Василий уже храпит густым, богатырским храпом. Ему вторит электрик с грядки, что под окном.
Просыпаются они внезапно на рассвете от отчаянного женского крика:
– Не он!
Валентина стоит над люлькой вся в слезах. В горницу вбегает свекровь в сбившейся на ухо косынке. Василий протирает припухшие глаза, спрыгивает с кровати.
– Кто не он? Чего ты?
– Ребеночек! – всхлипывает Валентина.
Василий наклоняется над люлькой.
– Бредишь, что ли, ай перепила? Андрейка, сынок, родная мать не признала…
– Да какой он сынок? – вскрикивает Валентина. – Ты глянь, сынок или что? – Она разворачивает пеленки.
– Н-да… – оторопело произносит Василий. – Теперь и я вижу, это девка. Как же так? За одну ночь…
– Обменили! – догадывается свекровь. – Батюшки, ребеночка обменили! От, пьяные ироды, свово от чужого не отличили! Девку с малым перепутали…
Старуха ругается, Валентина плачет, Василий чешет в затылке.
– Ну, не реви, не реви, – обращается он к жене. – Какое дело, подумаешь, не чужие взяли, свои. Либо Дашка, либо Ванькина жена подхватила.
– На машине ночью, с пьяными, кровиночка моя! – заливается Валентина.
– Василь Спиридоныч, а Василь Спиридоныч! – раздается чей-то голос с улицы. – Наша полуторка, люди сказывают, ночью в речке завязла.
– Ай! – вскрикивает Валентина и валится на кровать.
– Трактор давай! – гремит председатель и без фуражки опрометью выбегает из дому.
Пока возятся с трактором, председатель останавливает посреди улицы воз со снопами, трясущимися руками выпрягает старую кобылу и, взвалившись на него без седла, скачет к месту происшествия, за восемь километров.
…Машина завязла посреди речки. Там мелко, но сидит она в песке крепко. На берегу, под кустиком, все Дашино семейство. Василий Спиридоныч на рысях въезжает в воду, подымая брызги. Ему не до машины.
– Андрейка жив ли?
– Какой еще Андрейка? – удивляется Даша.
– Подсудобил нам шофера черт-те какого пьяного! – ругается Дашин муж. – К утру обещался доставить, а сейчас уж белый день, а я под ракитой!
Но Василий Спиридоныч уже не слушает. Куда теперь? В Подлипки к Ивану?
А тем временем Андрейка уже дома. Его, проспавшись, принесла жена шорника Михея. Женщины смеются.
– Уж до чего он у тебя жадный, – рассказывает Валентине шорникова жена. – Ночью проснулся и вот сосет, вот сосет. Я думаю: что это моя доченька так раскуталась, а рассвело, гляжу – мальчонка.
– Вот и хорошо, помог господь разобраться, – истово крестится свекровь.
Валентина счастливо улыбается.
– А мой-то без памяти! Я только крикнула: «Не он!», а Василий, как шальной, из дома выбег. Небось в Подлипки сейчас скачет. Позвонить бы, чтоб не беспокоился. Уж такой он у меня желанный, такой заботливый.
А Василий Спиридоныч действительно скачет в Подлипки, наддавая каблуками в бока старой кобыле и высоко взмахивая локтями. На небо из-за леса наползают грозовые тучи – ни дать, ни взять, медведи из старухиного сна. Пробегает ветер, падают редкие капли.
На поле девчата таскают снопы на подводы и на чем свет стоит ругают председателя:
– Справили крестины! Лошади в разгоне, машина в речке, электрик никак не очнется… Ну, погоди, допразднуешься, пьяница-креститель! Как будем тебя из председателей гнать, господь не поможет, родимая матушка не замолит!
