо (тогда считалось, что лица должны быть серьезными, на грани похоронности) — и после этого я, сидящий на стуле между отцом и матерью, еще не менее десяти минут смотрел на вертлявого фотографа, ожидая вспышки магния.
