говорят. А то вот чихнешь, ничего этим даже не думая, а от тебя, глядишь, одно только воспоминание останется. Как от Микадо.
«…Меня зовут Коля.
Я решил вести дневник.
Скоро мне будет тринадцать лет. Мама говорит, что надо записывать только самое главное.
А папа ничего не говорит.
Он только курит желтые папиросы и говорит, что мы живем не по средствам.
Тогда мама говорит, что у него будет отравление никотином.
А дядя Петя говорит, что я третья Россия и из меня вырастет мешочник.
Потому что у меня нет идеалов и я не удирал к бурам.
Дядя Петя обижается, что я читаю «Приключения Бико» и не обращено внимания на русский народный эпос в Тургеневской библиотеке.
Тогда мама говорит, что зато мне будет легче жить и я не буду такой мягкотелый, как папа.
Потому что папа работает на парфюмерной фабрике и занимается донкихотством.
Тогда папа барабанит пальцами и говорит, что ты набита предрассудками, как матрац клопами.
Конечно, мама сердится, чтоб он прекратил разговоры и лучше ел голубцы.
Тогда уже пора ложиться спать, потому что поздно и надо рано вставать в лицей.
Завтра напишу свое продолжение.
Самое главное, что я влюблен в Нюсю.
Дядя Петя говорит, что это ничто и Лермонтов был влюблен еще раньше, когда ему было восемь лет.
Но он любит меня дразнить, что у Нюси один глаз на нас, а другой на Арзамас.
Но это неправда, такого города во Франции нет, и, во-первых, она только немножко косит одним глазом, и все говорят, что она будет королевой русской колонии за чарлстон и за длинные волосы, только если она не острижется.
Я взял перочинный ножик и вырезал ее имя в подъемной машине.
Только это было долго, и консьержка пришла жаловаться, что я застрял между этажами.
Тогда был скандал, и дядя Петя опять стал дразнить и рассказал Нюсе. Она покраснела как рак и сказала, что это вовсе идиотство.
Мы два дня были в ссоре, но я хотел отомстить дяде Пете и разрезал его подтяжки.
Тогда, хотя папа мягкотелый, залепил мне пощечину (эн жиффл), пока пришла мама и сказала, чтоб не сметь шутить с первым чувством и чтобы я не ревел как зарезанный.
Потом мы пили чай и пошли в синема «Мишель Строгов».
Но дядя Петя все время злился, что падают брюки и вообще что это развесистая клюква.
Но мне очень понравилось, что Мишелю вырезали глаза, и езда на санях.
Наверное, в России очень холодно, мама говорит, что там каждый день трещат морозы, но очень далеко, потому не слышно.
…Сегодня получил десять за композисьон.
Мосье Лекар сказал, что я лучше всех мальчиков написал про пользу огня, но только не надо было писать про зажигалки.
Но, конечно, я смолчал, потому что мне было стыдно сказать, что дядя Петя сам меня подговорил насчет зажигалок.
Мама была очень довольна и сказала, что я по-немецки вундеркинд, но по-русски всегда ей подаю надежды.
Почему же папа говорит, что я не услужливый?..
Не понимаю.
Я бы очень хотел быть писателем.
Все писатели очень знаменитые и всегда устраивают лотереи с танцами.
Когда я вырасту большой, я тоже буду так делать: днем сочинять, а потом танцевать до утра с кабаре и с лотереями.
Нюся говорит, что она, когда вырастет, будет женщина-врач по всем болезням.
Но я не хочу, чтобы от нее пахло лекарствами.
А дядя Петя говорит, что это ничего, зато, когда венчаться надо, так можно будет выхлопотать карету «Скорой помощи» и бесплатно в церковь поехать.
Но это еще далеко, и неизвестно, что еще с нами будет…
На всякий случай я сочинил стихи про Нюсю и про себя.
Не дай бог, если бы дядя Петя их увидел! Я лучше готов умереть от самолюбия.
Вот эти стихи:
— Нюся, Нюся, Нюся, Нюся,
Ты косишь на один глаз.
Но любить я вечно буду,
Как вчера и как сейчас.
У тебя с Венерой сходство.
Только я не Аполлон,
Почему же идиотство,
Если я в тебя влюблен?..
Коля …ежкин (псевдоним)»
Пессимист и оптимист сидели в кафе.
Несмотря на разницу мировоззрений, оба они пили кафе-натюр и курили.
Пессимист курил свои собственные папиросы, оптимист — папиросы пессимиста.
Разговор был древнерусский, т. е. о чарлстоне, о происхождении человека от обезьяны, о стабилизации франка и о бессмертии души.
Пессимист смотрел на вещи пессимистически.
Оптимист — совершенно наоборот.
Пессимист. — На второй день после октябрьского переворота вы меня искренне уверяли, что через две недели большевики вылетят в трубу.
Так как две недели уже прошли, то позвольте вас спросить, почему они не вылетают?..
Оптимист. — А, по-моему, они уже давным-давно вылетели!
П. — ?! Так что, их там больше нет?
О. — Нет!
П. — А что же там есть?
О. — Оптический обман.
П. — На чем же он держится?!
О. — На оптике и на пессимизме.
П. — Что же в таком случае необходимо, чтобы этот ваш оптический обман кончился?!
О. — Протереть глаза и стать оптимистом!
П. — И вы в это твердо верите?
О. — Так же твердо, как в то, что я пью этот кафе-натюр, за который платить будете вы!
П. — А если я не заплачу?..
О. — Это не важно. Кофе уже выпит, а процесс пищеварения подобен ходу истории: он непреложен.
П. — Вы, очевидно, великолепно настроены?
О. — А почему бы и нет?
П. — Помилуйте, восемь лет назад, вот так же, как и сейчас, мы сидели с вами вдвоем за чашкой чудесного турецкого кофе с этим их изумительным каймаком, глядели на расплавленный солнцем Босфор и наслаждались музыкой уличной шарманки.
О. — И под музыку вы мне и говорили: через две недели эмиграция погибнет!..
Так как эти две недели уже прошли, то позвольте вас спросить, на каком основании она не
