законной.
А справа переход подземный, им надежно
В любое время дня воспользоваться можно.
Она не слышит, нет. И напрямик полезла…
Визжали тормоза, корежилось железо…
Был домино эффект вполне наглядно явлен:
Пал велосипедист, «Тойотою» раздавлен…
Сплошной карамбуляж:
«Форд» врезался в «Тойоту»,
А на «Форда» еще залез побитый кто-то.
В автобус грузовик ударился и смялся,
И превратился вмиг автобус в банку с мясом.
При этом въехав в столб,
столб рухнул на троллейбус.
роллейбус встал как столб и туг же загорелся.
Стелился черный дым, визжали пассажиры
(Не все, а только те, что оказались живы).
Об этом по Тиви в обед нам сообщили,
Когда мы ели щи и бабушку хвалили.
Выстрел в спину
Советской Армии
После публикации в шестьдесят первом году моей первой повести «Мы здесь живем» я, по выражению одного поэта, стал широко известен в узких кругах. Но некоторые мои стихи были известны гораздо шире. Я имею в виду стихи, которые были положены на музыку и стали песнями. Одну из этих песен — «14 минут до старта» (музыка Оскара Фельцмана) — знали все советские люди от младенческого до преклонного возраста. Ее пели по радио, телевидению, в театрах, ресторанах и даже, как известно, в космосе. А после того как в 1962 году во время встречи космонавтов Николаева и Поповича припев этой песни с трибуны Мавзолея пропел, или, вернее, провыл, сам Хрущев, многие редакции газет и журналов стали обращаться ко мне с просьбой дать им мои стихи. Я сам к стихам своим в то время остыл, печатать их не хотел, но газете «Московский комсомолец» дал два старых стихотворения.
Раньше, когда мне это было очень нужно, их не печатали. Теперь, когда мне это было нужно не очень, их охотно напечатали.
И разразился скандал. Стихи попали на глаза… даже и сейчас страшно сказать… министру обороны СССР, маршалу Советского Союза, лично товарищу Малиновскому, который, по слухам, сам пописывал немножко стишки. То ли в душе его взыграла ревность поэта к поэту, то ли еще чего, но он взбеленился, надел штаны с лампасами, сел в «Чайку» или бронетранспортер, не знаю уж во что именно, поехал в Главное политическое управление Советской Армии и Военно-Морского Флота и всем заседавшим там маршалам и адмиралам прочел мои стихи с выражением. После чего высказался весьма зловеще.
— Эти стихи, — сказал он, — стреляют в спину Советской Армии.
Надо же! Я и сейчас, когда вспоминаю, думаю: неужели у министра обороны Советского Союза не было более важного дела, как выискивать в какой-то захудалой газетенке стишки (хорошие или плохие — не важно) и разбирать их на заседании маршалов и адмиралов?
Министр не успел сказать — в «Красной звезде» появилась реплика. Газета возмущалась, как могла другая газета напечатать такую пошлость. И в качестве примера привела последнюю строфу, которая как раз, видимо, больше всего и стреляла в спину Советской Армии. То есть сама «Красная звезда», которую читает вся Советская Армия, выстрелила этими стихами второй раз, уже покрепче.
Ну а после выступления такой важной газеты бывает что? Конечно, оргвыводы. В «Московском комсомольце» кое-кому дали по шапке. Кого увалили, кому выговор по партийной, кому — по служебной линии.
А мне что? А мне ничего. Мое дело — написать и, по возможности, напечатать. А за партийную линию я ответственности не несу, я беспартийный.
Несколько месяцев спустя призвали меня в армию на два месяца, чтобы сделать из бывшего солдата офицера (не знаю, зачем им нужен был такой офицер). Поехал я в прославленный Дальневосточный военный округ, которым наш поэт (я имею в виду товарища Малиновского), до того как стать министром, командовал. Ну, служба была — не бей лежачего. Ездил я по воинским частям, читал солдатам свои старые стихи. И получал даже за это деньги. Рублей семь за вечер.
Надо сказать, командование частей к выступлениям готовилось хорошо. Как же — писатель из Москвы приехал, это у них там не часто случалось. В гарнизонный клуб набивалось солдат — ну так примерно дивизия. А на сцене — трибуна, стол, покрытый красной материей, и графин с водой для докладчика. На трибуне — я, за столом — замполит, полковник. иногда подполковник.
Говорил я примерно так:
— Я, товарищи солдаты, вообще-то говоря, прозаик. Но читать прозу не буду, боюсь, вам покажется скучно. Я вам лучше почитаю свои стихи. Я еще сравнительно недавно был таким же, как вы, солдатом и о своей службе написал стихи. Стихам моим повезло больше, чем моей прозе. Одно из них, которое стало песней, пропел с трибуны Мавзолея Никита Сергеевич Хрущев, а другое отметил в своем выступлении ваш главный начальник, министр обороны маршал Советского Союза товарищ Малиновский.
Как отметил, я, конечно, не говорил.
После такого вступления в зале устанавливалась полная тишина, солдаты открывали рты, а замполит приосанивался: вот. мол, какую птицу удалось ему заманить в этот отдаленный гарнизон.
Я читал стихи разные, но последними, на закуску, как раз те, которые маршал отметил.
В сельском клубе разгорались танцы.
Требовал у входа сторож-дед
Корешки бухгалтерских квитанций
С карандашной надписью «билет».
Не остыв от бешеной кадрили.
Танцевали, утирая пот.
Офицеры нашей эскадрильи
С девушками местными фокстрот.
В клубе поднимались клубы пыли.
Оседая на сырой стене…
Иногда солдаты приходили
И стояли молча в стороне.
На плечах — погоны цвета неба…
Но на приглашения солдат
Говорили девушки: «Не треба.
Бачь, який охочий до дивчат».
Был закон взаимных отношений
В клубе до предела прям и прост:
Относились девушки с презреньем
К небесам, которые без звезд.
