Естественно, я спросил его, какой приблизительно представляется ему жизнь в будущем коммунистическом обществе.
Молодой человек представлял эту жизнь не приблизительно, а совершенно ясно. И тут же рассказал, что люди будущего будут жить в небольших, но уютных городах, каждый из которых будет размещаться под огромным стеклянным шатром. В этом городе круглый год будет светить солнце (когда естественное солнце будет исчезать, тогда автоматически будут включаться заменяющие его кварцевые светильники). Понятно, что в таком городе будет много замечательной растительности, улицы будут засажены пальмами и платанами.
– При коммунизме, – сказал он, все люди будут молодыми, красивыми, здоровыми и влюбленными друг в друга. Они будут гулять под пальмами, вести философские беседы и слушать тихую музыку.
– А что, – поинтересовался я, старости, болезней и смерти не будет?
– Вот именно что не будет! горячо заверил молодой человек. Я же вам говорю, все люди будут молодые, здоровые, красивые и, конечно, бессмертные.
– Очень интересно, – сказал я. – А как же вы этого всего собираетесь добиться?
– Мы никак не собираемся, – быстро возразил террорист. Мы люди действия. Мы заняты борьбой. А проблемы здоровья и вечной молодости пусть решают ученые.
Возвращаясь к разговору о климате в будущих городах, я заметил, что жить в идеальных условиях при постоянно светящем солнце и пальмах, вероятно, очень приятно, но как быть тем людям, которые любят снег, мороз и всякие зимние развлечения?
Для таких людей, сказал он, тоже будут созданы все условия. Для них в специально отведенных частях солнечного города будут насыпаны мягкие горки из искусственного снега. На горках можно будет сколько угодно кататься, сидя в укрепленных на лыжных полозьях креслах-качалках.
Я его еще спросил, можно ли будет при коммунизме свободно читать книги. Он был таким вопросом слегка удивлен и сказал, что книги высокоидейные и высоконравственные, конечно, будут доступны каждому при помощи разветвленной сети общественных библиотек.
Тем временем принесли обед (курица, салат, сыр, печенье, апельсиновый сок). Под такую закуску грех было не выпить. Опорожнив еще три пузырька, я прошелся по салону и познакомился с другими пассажирами.
Женщина лет сорока с желтым лицом надеялась в будущем излечиться от рака.
Представитель одной очень важной фирмы хотел выяснить, будет ли через шестьдесят лет еще действовать газопровод Уренгой-Западная Европа.
В очереди к туалету я встретил одного соотечественника, который летел в будущее, надеясь, что там восстановлена монархия.
Пообщавшись с разными людьми, я вернулся на свое место и принял еще два Смирноффа. Возможно, от выпитого или от неощутимой, но имевшей место космической качки сознание мое несколько помутилось, так что дальнейшую часть полета я зафиксировал в своей памяти уже урывочно. Временами я настолько ничего не соображал, что к стыду своему проплывшую в иллюминаторе Проксиму Центавра принял за Полярную звезду. Впрочем, все эти космические тела – большие, средние и малые вообще не произвели на меня должного впечатления.
На своем веку я видел немало удивительных творений природы и человека. Я видел Эльбрус и Монблан, Московский Кремль, Пизанскую башню, Кельнский собор, Букингемский дворец и Бруклинский мост. Хотя я знал, что, рассматривая эти вещи, надо испытывать что-то необыкновенное и произносить соответственно возвышенные слова, я ничего необыкновенного не испытывал, но слова, конечно, произносил.
Помню как-то, когда я был в Париже, мне показали здание и говорят: Смотри, это Лувр! Я посмотрел и подумал: Ну Лувр, ну и что?
То же самое я думал, глядя на пролетавшие мимо нас звезды, планеты, астероиды и каменные глыбы: ну и что?
Но один космический объект все же поразил мое воображение, и о нем я, пожалуй, сейчас расскажу.
Почти в самом конце полета, когда мы вошли уже в зону земного притяжения и плелись со скоростью восемь километров в секунду, херр Отто Шмидт вдруг передал по радио, что справа по борту находится космический объект, вероятно, искусственного происхождения. Пассажиры прильнули к окнам. Я тоже (я справа как раз и сидел). Я увидел шарообразную глыбу, что-то вроде гигантского аквариума метров шестьдесят-семьдесят в диаметре, а может и больше (в космосе все размеры весьма относительны), с какими-то причудливыми антеннами, колышущимися на космическом ветру простынями солнечных батарей и очень большими иллюминаторами, похожими на лунные кратеры.
Все иллюминаторы были темны, кроме одного. Но за этим одним было видение, которое мне показалось поистине фантастическим. Там была видна обширная круглая комната, ярко освещенная многоярусной хрустальной люстрой. Вся площадь пола была покрыта восточным ковром, а стены– ореховыми панелями. Недалеко от иллюминатора стоял широкий письменный стол очень хорошей старинной работы, а на нем несколько телефонных аппаратов разного цвета. С одной стороны стола стоял большой глобус, с другой – телевизор. Были еще какие-то предметы, размещавшиеся у стен: кожаный диван, журнальный столик, бюст Ленина на красной подставке. Все это вместе напоминало служебный кабинет какого-то очень важного советского начальника, правда, кабинет довольно-таки необычной формы.
Мне сначала показалось, что в кабинете никого не было, но вдруг я увидел, что откуда-то из глубины выплыла и стала приближаться к иллюминатору огромных размеров рыба. Вернее, мне показалось, что рыба, но при ближайшем рассмотрении рыба оказалась человекообразным существом, заросшим густой бородой. Существо, на котором были старые кеды, потертые джинсы и малиновый свитер, лениво взмахивая плавниками рук, медленно передвигалось в пространстве, постепенно приближаясь к иллюминатору, но не глядело в него. Устремив взор куда-то вниз, существо шевелило губами, видимо разговаривая то ли с кем-то, то ли само с собой.
Наша скорость относительно этого странного сооружения была равна почти что нулю, и поэтому было видно очень отчетливо, как этот человек шевелит губами, хмурится и иногда кому-то на что-то повелительно указывает пальцем.
Вдруг он поднял голову (может быть, случайно), вздрогнул и, барахтаясь в пространстве, как неопытный пловец, приблизился к иллюминатору.
Эй! Эй! закричали ему хором пассажиры нашего аппарата (как будто он мог слышать!) и замахали руками.
Он кое– как справился с проблемой передвижения, ухватился за какую-то держалку и расплющил лицо по стеклу иллюминатора. Он смотрел в нашу сторону с выражением такого отчаяния, какое можно увидеть только на лице человека, ожидающего казни.
Но что больше всего меня сбило с толку и ошеломило – это то, что этот изможденный, плешивоватый и обросший неопрятной бородой человек был чем-то похож на упитанного, благополучного, бритого и уверенного в себе Лешку Букашева. Конечно, я понимал, что это никак не мог быть Букашев. Тот остался где-то в далеком прошлом. Но едва я так подумал, как заметил, что взгляд этого человека остановился на мне. Боже мой! У меня мурашки пробежали по коже. Это никак не мог быть Букашев, но я себе представить не мог, что это не он. Он меня явно узнал. Увидев меня, он весь задрожал, встрепенулся и стал отчаянно жестикулировать, словно хотел мне что-то сказать. Моя рука инстинктивно дернулась, чтобы ему ответить, но в это время у нас включились, видимо, тормозные двигатели, потому что космический дом с бородатым узником вдруг подпрыгнул в пространстве и стал стремительно удаляться, резко уменьшаясь в размерах, как выпущенный из рук воздушный шарик.
Я хотел обсудить увиденное со своим соседом, но он, кажется, ничего не видел. Во всяком случае, когда я к нему повернулся, он с карандашом в руках читал какую-то брошюру, что-то подчеркивая и делая пометки на полях. Я заглянул снизу, чтобы посмотреть название брошюры. Это было известное сочинение Ленина Государство и революция в переводе на немецкий язык.
Вид этого человека, занимающегося столь мирным и обыкновенным делом, успокоил меня, и я решил, что, видимо, задремал и спьяну мне что-то такое вот примерещилось.
Надеясь прийти в себя, я прикончил последний пузырек смирновки, но от него меня так развезло, что сознание мое вскоре опять помрачилось и я заснул.
Я очнулся от тишины и не сразу понял, что происходит. Наш аппарат уже не гудел, не свистел, не дрожал. Многие пассажиры, покинув места, со своими портфелями, сумками и чемоданчиками молча толпились в проходе.
Спьяну и спросонья я не мог сразу вспомнить, откуда, куда и зачем летел. Но, посмотрев в окно, сразу вспомнил.
За стеклом иллюминатора я увидел покрытое выжженной травой поле, потрескавшиеся рулежные дорожки и невдалеке большое здание из стекла и бетона. На верхней части здания я увидел выложенное большими буквами слово:
